Но и это не всё. 35-я статья практически никогда не применялась сама по себе; а только вкупе со статьёй 7-й (или, как говорят в уголовном мире, «через 7-ю»), Уже значительно позже дочь Артёма Весёлого Заяра, осуждённая по статье 7-35, вспоминала:

Как легко понять из содержания 7-й статьи, чтобы оказаться в лагерях, вовсе не было никакой необходимости действительно совершать преступление. Достаточно, например, «представлять опасность по своей прошлой деятельности». То есть любому ранее судимому или даже не судимому, а только подозревавшемуся в преступлении (в «связях с преступной средой»), можно было на совершенно законном основании назначить срок наказания от трёх до десяти лет. Забегая вперёд, скажем, что позже, когда маховик репрессий был раскручен и набрал ещё более устрашающие обороты, формулировка «7-35» стала применяться широко и творчески не только к «блатным» и «полуцвету» (то есть воровским приспешникам) и даже не только к «бытовикам», но и к совершенно ни в чём не виновным людям! Прежде всего — к родственникам так называемых «врагов народа». Та же Заяра Весёлая была осуждена по 35-й через 7-ю как СОЭ («социально опасный элемент») только за то, что была дочерью осуждённого писателя Артёма Весёлого. То есть как «представляющая опасность по своей связи с преступной средой»…

Но это — позже. А пока «тридцатипятники» (как называли осуждённых по 35-й статье) подбирались в основном из уголовничков, из представителей «благородного воровского мира». И пошло «блатное» пополнение на великие советские стройки.

Критикуя политику Сталина и его подручных в области исполнения наказаний, чрезвычайно важно обратить внимание на некоторые обстоятельства, без правильной оценки которых мы рискуем повторить уже распространённые ошибки и заблуждения.

Так, из предыдущей главы у читателя может создаться превратное представление о том, будто бы идеи исправления преступников трудом, равно как и использования арестантов на «великих стройках» были впервые рождены в головах пламенных большевиков и ими же воплощены в жизнь. На самом деле речь идёт, можно сказать, о продолжении вековых традиций русской верховной власти. Большевикам не надо было ничего выдумывать. Они просто творчески переосмыслили и развили опыт царского правительства.

Это замечание чрезвычайно важно потому, что в последнее время многие авторы-обличители советских мест лишения свободы пытаются навязать обывателю абсолютно ложный взгляд на вещи. В результате искажается картина реальных событий, что приводит к неверным выводам и оценкам.

В качестве наиболее яркого примера подобного тенденциозного подхода сошлёмся на роман «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына. Напомним, что пишет Александр Исаевич об идее исправления осуждённых: «В старой России существовал (а на Западе и существует) неверный взгляд на воров как на неисправимых, как на постоянных преступников («костяк преступности»)». Слово «неверный», разумеется, использовано в смысле ироническом. И далее Солженицын проводит мысль о том, что «исправление» «социально близких» уголовников является изобретением большевиков. Изобретена эта теория якобы для того, чтобы, опираясь на «блатных», унижать, эксплуатировать и в конечном счёте уничтожать «контриков» — арестантов, репрессированных по политическим мотивам.

Подобное утверждение не соответствует истине. И на Западе, и в России идеи исправления закоренелых преступников имеют глубокие корни. Иначе и быть не может, поскольку эти идеи основаны на христианских принципах мировосприятия. Любой человек греховен по природе своей. За его душу идёт постоянная борьба между дьяволом и Богом. Божьи заповеди люди преступают по искушению сатаны. Провозглашая мысль о возможности исправить преступника, церковь исходила из того, что в противном случае человечеству придётся признать всесилие дьявола. А это уже само по себе является страшной ересью. На ранних стадиях христианства вплоть до средневековья и Возрождения исправление человека, находящегося во власти лукавого, часто связывалось с экзорсизмом (изгнанием нечистого). Правда, в отношении уголовников (грабителей, воров, убийц и пр.) предпочитались преимущественно карательные меры: колесование, четвертование, костёр, отсечение головы или отдельных частей тела — несмотря на требования религии быть терпимыми к «заблудшим овцам» (вспомним хотя бы притчу о Христе и блуднице или Нагорную проповедь Сына Божьего).

Однако уже в XVIII–XIX веках европейская цивилизация мало-помалу начинает проводить в жизнь принципы гуманного отношения к людям, преступившим закон, и последовательно осуществлять попытки перевоспитания закоренелых уголовников. Поначалу это происходит на религиозной основе.

Создаются специальные общества, цель которых — способствовать нравственному возрождению узников. В России такая организация — «Попечительное о тюрьмах общество» — возникла в 1819 году по образу и подобию Британского библейского общества с разрешения и под покровительством императора Александра I. Целью общества было наставление арестантов в правилах христианского благочестия и доброй нравственности. Правда, толку от таких наставлений было мало, поскольку попечители не касались в своей деятельности режима содержания, устройства тюрем, пенитенциарного законодательства и проч. Профессор М. Гернет пишет по этому поводу: «Создавалось совершенно нелепое положение: нравственное воздействие должно было оказываться на людей, сидевших в тюрьмах на шейных цепях, вделанных в тюремные стены, с кандалами, колодками и рогатками» («История царской тюрьмы», т. 1).

Когда в 1877 году при Государственном совете стала действовать комиссия по тюремным преобразованиям, краеугольным камнем тюремной реформы по-прежнему оставался именно принцип исправления преступников. Для этого была разработана целая градация исправительных наказаний: арестантские отделения, смирительные дома, рабочие дома, тюрьмы. Причём первые три вида наказания предполагали обязательное использование заключённых на различного рода работах. В арестантских отделениях «сидельцы» подразделялись на отряды испытуемых и исправляющихся. Пребывание в отряде исправляющихся в течение десяти месяцев засчитывалось за один год отбывания наказания и давало возможность досрочного освобождения.

Правда, после 1861 года в результате падения крепостного права в России кривая преступности резко поползла вверх. Как метко заметил Ленин: «На смену оседлому, забитому, приросшему к своей деревне, верившему попам, боявшемуся «начальства» крепостному крестьянину вырастало новое поколение крестьян, побывавших в отхожих промыслах, в городах, научившихся кой-чему из горького опыта бродящей жизни…» («Пятидесятилетие падения крепостного права»). Деревенские мужики и парни оказались очень прилежными учениками не только на фабриках и заводах, но и в многочисленных «ямах» и «малинах». Что заставило царское правительство тут же приступить к преобразованию уголовного законодательства и отдать предпочтение карательным мерам наказания, то есть каторге. Да и срок исправительных наказаний (разумеется, с обязательной трудотерапией) увеличился до пяти лет.