Преимущества новой должности налицо. Во-первых, в случае чего до столицы можно будет добраться всего за день-два. Во-вторых, ты станешь ближе к султану.

Хаджи-бей сделал паузу и крепко задумался. Что же дальше? Ему было совершенно ясно, что Бесма не прекратит попыток воздействовать на Баязета, стремясь опорочить его младшего сына ч продвинуть вперед Ахмеда. Но обстоятельства были таковы, что Бесма не могла себе позволить открытого сравнения одного принца с другим.

Скажем, если моральный облик Селима был безупречен, то о диких оргиях Ахмеда ходили легенды. Мать сама развратила своего сына, дабы удержать его в руках и потом через него править Турцией.

В деле государственного управления сравнение также было не в пользу старшего брата. Если Магнезия процветала и в ней царили мир и спокойствие, то восточная провинция на границе с Персией, которая была под началом Ахмеда, являлась постоянной головной болью султана.

Бесме оставалось рассчитывать лишь на то, что ей удастся не допустить сближения отца с младшим сыном. План был прост: она по мере сил будет накачивать султана ложью относительно Селима, а потом, да поможет Аллах, Баязет помрет, так и не узнав правды.

Что ж, это до поры до времени устраивало Киюзем и ага кизляра, ибо удаленность Селима от султана обеспечивала последнему большую степень свободы. Однако, кажется, пришло время отцу познакомиться поближе со своим сыном и увидеть, кем он стал. Для этого необходимо поселить Селима ближе к столице. А идея с выбором девушек из отцовского гарема была просто великолепна. Такой щедрый дар со стороны отца сыну должен был указать всему народу Турции на особую степень близости между ними.

Потом у Селима родятся сыновья, и его положение упрочится. Хаджи-бею, кстати, было известно, что принц Ахмед стал с некоторых пор предпочитать женщинам красивых мальчиков, откуда же тут взяться сыновьям?

Итогом всего должно было стать решение султана лишить Ахмеда звания наследника и передать его младшему сыну.

Селим терпеливо выслушал ага кизляра до конца. Он не сказал своему другу, что и сам еще давным-давно задумал опередить старшего брата и сесть на отцовский трон. Селим знал своих братьев гораздо лучше, чем они знали себя сами. Он не был ни праздным искателем земных наслаждений, как Ахмед, ми фанатичным подвижником науки, как Коркут. У Селима был только один кумир, один человек, жизнью и делами которого он восхищался. Дед.

Ему было почти тринадцать, когда Завоеватель умер, поэтому Селим помнил деда очень отчетливо. Мухаммед жил на территории Иени-сераля, откуда мог надзирать за строительством своего нового дворца. Однажды он распорядился, чтобы к нему привели внуков. Ахмед и Коркут явились вместе со своими многочисленными свитскими, а семилетнего Селима сопровождал лишь один слуга.

Мухаммед удивленно повел бровью, подметив эту разницу, но промолчал. Когда для развлечения позвали борцов, которые устроили перед старым султаном и его внуками зрелищные поединки, Ахмед хвастливо заявил, что может положить любого из них на лопатки. Старик ничего не сказал, но во взгляде, который он бросил на толстого хвастуна, была открытая неприязнь. В результате одного лишь Селима дед пригласил к себе в Иени-сераль. Когда внук спросил, почему именно ему оказана такая честь, старик ответил совершенно искренне, чему сам был немало удивлен:

— Потому что только ты. Селим, достоин того, чтобы постигать мою науку.

— Что это за наука, дед?

— Я сделаю из тебя воина. Величайшего воителя всех времен и народов. Начиная с этого дня ты станешь учиться военному делу у моих людей. Дважды в неделю мы будем встречаться с тобой тайно, ибо я не хочу, чтобы об этом прознала Бесма, и я буду проверять твои знания. Я сам открою перед тобой секреты тактики, которая позволила мне выйти победителем из многих сражений и подарила мне редчайшую и драгоценнейшую жемчужину — Константинополь. Когда я умру, Турции не нужно будет опасаться за свое будущее, ибо у нее будешь ты.

Спустя шесть лет Селима позвали к смертному одру Мухаммеда. Последние свои слова старик произнес хриплым шепотом, и услышал их только младший внук:

— Ты… ты заменишь на троне моего сына.

Селим запомнил эти слова. Они прочно засели у него в голове и вспыхивали временами в памяти, словно раскаленные уголья. То, что сегодня ему открыл ага, было Селиму приятно. Но он не показал своих чувств, а лишь лаконично выразил согласие с планами матери и ага кизляра. Селим понял, что его приглашают разыграть весьма сложную и опасную партию, но знал, что получит от этого удовольствие.

— Ты улыбаешься, — заметил ага.

— Просто на минуту попытался представить себе того зверя, в шкуру которого ты зовешь меня влезть. — Он рассмеялся. — Добрый принц Селим, прекрасный сын и брат, безупречный муж и отец!

Подумать только, Хаджи-бей! Воистину ты просишь слишком многого от простого солдата. Вот, скажем, что будет, если мне не понравятся девушки из отцовского гарема? Смазливая мордашка — еще не гарантия мужского счастья. Ага улыбнулся:

— Когда придет время делать выбор, будь покоен, по крайней мере за трех девушек я ручаюсь — они привлекут твое внимание. Я сам найду их для тебя.

— Значит, ты полагаешь, что знаешь мои предпочтения?

— Красота, светлый разум, душевное тепло, независимость и, возможно, некая загадка.

— Найди мне хотя бы одну женщину, в которой есть все эти качества, и я буду счастлив.

— Найду, мой принц, найду.

В день, когда Селиму исполнилось двадцать пять лет, по приказу султана на всей территории Османской империи, от Балкан до границ с Персией, были назначены великие торжества. Селим прибыл в Константинополь за неделю до этого и согласно распоряжению отца расположился в Иени-серале.

Почти все время Селим был один, ибо таковы были традиции в Османской империи, столь непохожие на обычаи, принятые в Европе, где член королевской семьи выбирает себе друзей из числа придворных. К тому же Селим с детства сжился с одиночеством и привык быть настороже. Ему гораздо легче давалось общение с телохранителями-татарами, чем со свитскими. Татары уважали его за то, что он преуспел в воинском искусстве, мог обогнать любого на своем коне и бросить копье дальше всех. Так же ловко он обращался с ножом и ятаганом.

За эту неделю Селим уже трижды виделся с отцом. Киюзем надеялась, что сын произведет положительное впечатление на султана, и ее надежды полностью оправдались. Правда, в первую минуту со стороны обоих была заметна некоторая неловкость, ибо отец и сын, в сущности, совсем не знали друг друга. Чувствуя затянувшуюся паузу, Селим сказал, что пишет стихи. Баязет тут же оживился, в глазах его блеснули искорки неподдельного интереса. Он и сам увлекался поэзией. Отец и сын разговорились, и стало ясно — несмотря на двадцать пять лет, что они не виделись, эти два человека подружатся.

Селим повстречался и со своим старшим братом, который также прибыл в столицу на торжества. Ахмед к тому времени уже здорово накачался запрещенным Кораном вином и в ответ на низкий приветственный поклон Селима смерил младшего брата долгим подозрительным взглядом:

— Отец оказывает тебе большую честь, назначив этот праздник.

— Это честь не мне, а моей покойной матери.

— Я наследник!

— Воля отца для меня закон, брат.

— Моя мать постоянно говорит, что ты хочешь украсть мой трон, но я отвечаю, что она ошибается. — С этими словами Ахмед осушил свой кубок.

Селим улыбнулся.

— Я не собираюсь красть твой трон, брат, — проговорил он, а про себя подумал: «Болван! У тебя нет никакого трона и никогда не будет!»

В один из дней ага кизляр отвел Селима в потайную комнату в Эски-серале, откуда открывался вид на женские бани. Никогда прежде молодому принцу не случалось видеть так много женщин вместе. К тому же обнаженных.

— Сколько их всего у моего отца? — спросил он, не отрывая глаз от захватывающего зрелища.

— В настоящий момент около трехсот, — ответил Хаджи-бей. — Но среди них лишь сто десять являются гедиклис. Три кадины, пять икбал и порядка десятка гюздэ. Остальные просто служанки.