Впервые за все время плавания Джанет Лесли улыбнулась.

— Банри на языке гэлов значит «королева», милая Мариан. Спасибо тебе. Ты права. Никто не помог мне вознестись на те высоты, которых я достигла в жизни. Я все сделала сама. И сделаю снова. Я очень богатая женщина и первым делом отстрою себе дом, ибо не собираюсь жить с Адамом и его семьей.

— Неплохое начало, миледи, особенно учитывая то, что я слышала о супруге графа.

— Мариан, но ты никогда не встречалась с леди Анной.

— Зато у меня хорошие уши, мадам. Только и слышу от людей вашего брата: леди Анне не понравится то, леди Анне не понравится это. Мне удалось узнать, например, что рождественские пирушки она считает сплошным расточительством. А сад в замке отвела под огороды, вообразите только, и продает их! Джанет снова рассмеялась:

— Возможно, ты права. Меня больше всего страшит жизнь под началом другого человека. Наверное, просто привыкла быть хозяйкой в своем доме. Откуплю у брата кусочек гленкиркской земли. Я уже знаю, какой именно. Глеи Ра, где я любила играть в детстве, холмы вокруг долины, озеро и остров на нем. Этот остров, между прочим, идеальное место для строительства дома. Займусь этим, как только мы приедем в Гленкирк. А архитектора найму еще в Эдинбурге.

— Советую договориться обо всем с братом уже сейчас, миледи. Учитывая все, что мне пришлось услышать об этой женщине, его жене, нисколько не сомневаюсь, что она, узнав о вашем состоянии, сделает все, чтобы содрать с вас втридорога.

— Ты так давно со мной, Мариан, у нас даже мысли одинаковые. Я тоже об этом подумала.

Мариан улыбнулась. Она знала, что теперь за хозяйку беспокоиться не нужно, ибо она уже начала строить планы на будущее. И хорошо, что начала с мысли о том, что необходимо как следует обустроиться в Шотландии.

Джанет заснула, волосы ее разметались по подушке. «Боже, — думала Мариан, зачарованно глядя на нее. — Она всего на три года меня моложе, а до сих пор выглядит как девушка. Кожа гладкая, нежная. Куда уж мне с моими морщинами! И яркие зеленые глаза, как у кошки, в то время как мои давно выцвели. Мои когда-то темные волосы уже поседели, а ее золотисто-каштановые локоны лишь чуть побледнели. Я растолстела на турецких харчах, а она вес такая же стройная как тростинка. Если шотландцы не изменялись за то время, что меня здесь не было, уже до конца года мою госпожу завалят предложениям» руки и сердца. Особенно когда откроется, что она богата. Капитан Керр, между прочим, уже пялится на нее как последний болван».

Думая обо всем этом, Мариан незаметно для себя задремала. Она проснулась от топота ног по палубе. Джанет в каюте не было, а Рут все еще спала. Она подошла к ней и тронула за плечо:

— Вставай, дочка, мы входим в гавань.

Рут потянулась и сонно зевнула. Это была миловидная девушка двадцати трех лет с унаследованными от матери темными волосами и отцовскими голубыми глазами. Она родилась, когда Мариан было за тридцать и она уже почти потеряла надежду стать матерью. Рут плохо помнила отца — он был личным секретарем султана Селима и умер от простуды во время одного из военных походов, в которых всегда сопровождал своего господина.

Она росла вместе с тремя самыми младшими детьми султана. Рут едва исполнилось девять лет, когда она помогла матери и госпоже Сайре тайно вывезти из страны шестилетнего принца Карима. В тот далекий день, можно считать, закончилось ее детство, ибо ей четко дали понять, что если она кому-нибудь проболтается об этом, то обречет тем самым на казнь не только себя, но и других.

Когда она подросла, ей несколько раз делали предложения. Но Рут неизменно отказывалась. Ей не хотелось бросать мать и госпожу Сайру. От отца она унаследовала светлую голову, а от матери — крепкий здравый смысл. В султанском гареме она ощущала себя свободным человеком. А как только стала бы женой турка, двери мира тут же захлопнулись бы перед ней. Теперь же, в Шотландии, она станет по-настоящему свободной и, если представится хорошая возможность, выйдет замуж без колебаний.

Пока ее мать суетилась по каюте, собирая вещи. Рут быстро одевалась. Она привыкла к нижнему белью до колен, длинным турецким шароварам, прозрачным блузам, расшитым жилетам, шелковым халатам и шалям. Таков был гардероб любой турецкой благородной девушки. Европейская одежда — панталоны, чулки, нижние юбки и легкое шерстяное платье — казалась Рут почти неприличной. Одевшись и захватив плащ, она сказала Мариан:

— Пойдем на палубу и посмотрим, куда мы приплыли. День стоял ясный и прохладный. На дворе был конец мая. Как только мать и дочь показались из каюты, с верхней палубы до них донесся оклик леди Джанет:

— Идите сюда! Туман как раз рассеялся. Взгляните на Лит. Рядом с ней стояли Адам и капитан Керр. Мариан и Рут присоединились к ним.

— Помнишь тот день, когда мы покидали Шотландию, отплывая в Сан-Лоренцо? — спросил Адам.

— Еще бы! — Джанет рассмеялась. — Лил такой дождь, что от носа не видно было кормы. Бабушка тогда еще сказала, что это дурной знак и что нам не следует покидать родину. А нам с тобой это казалось просто интересным приключением.

— Это парки8 прослезились, видя, что вы уезжаете, мадам, — проговорил капитан Керр. — Они-то уж знали, что вы очень не скоро увидите родную землю. Но зато сегодня светит солнце и природа радуется вашему возвращению.

Адам приглушенно фыркнул. Рут прыснула в кулачок.

— Спасибо вам, капитан, — очаровательно улыбнувшись, поблагодарила Джанет и сильно наступила брату на ногу. Тот поморщился. — Пойдем, Адам. Не будем мешать нашему капитану причаливать.

Джанет сошла с верхней палубы и направилась к своей каюте. Адам последовал за ней.

— Ты сломала мне палец на ноге, — ворчливо буркнул он.

— Так тебе и надо!

— А ты совсем не изменилась, Джан. Все такой же сорванец! Подумать только, мать пятерых детей, бабушка десятерых внуков — а то и одиннадцати уже, если выяснится, что Фиона родила. — а все такая же, как в детстве! Клянусь Богом, Джанет, не пойму, как ты умудрилась не сложить голову на плахе в Турции и благополучно прожить там столько лет. И что скажет моя жена Анна? Тебе следует отныне быть сдержанней. Мне не нужна война в собственном доме.

— Ее не случится, пока я буду гостить у тебя, Адам.

— Пока будешь гостить?..

— Да. Скажи-ка лучше, братец, сколько отец оставил мне наследства?

— Тысячу фунтов золотом. Я не понял про гостить, Джан…

— Я дам тебе двести пятьдесят фунтов, а ты уступишь мне Глеи Ра, прилегающие холмы, озеро и остров на нем. Я собираюсь строить себе дом.

— Нет!

— Да. Надо же что-то оставить Чарльзу и его детям, когда меня не станет. Я имею право на гленкиркскую землю. Если бы я прожила жизнь здесь, Чарльз получил бы наследство от своего отца, но поскольку он родился не шотландцем, у него ничего нет. Если ты не продашь мне это место, мне придется откупать землю у соседей.

— Они не продадут!

— Деньги, милый братец, в особенности звонкая золотая монета, всегда служат решающим аргументом убеждения. Заруби себе это на носу! Неужели ты настолько богат, что можешь себе позволить отказаться от моих денег? Может быть, мне стоит обсудить этот вопрос с твоей женой?

Адам Лесли нахмурился, потом сказал:

— Ладно, земля твоя.

— Когда мы прибудем в Эдинбург, надо будет сразу же увидеться с адвокатом, дабы официально заключить сделку. В Глепкирк я собираюсь прибыть уже хозяйкой.

— Хорошо. Я рекомендую обратиться к Фергюсу Мору. Он много лет имеет дела с семейством Лесли.

Джанет кивнула в знак согласия.

Судно бросило якорь, и матросы перекинули на берег трап. На борт корабля тут же устремилось несколько грузчиков. Адам Лесли предложил своей сестре руку:

— Ну что, Джанет, идем?

Поколебавшись несколько мгновений, она сделала шаг к сходням. В эту минуту на борт корабля ворвался высокий, элегантно одетый молодой человек. Промчавшись мимо Джанет, он заключил ее брата в медвежьи объятия с криком: