— Вы красавица. Это скажет каждый мужчина. Но для меня вы останетесь красавицей, даже если ваши ноги вдруг изогнутся колесом, искалеченные руки скрючатся, лицо увянет и покроется морщинами, волосы потускнеют и поредеют. Лишь бы глаза остались теми же. Глаза, дорогая моя, позволяют заглянуть во внутренний мир и оценить внутреннюю, духовную красоту человека. Не знаю, поймете ли вы меня… Поймете ли, почему я так непочтительно обошелся с вашим телом, оскорбил его словесно…

— Понимаю. Да, понимаю.

— И не протестуете?

— Нет, я понимаю вас полностью.

Мне надоели эти погремушки.

— Хватит, напонимались. Уходим, доктор. Пошевеливайтесь, коли вам физика немила.

Он повернулся и протянул мне конверт:

— Не будете ли вы любезны доставить этот конверт по назначению?

— Нет! — воскликнула Флэйм. — Это закончится убийством.

— Не думаю. А даже если и так… Один из них — мой крест, нежеланный, если сказать правду. Другой, — он вгляделся в меня, а я исподлобья ответил ему колючим взглядом, — другой способен стать реальной угрозой. А может быть, останется воображаемой. — И он вернулся к затронутой теме: — Так вы возьметесь доставить конверт?

Я принял конверт и небрежно засунул в карман:

— Берусь. Кому?

— Эдди, — Он усмехнулся, схватил меня за руку и направился к выходу.

Я не вырвал руку. Ощущение не из приятных. Я был то ли как пацан, то ли как осел, которого куда-то повели. Рядом со мной трепач, который навалил кучу слов, но ничего не сказал. Или он много сказал, а я ничего не понял? Не угрожал. Не «возвысил голоса в гневе». Но благодушного презрения не скрывал. Другой на моем месте врезал бы ему хорошенько.

А Флэйм? Понимала она, что я ощущаю? Она смеялась надо мной. Скрытно, незаметно. Может, и не смеялась, но от этого не легче. И эти двое пришли к взаимопониманию. Они друг друга поняли, а я их — нет.

Ладно, пусть я и дурак, но под дуло не полезу. И я зашагал под ручку с доктором Горгоном. Он слева, справа мой пистолет. Взял бы он меня за правую руку, было бы хоть основание ему врезать.

Выйдя на лестницу, я не слишком нежно высвободил руку и ткнул ствол в бок профессору. Гангстер он или нет, носит при себе пистолет или нет, но об этом человеке утверждают, что он уложил на месте больше народу, чем любой другой гангстерский босс города. И что один известный юрист исчез бесследно как раз после того, как отужинал с Микеле Горгоном.

Слухи слухами, однако Эдди Горгон лишь недавно выскрипывал на этих ступеньках. Освещение тусклое, но достаточное, чтобы различить две фигуры и даже отличить одну от другой. Обыскивать я Микеле Горгона не стал, хотя не очень-то верил в разговоры о том, что он ходит невооруженным. Не посмел, что ли? Пожалуй, просто не видел разницы, есть у него пистолет или нету. Захочется ему пострелять — что ж, добро пожаловать.

Не ради него приставил я ему к боку пушку, а ради клана, которым он управлял через братьев — или через брата, потому что Эдди — простой придаток к пушке, способный попасть в двуногого с трех шагов.

— Экий вы недоверчивый, Вильямс, — неодобрительно заметил доктор Горгон, спускаясь с лестницы. — Пистолет в бок. Как в дешевой мелодраме. Внезапная смерть на ступеньках! Внезапную смерть я очень не уважаю. Разве что абстрактно.

Я не сразу понял. Потом предположил, что под «абстрактностью» он понимает убийство чужими руками.

Возможно, ствол в боку оказал какое-то воздействие на развитие событий, так как профессор принялся мурлыкать что-то под нос, и какая-то черная тень исчезла из дальнего неосвещенного угла. Возможно, мне это почудилось. Правда, тени не скрипят половицами. Но ведь и дом-то, с другой стороны, старый, рассохшийся, прогнивший…

Снаружи уже ждал «Роллс-ройс». Некто в пальто, помеченном каким-то невразумительным гербом, распахнул дверцы, водитель запустил двигатель. Об этом последнем действии я, скорее, догадался, так как шума мотора не услышал.

— Я, разумеется, доставлю вас домой, дорогой мой Вильямс, — сказал мне доктор Горгон, подходя к машине. — И не из вежливости, а потому, что ваша жизнь мне в эту ночь весьма дорога. Я бы не хотел, чтобы с вами что-то приключилось, пока вы со мной или когда вы расстанетесь со мной. Мной, видите ли, заинтересовалась полиция. Во всяком случае, один любознательный полисмен. В общем-то, очень удобно. Если случится что-то, способное вызвать интерес к моему брату Джо, то бдительность нашей могучей полицейской системы снимет с меня все подозрения.

Ладно, я составил ему компанию. Уселись, и он без тени юмора или насмешки выдал мне оценку моей позиции:

— Глупое у вас сегодня положение. Как будто схватили льва за хвост, боитесь держаться и боитесь отпустить. — Он поднял рожок переговорной трубки: — Парк-авеню, домой.

Бросил трубку и повернулся ко мне:

— Я могу показаться невежливым. Тащу вас за собой, вместо того чтобы подвезти до дома. Но мне показалось, что вам интересно будет меня навестить. Несмотря на столь поздний час. Побеседуем.

Этот поворот меня устроил. Тот, кто много говорит, сколь бы умным он себя ни считал, всегда может проговориться. Почему бы и не побеседовать — а еще лучше послушать, что скажет крупная шишка, король преступного мира. Но чем объяснить его интерес к моей скромной персоне?

— Вы меня слушаете?

В его тоне, как мне показалось, проскользнула нотка раздражения. Тоже неплохо.

— А куда же я денусь! Только зачем мне к вам тащиться?

— Вам будет интересно. А насчет вашей безопасности… Мой дом — самое безопасное место даже для моего злейшего врага. Полиция посматривает. Один полисмен в особенности. Я вам его назову. Этот интерес как-то бодрит. Мне скрывать нечего. Полиция видит, как я выхожу и вхожу. Но ум мой закрыт для всех, кроме меня самого. Эта слежка смешна. Да и прикрыть ее… Достаточно снять трубку, достаточно одного звонка, и этого любопытного вышвырнут со службы. Вы можете ему это передать. Полагаю, вы его знаете. Детектив сержант О'Рурк. Очень добросовестный полицейский. Не хотелось бы ему вредить. Но если мне надоест его внимание… Лучше для него будет, если ему первому надоест за мной следить.

— Я передам ему, когда увижу. Вы здесь живете?

Машина остановилась перед одним из самых дорогих жилых домов Парк-авеню. Здесь рядовым гангстерам искать нечего.

— У меня труп в подвале не спрячешь, — продолжил он вслух мои мысли. — Тридцать третий этаж тридцатидвухэтажного дома.

— На крыше приютились?

— На крыше. Конечно, можно нечаянно упасть. Но даже такой склонный к насилию субъект, как вы, согласится, что этот вариант для меня нежелателен. Чтобы решиться на такое, хозяин должен отчаянно, панически бояться гостя. А ведь мы с вами друг друга не опасаемся, не правда ли, дорогой Вильямс? — Мы вошли в просторный холл и направились к лифту. — Смерть играет роль в жизни каждого человека, даже в моей, но влияние ее следует сглаживать, как я уже выразился, абстрагироваться от нее. Если кто-то тебе мешает, от него следует избавиться, если можно так выразиться, суггестивно.

Лифт быстро поднялся наверх, мы прошли по коридору, Горгон отпер тяжелую дверь, и по овеваемой ветром крыше, под усыпанным звездами небом мы направились к его калифорнийскому бунгало.

Доктор Микеле не переставал трепаться:

— Законы вашей страны — моей страны, Вильямс, — позволили простому итальянскому эмигранту подняться с низов мостовой в пентхаус на крыше небоскреба. Очень удобные законы. Чтобы успешно жить в вашем городе — в моем городе, в любом городе, Вильямс, — следует прежде всего забыть о понятии «совесть». Следующее необходимое условие — ум без тела, без эмоций.

Мы прошли под кронами карликовых деревьев, между кустами, цветами, газонами с настоящей травой, мимо крохотного фонтана с водопадом и журчащим ручейком. Три ступени из разноцветного кирпича — и мы на крыльце. Легкий поворот дверной ручки — за дверью большой квадратный в плане холл.