Разумеется, «благородный воровской мир», состоявший из «социально близких» Советской власти людей, поспешил откреститься от «контриков». «Хулигана и боксёра гони подальше от костёра» — так звучала возникшая в то время блатная поговорка. Презрение к «бакланам» стало одной из «традиций» «воров», «бродяг» и вообще всех «честных пацанов».
Современная им действительность вынудила «честных воров» и к созданию специального обряда-посвящения в криминальную «элиту».
Такой шаг был реакцией на вторжение в верхи криминального мира чужаков — как «белых» «жиганов», так и многочисленных «красных» отщепенцев, в результате чего здорово пошатнулись позиции уголовной «аристократии», которые пришлось восстанавливать при помощи кровавых разборок. Чтобы подобная ситуация не повторилась в дальнейшем, необходим был жёсткий отбор в ряды криминальной «воровской» «элиты» и чёткие принципы этого отбора. Для решения этих задач и была предназначена процедура «коронования».
Ни один преступник не мог считаться «вором», не пройдя обряда такого посвящения. Это был как бы вступительный экзамен для приёма в касту избранных. Причём здесь существовал режим наибольшего благоприятствования для «потомственных» преступников, то есть для тех, чьи отцы, матери, братья также были уголовниками либо окунулся в «блатную жизнь» с малых лет. (Любопытно, что уже здесь мы наблюдаем явное противоречие: если «блатному» запрещено иметь семью и детей, как же можно говорить о «потомственных» преступниках? Видимо, на первых порах этот пункт мыслился как временный: ведь в преступном сообществе старой России не было запрета на семью, и у многих «уркаганов» прежнего покроя дети имелись…).
Справедливо замечал по этому поводу Варлам Шаламов:
…Этим подземным миром правят потомственные воры — те, у которых старшие родственники — отцы, деды или хотя бы дяди, старшие братья были уркаганами: те, которые выросли с раннего детства в блатных традициях, в блатном ожесточении ко всему миру; те, которые не могут променять своего положения на другое по понятным причинам, те, чья «жульническая кровь» не вызывает сомнения в своей чистоте.
Потомственные воры и составляют правящее ядро уголовного мира, именно им принадлежит решающий голос во всех суждениях «правилок», этих «судов чести» блатарей…
Для того чтобы быть «хорошим», настоящим вором, нужно вором родиться; только тем, кто с самых юных лет связан с ворами, и притом с «хорошими, известными ворами», кто прошёл полностью многолетнюю науку тюрьмы, кражи и блатного воспитания, достаётся решать важные вопросы блатной жизни. («Жульническая кровь»).
Это утверждение прекрасно иллюстрирует эпизод из автобиографического романа Михаила Дёмина «Блатной», где молодой босяк Гундосый поучает сына репрессированного военного, как лучше втереться к «блатным»:
— Пошли на малину! Кстати, познакомлю тебя кое с кем… На всякий случай, давай договоримся заранее: ты из воровской семьи. Вырос в притоне. Мать — шлюха. Отец — босяк, из старорежимных, из тех, которых раньше звали «серыми»… Сын босяка — это красиво! Это звучит!
Тот же Дёмин коротко, но достаточно ясно описывает процедуру «возведения в закон»:
Так я вошёл в блатное общество!
Приняли меня здесь вполне благосклонно (сын босяка — это красиво!) и сходу зачислили в разряд «пацанов» — так на жаргоне именуется молодёжь, ещё не обретшая мастерства и не достигшая подобающего положения.
По сути дела «пацан» — то же самое, что и комсомолец. Перейти из этой категории в другую, высшую, не так-то просто. Необходимо иметь определённый стаж, незапятнанную репутацию, а также рекомендации от взрослых урок.
Процедура «возведения в закон» ничем почти не отличается от стандартных правил приёма в партию… Происходит это, как водится, на общем собрании (на толковище). Представший перед обществом «пацан» рассказывает вкратце свою биографию, перечисляет всевозможные дела и подвиги, причём каждое из этих дел подвергается коллективному обсуждению. И если блатные сходятся в оценке и оценка эта положительна — поднимается кто-нибудь из авторитетных урок, из членов ЦК. И завершает толковище ритуальной фразой:
— Смотрите, урки, хорошо смотрите! Помните — приговор обжалованию не подлежит.
Впоследствии это произошло и со мной (на Кавказе, в городе Грозном — среди местных майданников).
К рассказу Дёмина следует добавить несколько существенных штрихов. Первый: на «толковище» могут присутствовать и имеют право голоса только «воры», и никто другой! Здесь не место даже самым серьёзным уголовникам из «полуцвета» (так в прежнее время называлась «воровская пристяжь» — те, кого нынче именуют «козырными фраерами», или «жуликами»). Кроме того, если кто-то из присутствующих «законников» знает за претендентом на «воровское звание» какие-либо грешки («косяки») и промолчит, — позже с него за это спросят наряду с «пацаном», скрывшим своё неблаговидное прошлое.
Таких серьёзных экзаменов на звание старый преступный мир не знал. В них просто не было необходимости…
Свято место «клюквой» называют…
Обряд «коронования» в воровской среде называют также «крещением». На этом названии следует остановиться особо. А заодно и вообще на отношении касты «честных воров» к религии. По большому счёту, это тоже являлось существенной частью «воровского закона».
Почему процедура присвоения воровского звания называлась «коронованием», объяснить просто. После возведения в «воровскую масть» «уркагану» часто наносились разного рода татуировки с изображением короны как символа власти. А что же с «крещением»? Откуда такая религиозность у «блатарей»?
Уж во всяком случае «набожность» «честных воров» никак нельзя назвать традиционной. Не было в уголовном мире царской России уважения ни к религии, ни к её служителям. Скорее, как раз наоборот. Для подтверждения этого обратимся к свидетельству уже знакомого нам П. Якубовича:
…Особенно ярко проявлялась ненависть арестантов к духовенству. Последнее пользовалось почему-то одинаковой непопулярностью среди всех, поголовно всех обитателей каторги… Это какая-то традиционная, передающаяся от одной генерации арестантов к другой вражда… («Записки бывшего каторжника»).
Причина ненависти к духовенству со стороны уголовно-арестантского мира, надо думать, заключалась в том, что церковь как социальный институт пользовалась всемерной поддержкой государства и как бы освящала собой все несправедливости, государством творимые. При этом духовники призывали народ к смирению, терпению и непротивлению. Что особо бесило именно бесшабашных, вольнолюбивых, строптивых «бродяг», «варнаков», «босяков». То есть ведущую роль играл дух противоречия.
С незапамятных времён существовала на Руси и такая уголовная «специальность», как «клюквенник». Так называли карманников, которые обчищали своих жертв… в церкви. Чаще всего — во время больших торжеств: крестных ходов, свадеб, отпеваний, религиозных праздников, коим не было числа. Народ на матушке-Руси издревле славился своей богобоязненностью и религиозным усердием; в святом месте ему было не до того, чтобы за кошельком следить. Да и толчея изрядная, одно удовольствие «мальцы в кишеню запустить» (то есть залезть пальцами в карман).
«Клюквенниками» церковные воришки назывались от слова «клюква»: так на «блатной музыке» именуется храм, церковь. Почему «клюква»? С полной определённостью этимологию этого слова проследить трудно. Возможно, обилие куполов напоминало отдалённо обилие клюквенных ягод на кусте? Во всяком случае, примерно таким же образом образовано в жаргоне и слово «малина» (воровской притон): поначалу оно звучало как «малинник» — куст, щедро осыпанный малиной-ягодой…
