— Понятно. — Вашингтон бросил окурок на пол и наступил на него каблуком. Все это ему было известно, и он знал, что Найал знает, что ему это известно. Он взял со стола один из камней и осмотрел его. — Кто такие вада? — спросил он.

— Да почти все. Есть, конечно, и знаменитые колдуны, но ворожбой может заниматься каждый, при условии, если знает заклинания, умеет изготовить амулет и нужную смесь и убедить в своих способностях остальных, причем последнее — самое важное.

— А как они защищаются? Жертвы, я имею в виду?

— Тоже магией. Кажется, есть только один способ. Если вы боитесь колдовства, вы нанимаете себе колдуна, который вас защищает.

— А мертвецы? — спросил Вашингтон, глядя на камень в руке.

— Мертвецы? Вы хотели спросить, боятся ли туземцы мертвецов?

Вашингтон засмеялся и сказал как можно непринужденнее:

— Ну, например, станут ли они бояться мести умершего колдуна?

Он напрасно старался изобразить на лице безразличие, Найал не смотрел на него. Во время всего разговора они упорно избегали встречаться глазами.

— Возможно. Они верят во все. Колдовская наука очень изменчива. Но чаще всего они, похоже, просто забывают о мертвых. Конечно, их почитают и немного побаиваются, но не так сильно, как мы. Живой колдун для них куда опаснее. А мертвый не так страшен. Представление о духе, жаждущем отмщения, больше присуще европейцам. У папуасов мстят живые, а мертвые лишаются колдовских сил. Быть может, у них не такие сложные, как у нас, понятия о виновности.

Вашингтон не улыбнулся.

— Виновность! — Он положил камень на место и взял черный орех с покрытой резьбой кожурой. — Но ведь такое возможно; об этом что-нибудь известно?

— Чтобы мертвый колдун совершал пурри-пурри? Конечно, это возможно. Возможно все, это зависит от того, во что и насколько сильно вы верите.

— Мне кажется, сами вы относитесь к этому не особенно серьезно.

— О, безусловно, иногда происходят странные вещи. Но не стоит придавать им слишком большого значения.

— Вам не кажется, что глупо, — резко проговорил Вашингтон, — так презрительно относиться к тем явлениям, свидетелями которых зачастую становимся мы сами?

Теперь Найал обратил на него взгляд своих огромных глаз.

— Глупо или нет, — сказал он, — но так оно лучше. Я знаю только, что в этой стране нужно стоять обеими ногами на земле. Люди здесь, как вам известно, ничего не делают наполовину. И в поступках, и в мыслях они не знают середины. Люди здесь не просто пьют, они настоящие алкоголики; когда они делают деньги, они сколачивают целое состояние; когда же они проигрываются, то дотла. А когда ими овладевает страсть, они сходят с ума, — он помолчал, — или кончают с собой.

Откинув голову назад, Вашингтон залился смехом.

— Вы намекаете на беднягу Уорвика. Что ж, уверяю вас, за себя-то я спокоен. Мне еще есть зачем жить. А насчет того, чтобы стоять обеими ногами на земле, тут я с вами не согласен. Эту землю погубили как раз те, кто стоял на ней обеими ногами. Здесь нужны люди с богатым воображением, а не чванливые государственные чинуши с их крючкотворством и не эти груды мышц из буша. Здесь нужны такие, которые возьмут на себя труд понять людей, разобраться в особенностях их мышления и поставить себя на их место.

— Еще несколько лет назад я согласился бы с вами, но теперь — нет. Вам никогда не понять папуасов, Вашингтон, и вы сами это знаете. Мы здесь для того, чтобы руководить и защищать, а не для того, чтобы понимать. Только дети способны понять детей, а мы уже далеко не дети. Печально, но факт. Иногда нам хотелось бы вернуться в детство, но пути назад нет. Нам уже не являются феи. Разве что пьяницам и сумасшедшим.

— Вот как! И куда вы относите меня? — запальчиво спросил Вашингтон. Его злило, что он выдал себя. И он решил уязвить собеседника в его, как он полагал, ахиллесову пяту. — Руководить и защищать! Хорошо вам говорить.

Он хотел сказать больше, но не посмел. Остальное было понятно и без слов.

— Всем известно, что за последние полгода вы и пальцем не пошевелили. Не будь вы братом Тревора, вас бы давно отсюда вышвырнули. Уорвик не стал бы держать вас здесь.

Но выражение лица Энтони Найала не изменилось.

— Вы слишком долго пробыли здесь, вам нужно развеяться, — только и сказал он.

Силы окончательно покинули Вашингтона. У него было такое чувство, будто он сказал или слишком много, или слишком мало, и, дабы исправить последнее, продолжал говорить тем слащавым, едким тоном, который оттолкнул от него большинство друзей.

— Я один из нескольких людей в этой стране, которые находят ее весьма интересной для изучения, — заявил он. — Я всегда недолюбливал здешних белых, которые привезли сюда из Австралии пивные, ипподромы и площадки для гольфа. Выходя в море, я беру каноэ, а не яхту. Мне нравятся папуасы, они пробуждают во мне интерес. Будь здесь больше людей, пытающихся понять их, вместо того чтобы навязывать им непродуманные до конца правила поведения белых, тогда мы сдвинулись бы с мертвой точки.

— Мне казалось, что вы уволили всех своих слуг, — холодно заметил Найал.

— Мне не нужны воры! — пылко вскричал Вашингтон. — Пусть лучше у меня вовсе не будет слуг, чем такие, которым я не могу доверять.

— В нем заложена большая колдовская сила, — сказал Найал, указывая на кокосовый орех в руках у Вашингтона. — Магия Ороколы. Их часто используют в округе и, может быть, в долине Бава тоже. Сами по себе они не приносят вреда, но, если знать нужные заклинания и набить их особыми травами, они могут исполнить практически все. Если повесить орех на дверь, он оградит вас от воров.

— Ваша насмешка неуместна, — ледяным тоном проговорил Вашингтон.

Найал встал.

— Что ж, в другой раз будете говорить начистоту. У нас маленький город, и все здесь на виду, особенно такой человек, как вы, пренебрегающий условностями. Здешний климат плохо действует на вас. Вы просто комок нервов. За два последних месяца вы перессорились со всеми знакомыми. Вы очень взвинчены, пора вам отсюда выбираться. Вы не хуже меня знаете, что случается с людьми в таком положении. Вам не осилить здешней жизни. Не валяйте дурака, уезжайте!

Он говорил правду, и Вашингтон не нашел возражений. Он уже не сердился. Он чувствовал себя измотанным и побежденным. Он подумал о Сильвии, и ему захотелось очутиться рядом с ней. Он выбежал из кабинета.

Когда Энтони Найал снова посмотрел на стол, маленького кокосового ореха там уже не было.

Наутро Тревор Найал пришел на работу на десять минут позже Стеллы. Он пробыл там всего минут пять, собрал со стола бумаги и положил их в портфель. Потрепав Стеллу по плечу, он вежливо осведомился о ее здоровье и, пообещав вернуться к двенадцати, ушел. О Джобе он не обмолвился ни словом.

Но он не вернулся ни к двенадцати, ни после обеда, и Стелла весь день проработала одна. Только один раз, примерно без пяти двенадцать, когда она уже надела шляпку и взяла сумку, собираясь на обед, дверь кабинета открылась и вошел человек с портфелем в руке. Он остановился на пороге и спросил:

— Мистера Найала нет?

Стелла улыбнулась ему, сразу же почувствовав расположение. Под густыми нависшими бровями сияли светлые глаза. У него было красное, веселое лицо. Она не могла вспомнить, видела ли его раньше, но он смутно напоминал ей кого-то, кто был добр к ней.

— Нет, его нет, — сказала она. — Он на совещании.

— На совещании? Ха! Ха! — Человек потер руки, глаза его задорно блеснули. — Всегда-то они совещаются, эти чиновники, а? Не могут без этого. Может, если бы они поменьше говорили, побольше бы делали, а?

— Не знаю, — сказала Стелла. — Я только что приехала. — Ей показалось, что он пристально смотрит на нее, хотя определить наверняка было невозможно: его глаза прятались под кустистыми бровями табачного цвета, словно два маленьких зверька, притаившихся в кустах.

— Так, так. Только что приехали, а? И как вам здесь? Тут неплохо. Только вот туземцы, — добавил он. — Сначала все было хорошо. Эти бродяги работали. Но государство испортило их образованием. И все пошло наперекосяк. Такой милашке, как вы… и, к тому же, одинокой, нужно быть поосторожнее. Здесь такое творится!