Замечание Анри Массиса:
«Трудно поверить, что это писатель, сказавший однажды: „Воображение больше не находит применения, интрига представляет незначительный интерес для романиста, который не заботится ни о завязке, ни о сюжетном узле, ни о развязке“».
Тема готова, интрига найдена. Жервезу покинул забулдыга Лантье, от которого у нее двое детей. Кровельщик Купо хочет на ней жениться. Она соглашается, хоть и не любит его. От этого брака рождается Нана. Купо, свалившись с крыши, ломает себе ногу. Им овладевает лень и безразличие ко всему. Происходит постепенное падение Купо, который начинает посещать «западню». Опять появляется Лантье. Решение Золя вновь вывести на сцену Лантье было гениальным, подобно тому, как он обнаружил свою гениальность в «Терезе Ракен», оставив на свободе обоих убийц. Лантье поощряет пьянство Купо и снова начинает жить с Жервезой. Жервеза залезает в долги и становится ненавистной самой себе. И когда ее горячо полюбит честный кузнец, то будет слишком поздно. Автору ничего не остается делать, как устранить героев: Купо умирает от белой горячки. Жервезу губит проституция. В центре повествования перегонный куб, апокалиптическое чудовище:
«Перегонный куб с его причудливыми резервуарами и бесконечными змеевиками выглядел зловеще; нигде из него не просачивался дымок, но в глубине слышалось хриплое дыхание, глухой подземный гул… Между тем перегонный куб, без единой искры, без веселого отблеска на матовых медных боках, продолжал свою работу, злобно урча, и из него без конца сочился спиртовой пот, подобно неиссякаемому роднику, который, казалось, постепенно зальет все помещение, потечет по бульварам и затопит громадную яму — Париж…»[75]
Закончив рукопись, Золя не слишком верил в успех. «Я был бы вполне доволен, если бы эта вещь выдержала изданий десять!» Он посещал в ту пору небольшой кружок, называвшийся «Взаимная аутопсия» и состоявший из учеников Дарвина, Литтре, Брока, Спенсера. Золя, верный своей тактике саморекламы, которую усвоил, работая у Ашетта, объявил заранее о своем произведении и подчеркнул особо, что в нем был подвергнут изучению наследственный невроз «в его порочных и болезненных проявлениях, крайне обострившихся под воздействием алкоголя». Это вызвало интерес у медиков, и они стали добиваться, чтобы Ив Гийо, главный редактор газеты «Бьен пюблик», опубликовал столь новаторский роман. Гийо хорошо знал Золя, его очерки о театре, но колебался; его смущали непристойные места в романе. Газета принадлежала Менье, владельцу шоколадной фабрики в Нуазьеле, просвещенному патрону, который одним из первых среди предпринимателей осознал свою ответственность перед рабочим классом, но который по тогдашней моде подразумевал под этой ответственностью то, что получило впоследствии название патернализма. Менье согласился опубликовать роман. Договорились, что автор получит 10 000 франков. Сумма была порядочная (30 с лишним тысяч новых франков в нынешнем выражении).
Публикация романа началась 13 апреля 1876 года. И тотчас же посыпались протесты. Этот обычный для Золя факт позволяет судить о том, сколь велика была разоблачительная сила его произведений! Повсюду властвуют законы морали. Буржуазия Мак-Магона проявляет еще большую нетерпимость в своем культе ханжества, чем буржуазия Империи. Ришпен будет приговорен в августе 1876 года к месяцу тюремного заключения и оштрафован на 500 франков за безобидную «Песню гёзов»! В сентябре репрессии подвергнута «Трибюн»: ее первые две полосы ежедневно отводились социальным вопросам.
И опять газета на полпути прекращает публикацию романа Золя. В июне вместо «Западни» начинают печатать «Спутников меча» Леопольда Стапло. Эта капитуляция возмущает Катюля Мендеса. За 1000 франков, выплаченных Золя, он приобретает право публикации «Западни» в своей газете «Репюблик де леттр».
Тут же, естественно, к владельцу типографии Коше является прокурор Республики. Это означает, что он намерен запретить продажу газеты. Но Мендес и не думает сдаваться. Если понадобится, он готов издавать газету в Бельгии. Прокурор отступает.
Опубликована лишь треть «Западни», а уже начались яростные дискуссии. Золя попадает в руки карикатуристов. Андре Жиль изображает, как Золя и Бальзак отдают друг другу по-военному честь. «Западня» отвлекает внимание публики даже от «Его превосходительства Эжена Ругона», появившегося несколько ранее. Все это означает, что «Западня», несмотря на свою жестокую правду, нравится имущим, но нравится иначе, чем роман «Его превосходительство», в котором Золя, изображая беспутства 1856 года, разоблачает тем самым беспутство 1876 года. Разгорается полемика. Альбер Мийо, знаменитый автор «Мадемуазель Нитуш», обвиняет его на страницах «Фигаро» в социализме. Золя отвечает:
«Я отвергаю этикетку, которую вы пытаетесь приклеить мне на спину. Я хочу быть просто-напросто романистом, без всяких ярлыков: ну, а если вам угодно меня охарактеризовать, то скажите, что я романист-натуралист, и это не огорчит меня…»
Любопытное свидетельство: Золя формально порывает с политикой и встает под знамена натурализма. Политический обозреватель «Трибюн» и «Клош», автор статей против войны, которую вел Наполеон III, а затем — статей против «парламента — куриной гузки», уступает место теоретику литературы.
У К. Марпона и Э. Фламмариона, издателей галереи Одеон, роман «Западня» выходит в свет 25 апреля 1878 года. Цена его — 6 франков[76].
И снова скандал!
Никогда еще буржуазия не покупала так охотно книг Золя, как этот роман, форму которого она, впрочем, осуждала; книга имела успех и у народа, который, пожалуй, склонен был осуждать ее содержание, но которому пришлась по душе жестокая сила писателя. Небывалый успех романа объясняется тем, что и буржуазия, и народ заблуждались относительно его истинного значения.
И буржуазия, и народ не обнаружили достаточной проницательности. Это правдивое и грубоватое изображение жизни в течение некоторого времени играет на руку имущим в их борьбе с эксплуатируемыми. Именно этим можно объяснить следующее высказывание Артюра Ранка, старого товарища Золя по «Трибюн», который был приговорен к смерти версальцами и находился в ту пору в изгнании в Брюсселе: «Г-н Золя питает к народу презрение буржуа». Шарль Флоке, другой бывший товарищ Золя, обрушивается на писателя, который в своем «опасном и непристойном произведении клевещет на народ; это нелепый памфлет, направленный против трудящихся и являющийся оружием в руках реакции». Для Золя это был особенно сильный удар, ибо писатель придавал «Западне» исключительное значение. «„Западня“, — сказал Марсель Жерар, — не похожа на некоторые другие тома эпопеи, написанные наспех, чтобы дополнить картину общества в годы Второй империи: она вынашивалась романистом в течение многих лет и вобрала в себя весь его жизненный и писательский опыт».
Золя отвечает этим не умеющим читать идеалистам и виконту де Понмартену: «Персонажи, которых я изобразил в своем романе, вряд ли несчастнее меня самого. И у меня был такой жалкий вид, что даже дети не уступали мне дороги».
Поль Бурже, очарованный Золя, так же как впоследствии будет очарован Баррес, писал ему:
«О, вы необыкновенный человек! Молодые люди, с которыми я встречаюсь, мы все ставим вас в первый ряд… В прошлое воскресенье я спорил о вас у д’Оревильи, защищая вас от нападок этого тоже необыкновенного человека, этого страшного человека, в которого вы вселяете ужас, а это само по себе немалая похвала в ваш адрес. Итак, прощайте! Подарите нам еще несколько столь же сильных книг, и вы будете Бальзаком конца века».
Кларети привередничает: «Все произведения Золя пахнут хлевом. Это патологическая эрекция». И Гюго высказал свое мнение. Еще 21 мая 1869 года он подарил Золя экземпляр газеты «Вуа де Гернсей» со следующей надписью: «С сердечной признательностью г-ну Эмилю Золя, нашей большой и благородной надежде». Он напишет ему: «Я читаю ваши книги, мой красноречивый и дорогой собрат, и буду их перечитывать; побеждаешь, когда тебя перечитывают. У вас — четкий рисунок, яркие краски, объемность изображения, правда, жизнь. (Превосходное суждение!) Продолжайте это глубокое исследование. Жму вашу руку». Но «Западня» не понравилась Гюго:
