И все же довольно рано церкви пришлось насторожиться в отношении тех методов, которые применялись алхимиками и астрологами. Истинной наукой ей представлялась лишь та, которая была основана на священных авторитетах и оперировала лишь словесно-схоластическими методами. Пока ученые занимались сопоставлением силлогизмов и сравнением своих умозаключений с тем, что говорят Писание и Предание, устои вероучения казались незыблемыми. Экспериментальная же наука даже в ее зачаточном виде и в тех парадоксальных формах, которые она приняла в астрологии и алхимии, выглядела как подозрительная новация, способная привести к неизвестным и, может быть, еретическим последствиям. Поэтому периодически на алхимиков и астрологов обрушивались гонения как на колдунов, находящихся в союзе с дьяволом.
В 1163 г. папа Александр III издал буллу, в которой лицам духовного звания запрещалось «изучение химии или законов природы» 66. Так как к такого рода деятельности тогда могли быть причастны только духовные лица, то запрещение оказывалось абсолютным. Меньше чем через столетие испытал на себе действие этой буллы Роджер Бэкон, отсидевший в тюрьме инквизиции более десяти лет и выпущенный из нее незадолго до смерти. В 1317 г. папа Иоанн XXII издал буллу, которой запрещалась алхимия 67. Фактически этой буллой признавались вне закона занятия и химией как одним из «семи дьявольских искусств», и всякой наукой, связанной не со схоластической словесностью, а с изучением природы. Все они рассматривались как колдовство и беспощадно подавлялись.
Такое положение могло продолжаться лишь до поры до времени. Развитие производительных сил города и деревни и вытекавшие из него социально-экономические и политические процессы обусловили революцию как в строе общественных отношений, так и в ходе развития духовной культуры. Здесь и началось, по Ф. Энгельсу, современное исследование природы. Оно вело «свое летосчисление с той великой эпохи, которую мы, немцы, — пишет Энгельс, — называем… Реформацией, французы — Ренессансом, а итальянцы — Чинквеченто и содержание которой не исчерпывается ни одним из этих наименований» 68. Начало этой эпохи Энгельс датирует второй половиной XV в. Он имеет в виду те предвестники коперниканского переворота, которые уже стали довольно явственно обозначаться. Началом же революционного процесса освобождения науки от оков теологии он считает опубликование в 1543 г. знаменитого труда Коперника «Об обращении небесных кругов». Развитие независимого от церкви естествознания пошло с этого времени гигантскими шагами, оно «усиливалось, если можно так выразиться, пропорционально квадрату расстояния (во времени) от своего исходного пункта»69.
На первых этапах этого пути христианское вероучение в том виде, в каком его отстаивала церковь, стало давать трещины. Вопрос о форме Земли, о ее месте в солнечной системе, как и другие космологические проблемы, и на предыдущем этапе доставлял церкви некоторые хлопоты, с которыми она, однако, довольно легко справлялась. Когда в начале XVI в. Петр Д’Абано и Чекко Д’Асколи выступили в защиту учения о шарообразности Земли, то второй из них был сожжен на костре инквизиции, а первый избежал такой участи только в результате естественной смерти. Вокруг гениальных одиночек образовывался вакуум, и церковь неизменно торжествовала.
И все же закономерный процесс исторического развития сделал победу передовых тогда идей естествознания неизбежной, а поражение церкви неотвратимым.
Предложенный Колумбом проект поисков морского пути в Индию, основанный на представлении о шарообразной форме Земли, был забракован португальскими церковниками и на этом основании отклонен королем. Затем его высмеял и отверг теологический факультет Саламанкского университета 70. Аргументация такого решения была неопровержимой: Августин в свое время признал полностью противоречащим Писанию представление об антиподах: если, мол, исходить из учения о шарообразности Земли, то придется признать, что люди, живущие на противоположной от нас ее стороне, ходят книзу головами; в Библии же о таких людях (антиподах) ничего не сказано. Однако Колумб все же совершил свое путешествие, а затем Магеллан объехал вокруг Земли, чем практически доказал истинность еретического взгляда. И хотя применить репрессии в отношении нарушителей догматического спокойствия церковь не могла, ее идеологи еще в течение долгого времени либо замалчивали вопрос о форме Земли и об антиподах, либо отстаивали давно опровергнутую концепцию Августина. Так, еще в начале XVI в. Григорий Рейш в своей «Маргарита Философика» повторял старые бредни о невозможности существования антиподов и о вытекающих отсюда научных последствиях 71.
Большую опасность усмотрела церковь в гелиоцентрической системе, нашедшей впервые свое развернутое выражение в книге Коперника. Эта теория наносила удар по основам христианского учения. Ею отрицалась система Птоломея, находившаяся в согласии с библейским мифом об Иисусе Навине, остановившем Солнце (Иис. Нав., X, 12–13).
Терял свое значение весь мифологический фундамент христианства — учение о человеке, который совершил вселенского значения грехопадение, искупленное в дальнейшем столь же вселенским явлением на Земле самого бога, принесшего себя именно на этой Земле в жертву. Если наша планета оказывается не центром мироздания, а одним из бесчисленных миров, то все указанное построение рушится, ибо божественное откровение ничего не сообщает о судьбе остальных миров и населяющих их существ.
Выход книги Коперника не вызвал вмешательства церкви. Причины этого были многообразны. То, что на ней красовалось посвящение папе Павлу III, что Оссиандер в предисловии создал дымовую завесу в виде заявления о гипотетичности всего построения и его формально-математическом характере, в какой-то мере усыпляло бдительность церковников. К тому же время было слишком горячее, чтобы отвлекаться по таким, более или менее академическим, поводам: шел Тридентский собор, шла борьба с протестантизмом, и церкви было не до космологических или астрономических споров.
Вероятно, если бы протестантизм взял на вооружение новую космологическую теорию, то католическая церковь немедленно использовала бы это в борьбе против него, и тогда ей пришлось бы сразу обрушиться на новое учение. Но идеологи протестантизма сами реагировали на книгу Коперника отборными ругательствами. Так, Лютер писал: «Публика прислушивается к голосу нового астролога, который старается доказать, что вращается Земля, а не небеса или небосвод, не Солнце и не Луна… Этот глупец хочет перевернуть все наши знания по астрономии; но в Священном Писании сказано, что Иисус приказал остановиться Солнцу, а не Земле» 72.
Все развернулось в начале следующего столетия, когда учение Коперника оказалось поднятым на щит такими выдающимися мыслителями, как Джордано Бруно и Галилео Галилей. Стало ясно, что коперниканская ересь представляет собой не преходящий эпизод, а учение, завоевывающее все большее количество последователей и представляющее в силу этого непосредственную опасность для христианской догматики и, стало быть, для церкви.
История расправ католической церкви с указанными мучениками науки широко освещена в литературе 73. Поэтому не будем останавливаться на ней и осветим лишь некоторые вопросы, связанные с ходом изложения.
Хронологически первой жертвой инквизиции из поборников коперниканского учения стал Джордано Бруно, который был сожжен в 1600 г. Причиной его преследования явилось не одно лишь коперниканство. Против Бруно был выдвинут набор всех обвинений в ереси, которые могли быть вменены любому врагу католической церкви и которые обычно предъявлялись всем образованным и ученым обвиняемым: осуждение церкви и ее служителей, отрицание христианской веры, неверие в святую Троицу, хула на Христа и Богородицу, отрицание пресуществления в таинстве евхаристии, отрицание вечности адских мук и т. д. Но среди всех обвинений фигурировали и такие, как признание множественности миров и вращения Земли 74.
