— Угу, — О'Рурк потер подбородок. — Сколько тебе надо?

— Часа два.

— Уже за полночь. До пяти утра можешь рассчитывать. Но сейчас ты не застанешь Микеле дома. Его жену только что перевезли в частную лечебницу. Ты понимаешь, что это означает?

— Нет.

— Я, кажется, понимаю. Дома он на это не отважится. Дом должен быть чист. Он собирается от нее избавиться.

— Убить жену?

— Он уже убил одну. Но кто она… В Италию ездил не новичок, Рэйс. Может, Джовони и правду сказал, но никаких свидетельств о женитьбе Микеле не обнаружено. Ни в Италии, ни здесь — вообще нигде. Я этим Микеле занимаюсь уже больше года. МакБрайда привлекли только после того, как всплыла торговля судейскими креслами. За МакБрайдом не только его друг, заместитель шефа, но и сам шеф. До этого все вел я, и я тебе скажу, что эта торговля судьями — пустяк в сравнении с убойным бизнесом. У него много врагов, но, как только враг начинает представлять собой реальную опасность, он погибает… Но если я ничего не обнаружил о прежней жене Микеле, отца которой убрали в клинике, то о теперешней жене кое-что разузнал, Больше даже, чем сам Микеле. Больше, чем она сама. — В голосе О'Рурка звучала гордость.

— И что ты собираешься сделать?

— Я хочу с ней поговорить. Она, правда, немного не в себе после авиакатастрофы. Микеле в той катастрофе каким-то образом не пострадал. У нее был любовник — неудивительно, красавица все-таки. Ходят слухи, что Микеле изуродовал ее умышленно, но, как и все другое, связанное с ним, доказать это невозможно. Она почему-то не спрыгнула с горящего самолета, а рухнула вместе с ним. Хочу потолковать с ней, пока еще жива. И думаю, тебе это тоже интересно.

— О'Рурк, ты обещал отпустить меня без сопровождающего.

— Слушай, плюнь и разотри. Не мелочись. Не вешал я тебе никакого хвоста. А вот телефон в доме полковника прослушивался. Может, не только полицией. Но мы забудем, с кем ты тут встречался.

— Не поздновато для посещения больницы?

— Я бы ее и в четыре утра навестил. Не до этикета.

— Знаешь, Рэйс, — начал О'Рурк, когда мой автомобиль уже несся к частной клинике, — ты человек слова, и я человек слова. Это дело нам надо решить побыстрее, не то случится еще какая-нибудь гадость. Я работаю на город. Я работаю на время. Против времени. Использую стукачей, воров, жуликов. Плачу им тем, что закрываю глаза на мелочи, за которые мог бы упрятать их за решетку. Черт знает, на что иду, чтобы добиться результата. Влезаю в бучу страстей, в месть и ненависть. После двадцати лет беспорочной службы! Всади ты пулю в лоб еще и Микеле… Я не прошу тебя об этом и не поблагодарю тебя за это, но без всяких сопливых сомнений пойду на лжесвидетельство и буду утверждать в зале суда, что видел, как доктор Горгон угрожал тебе пистолетом.

— У тебя к этому доктору тоже теплые чувства, О'Рурк.

— Да. Возлюбил гада. И чувства эти — не столько ненависть, сколько ужас перед тем, что я натворил, какие разжег огни. Может, придет еще день, когда ты захочешь всадить мне пулю в лоб.

— В твой лоб трудно промахнуться, — засмеялся я.

— Да, трудно, — кивнул О'Рурк совершенно серьезно. — Однако мы приехали. Респектабельное местечко. Дорогая клиника. Глянь-ка на табличку: профессор, доктор, то-се… Светило. Занятой человек. Неужто он мог выкроить хоть десять минут, чтобы якшаться со светилами бандитского Нью-Йорка? Жалкий О'Рурк, конечно, войдет сюда, завистливо скрипя зубами. Ну, поскрипели.

И мы вошли.

О'Рурк вел себя как-то непривычно. Раньше он казался немногословнее. Нервы? Детектива с таким стажем вряд ли выбьет из колеи пара убийств. Может быть, возбуждение охотника, идущего по следу. Это и мне знакомо. В общем, он изменился. А кто не изменился? Изменишься тут, под сенью грозного Горгона. Я мысленно ухмыльнулся. И Горгоны изменились. Меньше их стало. Эдди один из них. Был. На него распространялась аура влияния, защиты, покровительства его братьев. А сейчас ему понадобятся лишь две лопаты да куча земли.

Впустившая нас медсестра ничему не удивлялась, но какой-то тип в белом халате воспылал негодованием:

— Не может быть и речи! В такой час! Ни при каких обстоятельствах!

— Понимаю, поздновато, доктор, — смущенно щерился сержант О'Рурк.

— Поздновато! — Тип в белом халате гордо поднял нос, чтобы держать его подальше от вонючих вторженцев. — Разговор окончен!

О'Рурк сунул под нос врачу свою бляху:

— Полиция. Предлагаю сейчас же проводить нас к леди.

Нос медика несколько снизился с недосягаемых высот и дышал теперь тем же воздухом, что и мы с О'Рурком.

— У вас достаточные полномочия? — Голос молодого врача звучал неуверенно.

— Мы оба сейчас пройдем к миссис Горгон. Иначе я вызову наряд, и будете отвечать за сопротивление представителям правосудия.

— Я… Мне надо известить доктора Ревела. И не беспокоить зря остальных пациентов. Бог мой…

— Доктор Ревел подождет. Шевелитесь.

И мы втроем направились по коридору к комнате «мадам», то есть миссис Горгон.

— У нее слабое сердце, очень слабое сердце…

— Ладно, приятель, — покровительственно бурчал О'Рурк. — Мы ведь здесь в ее интересах. — И когда мы покинули лифт и вошли в маленькую белую палату, добавил: — Доктор Ревел будет очень рад нашему прибытию. Сообщите ему сейчас же.

Он подтолкнул врача, чтобы побудить его к действию, и обратился к идущей по коридору медсестре:

— Мисс, мы из полиции. У нас несколько вопросов к миссис Горгон. Зайдите, пожалуйста, с нами. — И повернулся ко мне: — Пожалуй, лучше, чтобы эта молодая леди присутствовала.

О'Рурк включил свет, закрыл дверь, Не обнаружив ключа, припер ее стулом. Медсестра оказалась на диво сообразительной. Она явно нервничала, но молчала. Если наше присутствие и находила обременительным, то ничем этого не выражала.

Сестра подошла к кровати. Ее встретил взгляд карих глаз, мигающих от яркого света, встревоженных, испуганных. Снова мне вспомнились глаза Флэйм.

— Два джентльмена хотят с вами побеседовать, мадам. Два джентльмена. Они хотят с вами поговорить, — мягко, негромко проговорила сестра.

«Мадам» увидела нас. Ее изуродованная рука взметнулась к путанице волос. Миссис Горгон сжалась и натянула простыню на шею, по самый подбородок. Затем быстро спрятала руку под простыней и забормотала не очень разборчиво:

— Нет-нет, мисс Агнес. Только не в таком виде. Я не готова. Два джентльмена… Один молодой и очень симпатичный. Нет-нет… — Она нырнула под простыню.

Сестра вопрошающе посмотрела на нас.

— Надо, надо, — наставительно произнес О'Рурк, и сестра предложила нам спрятаться за ширмой, пока «мадам» приготовится.

«Мадам» тоже участвовала в разговоре. Иной раз слова звучали отчетливо и разборчиво, но тут же ее речь переходила в невнятное бормотание.

— И опять нет зеркала. Горе, мисс Агнес… Да ладно, я от зеркал уже отвыкла. Как вы думаете, чего желают эти господа? Молодой человек… я его уже однажды видела. Кожа у меня огрубела… Да и руки ничего не чувствуют, пальцы дубовые… Муж у меня такой ревнивый… — Она хихикнула. — Но я же не слепая… Музыкант, такой юный, милый… Он меня обожал, играл для меня, написал песню… И тут эта катастрофа. Что стало с моим телом! Но лицо, лицо осталось прекрасным. Глаза-то точно. Микеле мне всегда об этом говорил. Еще на прошлой неделе… А руку прикроем, вот так…

— Мадам готова, — сообщила медсестра.

Мы вышли из-за ширмы. Вид у «мадам» был, конечно, ужасный. Пудра, румяна и ночной колпак лишь ухудшили ее внешность. О'Рурк приосанился, шагнул к кровати:

— Миссис Горгон, я ваш друг. Я слышал о ваших неприятностях и хочу вам помочь. Нам нужно поговорить.

— Неприятности… Мои неприятности… Поговорить… Мое лицо… Мое прекрасное лицо… Кто вы, сэр?

— Офицер полиции. Я…

Ручка двери повернулась, стул заскрипел и поехал по полу.

— Придержи их в коридоре, — прошипел мне О'Рурк.

Я выжал из двери седовласого, весьма авторитетно выглядящего господина, за которым маячил уже знакомый молодой врач. На седовласом господине был темный, домашнего вида, халат.