— Ты помнишь, как однажды мы гуляли в Булонском лесу? — спросила Ван Ань, переключаясь на другую тему. — Ты сказал тогда, что вспоминаешь сосновые рощи в Хюэ. Я же, помнится, сравнивала европейские леса, настолько чистые и ухоженные, что ложись на траву и наслаждайся солнцем, с вьетнамским лесом, сырым, неуютным, грязным. Ты тогда ещё сказал: «Но ведь это наш лес». Ты произнёс слово «наш» с такой гордостью!

Динь, не представляя пока, куда заведёт этот наивный разговор с Ван Ань, осторожно сказал:

— Сейчас я думаю то же самое. То, что наше, мы должны ценить выше, хотя оно и уступает в чём-то другому. Если не поступать так, то зачем мы вернулись сюда? Лес, река, переправа, рынок, улица, дом с соломенной крышей… Обо всём этом мы с такой болью думали и вспоминали, находясь за границей. Ван Ань задумалась о чём-то и промолчала. У неё было такое выражение, словно она смотрела в пустоту. — Зайдём куда-нибудь перекусим, — предложил Фан Тхук Динь. — Ты согласна?

— Нет! — покачала она головой. — Давай лучше пойдём в парк, полюбуемся видом на Ароматную реку.

С каждой минутой становилось всё более трудно понять её настроение. Они направились в парк Нгуен Хоанг.

Сев на скамейку, Ван Ань взглянула на Диня и протянула руку:

— Дай мне газету, что там пишут нового?

Динь на мгновение растерялся, но тут же решительно вытащил газету из кармана. Перед тем как передать её, он открыл газету и на глазах у Ван Ань достал из неё листок бумаги, прихваченный скрепкой. Она взяла газету, по её взгляд был направлен на листок бумаги.

— Тебе в газеты вкладывают личные письма? Динь развернул листок и дал его Ван Ань.

— Не личные письма, а счёт за купленные книги, за которые я задолжал магазину. Хозяин вручил его мне сегодня, и для удобства я положил счёт в газету. Я беру книги, газеты и раз в полмесяца или в месяц расплачиваюсь.

Ван Ань внимательно читала счёт. В нём были указаны названия всех книг и сбоку проставлена их стоимость. Среди них было несколько романов, книг по истории. Внизу стояла общая сумма. Листок слегка дрожал в руке Ван Ань.

— Ты много читаешь, — сказала она, вернув ему бумажку.

— Это моя привычка с тех пор, когда я начал учиться, — сказал Динь, небрежно засовывая бумажку в карман. — А здесь, в Хюэ, кроме чтения, никаких, как ты сама говоришь, развлечений нет.

Ван Ань развернула газету и быстро пробежала заголовки, набранные крупным шрифтом.

— У тебя есть какие-нибудь новости о Ле May Тхане? — спросил Динь.

— Я не получаю никаких писем от Тханя, — ответила опа, не отрывая взгляда от газеты, — но я знаю, что он по-прежнему среди вьетконговцев. А ты?

— Почему «а ты»?

— Потому что ты и Тхань — старые друзья из района горы Нгыбинь и ты наверняка должен знать о нём больше, чем я, не так ли?

— Я только вернулся сюда, — спокойно сказал он. — Ещё не было времени поинтересоваться старыми друзьями, но в последующем я непременно получу новости от Тханя.

— Когда получишь, не забудь сказать мне.

— Ну конечно же.

Ван Ань сложила газету и вернула её Фан Тхук Диню.

— Ты ещё помнишь дни во Франции? — спросила она. — В то время я вела жизнь наивной и по-настоящему бескорыстной студентки. Когда речь шла о любимом, я вспоминала Тханя. А что касается брата и друга, то у меня был ты. Думая о тебе, я так жалею те прекрасные дни… Я никогда их не забуду… Дни, когда ты стряхивал для меня первый снег с каштанов в Латинском квартале, когда мы поднимались с тобой на Эйфелеву башню и любовались Парижем, когда мы вместе искали книги у букинистов на берегу Сены…

Хотя Динь и дал себе слово быть трезвым, слова Ван Ань, воскресавшие старые воспоминания, взволновали его. Он молча смотрел на спокойное течение Ароматной реки, которая вызывала образ другой реки из прошлого, реки, над которой неслись гудки катеров… Рядом с ним девушка с Полой сумочкой на руке, белые облака в голубом небе…

— А теперь, — вернула его в сегодняшний день Ван Ань, — у нас появилось слишком много забот, не так ли? И не стали ли мы замкнутыми и труднопостижимыми? Да, стали. Труднопонимаемыми для окружающих, и даже для тех, кто рядом. А часто мы плохо понимаем и самих себя.

Голос Ван Ань был полон тоски. Она открыла сумочку:

— Но как бы там ни было, каждый раз, когда я думаю о тебе, мне вспоминается замечательное время в прошлом, я представляю себе человека, который был мне так дорог… И в знак воспоминаний о том прекрасном времени, в знак моего к тебе уважения, хотя я до конца так и не постигла тебя, дарю тебе вот это…

Ван Ань достала из сумочки несколько фотографий и дала их Фан Тхук Диню. Он стал рассматривать их. Брови его от удивления приподнялись. Это были снимки, запечатлевшие его в книжном магазине и при выходе из него. — Эти фото есть только у меня, — сказала Ван Ань, поднимаясь, — я никому не давала их. Поверь мне. Теперь ты, наверное, не будешь жалеть, что встретил меня и что я тебе мешала сегодня утром. До свидания, Динь, — тихо сказала она, протянув ему руку.

Вернувшись домой, Фан Тхук Динь сразу же поднялся и свою комнату, открыл окно и осмотрел двор и ворота: двое служащих сидели за чаем и курили. Он закрыл окно, достал из кармана счёт за книги, положил его на стол и разгладил рукой. Потом достал реактив. Вскоре он прочитал:

«Информация об убийстве ФСФ получена. — Поддерживайте постоянный контакт с женой Л. Л. — 12 час дня. Двенадцатый километр шоссе X. Человек в белой шляпе, с траурной лентой на рукаве. Вопрос: „Вы не знаете, кто здесь продаёт корицу?“ Ответ: „Вы покупаете к столу или для продажи?“

„Ароматная река“».

Динь поднёс к бумаге огонь. Немного подумав, он взял фотографии, которые дала ему Ван Ань, и тоже сунул в огонь. Потом он вытряхнул пепельницу в раковину для умывания и открыл кран. Вода тут же смыла пепел. Он помыл руки.

Как относиться к Ван Ань? Достойна ли она презрении или жалости? Поговорить С ней ещё придётся. Прекрасные воспоминания о ней остаются, и их невозможно забыть. Ну а теперь время поработать с Нго Динь Каном… В 12 часов дня. Двенадцатый километр. Вопрос: «Вы не знаете, кто здесь продаёт корицу?» Ответ: «Вы покупаете к столу или для продажи?»

Фан Тхук Динь спустился в гараж и сел в машину. Охранник уже поджидал его на выезде; Динь дал ему знак остаться дома и не следовать за ним.

Он поехал в резиденцию Нго Динь Кана. В коридоре стоял Ли Лам, который приветствовал его. Лицо его было, как всегда, угрюмым, но в глазах, обычно холодных, вспыхнула искра уважения к Диню.

— Ну как ребёнок, уже совсем здоров? — протянул руку Динь.

Тот взял его руку обеими ручищами и произнёс:

— Спасибо. Ему намного лучше…

Динь вытащил! несколько купюр и сунул их в карман Ли Ламу.

— Купите от меня что-нибудь ребятам.

Ли Лам растерялся, застыв как вкопанный, он не знал, что сказать.

Фан Тхук Динь вошёл в кабинет Нго Динь Кана. Он сел и стал просматривать газеты. Минут через десять появился правитель Центральной зоны, облачённый в парчу и шёлк.

— Здравствуйте, уважаемый господин, — приветствовал его Динь стоя.

— Здравствуйте, Динь.

По выражению лица Динь догадался, что у Кана сегодня приятные новости. Так оно и было, поскольку тот тут же стал хвалиться перед Динем:

— Динь, вы знаете, средства для осуществления плана «ветер изменил направление» уже имеются. Не думал, что голос Томаса такой авторитетный. После возвращения отсюда он доложил обо всём Лэнсдейлу, и из фонда американской помощи сразу же были выделены средства. Президент и советник позвонили и сказали мне, что нужно срочно приступать к действиям. Они считают, что действия против коммунистов нельзя откладывать ни на день. В противном случае они распространятся повсюду, как растекается масляное пятно. Да, президент прислал вам личное письмо…

Он передал Диню письмо Нго Динь Дьема, написанное размашистым почерком:

«Племянник Динь, шлю тебе пожелания здоровья. Ты должен всеми силами помочь дядюшке Кану. Когда тот план будет осуществлён, я могу быть спокойным за Центральную зону. Заранее вижу в этом твою заслугу, как это бы пало и раньше.