Нового султана народу, по традиции, всегда представляли Мевлеви. Вот и сегодня Селим велел им спешно собраться. Они нерешительно мялись в ожидании его прибытия — не хотели провозглашать принца султаном при живом Баязете. Вскоре Селиму надоело стоять и ждать, пока они вдоволь между собой нашепчутся, и, вспомнив о словах своей бас-кадины, обращаясь к старшине собравшихся дервишей, он довольно резко произнес:

— Пока вы болтаете тут, словно базарные бабы, враждебные нам северные племена уже обступили наши границы. Турции нужен сильный правитель. Вам прекрасно известно, в каком состоянии находится мой отец. Что мне сделать для того, чтобы у вас была совесть чиста? Убить его? Если за спасение Турции Аллах повелит заплатить эту цену, будь по-вашему. Но убейте его вы, ибо я сам и пальцем отца не трону. Но султаном все равно буду!

Старшина дервишей поражение уставился на Селима, затем порывисто схватил его за руку, отвел на возвышение и оттуда провозгласил перед собравшимися толпами, что Аллах пожелал видеть Селима султаном Турции. Затем он передал принцу украшенный драгоценными каменьями меч в серебряных ножнах, который тот надел себе на пояс и на минуту застыл на месте, расправив плечи и давая людям возможность хорошенько рассмотреть их нового повелителя.

Толпа молча взирала на высокого хмурого человека, стоявшего на возвышении. Где-то вдали послышались неуверенные хвалебные возгласы, которые, быстро нарастая, волной понеслись к подножию возвышения и, достигнув его, превратились в мощный многоголосый рев. На губах нового султана Селима мелькнула короткая улыбка, он тут же сошел с возвышения, вскочил на коня и в окружении личной охраны вернулся в столицу.

В воротах дворца возбужденные янычары встретили его криками:

— Дары! Сделай нам дары!

Пажи, ехавшие в свите принца, запустили руки в сумки и стали швырять в янычаров пригоршнями драгоценностей. Это был смелый и щедрый жест. Командир янычаров Бали-ага хлопнул Селима по плечу, как того требовала традиция, и спросил:

— Сможешь ли ты повести нас, сын Баязета? Намек был прозрачен. Свирепые янычары вот уже несколько лет томились без большого дела и жаждали битв и сражений.

— Я поведу вас, — твердо ответил Селим, — и скоро в ваших походных котелках будет греметь золото!

Те, кто находился рядом, рассмеялись, а остальным быстро передали слова султана. Скоро весь двор громыхнул ликующими криками.

— Долгая лета нашему султану Селиму! — крикнул кто-то. Селим пришпорил коня и, рассекая строй солдат, поехал ко дворцу.

В первый год Селим не уезжал воевать. Необходимо было привести в порядок машину государственного управления, которая за время болезни Баязета изрядно разладилась, лично принять многочисленные делегации, желавшие принести дань новому султану и засвидетельствовать ему свое почтение.

Одна из таких делегаций прибыла из Багдада. Селиму было преподнесено сто рулонов парчовой ткани, сто позолоченных корзин с луковицами тюльпанов, сто совершенных розовых жемчужин, и, кроме того, халиф багдадский прислал свою четырнадцатилетнюю сестру.

Узнав заранее о том, каковы будут дары от халифа. Сайра предложила султану, чтобы он отдал девушку своему старшему сыну, Сулейману;

— Для тебя она будет всего лишь наложницей, мой господин, но, если ты отдашь се сыну, она однажды станет матерью будущего султана. Тем самым ты окажешь Багдаду большую честь. Нам понадобится дружба халифа, когда мы пойдем воевать против персидского шаха.

Поэтому в глазах Селима зажглись искры живого интереса — возможно, с примесью некоторого сожаления, — когда багдадский посланник помог выйти из усыпанных драгоценными камнями носилок изящной невысокой девушке. Отливавшие медом волосы, карие глаза, бархатные черные ресницы, кремового оттенка кожа… На ней был наряд из всевозможных оттенков розового: шаровары почти алые, а прозрачная вуаль, едва скрывавшая черты ее лица, отливала розово-лиловым.

— Самая младшая и любимая сестра моего господина, о султан всего мира, Гюльбейяр — «весенняя роза».

— Мы признательны халифу за столь трогательное выражение его преданности нам, — ответил Селим. — Но я прожил уже немало зим и легко могу заморозить столь нежный бутон. Поэтому отдаю ее своему старшему сыну и наследнику принцу Сулейману. Как и прекрасная Гюльбейяр, он юн и только вступает в жизнь. Служи ему хорошо, красавица.

Сайра, сидевшая позади султанского трона за решетчатой ширмой, прыснула, увидев изумленное лицо Сулеймана. Между тем члены багдадской делегации, судя по всему, были весьма польщены решением султана.

— Ну? — проворчала рабыня и наперсница Сайры Мариан. — Довольны своими интригами?

— Еще как, — ответила Сайра. — Вчера я говорила с Гюльбейяр. Она мне очень понравилась, хорошая и мягкая девушка. Станет прекрасной кадиной моему сыну.

— Сулейман робок и легкоуправляем, миледи. Ему требуется сильная жена. Хотя, впрочем, с него будет достаточно и сильной матери.

— Не забывайся, — холодно проговорила Сайра.

— Я не забываюсь, миледи. Султан Селим, да благословит его Аллах, все же не вечен. Придет день, когда вы станете султанской валидэ. Мне кажется, вы уже примеряете на себя эту роль.

— Берегись, Мариан. Ты стала слишком болтлива и запросто можешь лишиться своего языка.

— Миледи, я просто хочу призвать вас к бдительности и осторожности. Вы бас-кадина. Это очень высокий пост, который делает его обладателя хорошей мишенью. В гареме есть люди, которые не упустят случая опорочить вас.

Повернувшись к служанке, Сайра внимательно взглянула на нее:

— Что ты слышала?

— Ничего особенного, миледи. Так, болтовня в банях. В нашем гареме есть молоденькие гедиклис, которые всерьез надумали привлечь к себе внимание султана Селима, чего и не скрывают. Берегитесь, миледи. Дворец Лунного света, где у нашего господина было всего четыре женщины, остался в прошлом. А ведь он турок до мозга костей.

— Полагаю, будет нелишне кое-кого подкупить, — задумчиво проговорила Сайра. — Ты же, Мариан, держи ухо востро и смотри в оба. Особенно в банях. А насчет гедиклис не беспокойся. Селим может укладывать их на свое ложе сотнями, но детей ему будут рожать только кадины.

Сайра имела веские основания для своей уверенности. Селим спал со многими девушками, но до сих пор ни одна из них не забеременела. Об этом позаботились его кадины. Когда одна из девственниц по имени Фериде стала гюздэ и получила на ночь вызов султана, жены вели себя просто образцово. Тепло поздравив девушку, они проводили ее в отведенные для нее небольшие покои, а когда ей подошло время отправиться к их господину, кадины сами искупали ее, помогли надеть традиционные серебристо-синие ночные одежды и, пожелав удачи, отправили в покои султана на золоченых носилках. Они даже дали вконец смущенной девушке испить вишневого шербета, дабы успокоить ее нервы.

Кадины показали своим поведением пример того, как должны вести себя благородные турецкие женщины. Фериде стала икбал, и жены султана послали ей от своего имени небольшие подарки в виде драгоценностей и духов. С остальными гедиклис, которые заслуживали приглашения султана на ночь, кадины поступали так же. Лишь немногие рабы, из числа самых доверенных, знали о том, что, как только очередная девушка отправлялась на носилках в покои султана, все четверо собирались у Сайры и долго смеялись, устраивая нечто вроде праздника. Причина веселья была известна только Мариан.

Среди базарных торговок, которые допускались в султанский гарем, была некая Эстер Кира, еврейка, ставшая фавориткой у Сайры. Обычно купцы оставляли свои товары черным евнухам, которые показывали их в гареме, но женщины-торговки допускались к кадинам непосредственно.

Эстер Кира и бас-кадина познакомились вскоре после переезда семьи Селима в Константинополь. Симпатичная семнадцатилетняя еврейка обладала черными волосами, черными глазами, оливковой кожей и веселым нравом. Она отличалась исключительной честностью и всегда приносила самый лучший товар. Временами она выполняла специальные заказы Сайры.