По большей части это был просто грязный ручеек, но теперь, весной, он разлился, стал шире и глубже, — но вряд ли чище. Дождь, прошедший перед рассветом, углубил поток за счет ручьев с окрестных холмов.

Дэйна увидела, как бегущая впереди фигура пробежала между деревьев и перелезла через лаз в сломанной изгороди, которая шла вдоль русла потока. Ее одежда была изорвана, и она дважды падала. Кровь текла из ссадины на колене, волосы растрепались, но она продолжала преследование.

Она не станет бояться, как Сантоза.

Она не позволит себе бояться.

Она тоже юркнула в лаз и очутилась на скользком склоне, почти целиком состоящем из грязи, которая стекала в русло потока. Единственные отметины в гладкой грязи были от бегущих ног. И она знала, кому они принадлежат.

Сбросив неудобные сейчас туфли, она побежала дальше босиком.

Она не будет такой неряхой, как Ентол, и такой себе-на-уме, как Хоторн.

Впереди нее, шатаясь от быстрого течения, шла, вся в грязи, коричневая фигура.

Оглянувшись, сумасшедшими глазами фигура увидела Дэйну — все еще преследующую ее.

Дэйна вошла в воду, которая доходила ей до середины бедра, и побежала так быстро, как только могла бежать в бурлящем ледяном потоке. К счастью, дно здесь было очищено от зимнего мусора весенним паводком, но все-таки под грязью попадались острые камни и обломки.

Один из них и попался убийце, который упал, разбрызгивая воду вокруг. Дэйна наверстала метра три расстояния, пока тот поднимался, и продолжала преследование.

Она не будет такой всепрощающей, как Рэндолф.

Позади нее, если бы она могла оглянуться, она бы увидела Страйкера и Нилсона: оба стояли возле ограды и ошеломленно смотрели, как Дэйна преследует убийцу, будто собака-ищейка.

— Она не вооружена, — бросил Страйкер.

— Она сумасшедшая, — ответил Нилсон, и вдруг испугался: смертельно испугался, что с Дэйной что-то случится. Он не мог припомнить, чтобы боялся так еще за кого-нибудь.

Оба бросились за Дэйной, скользя по грязевому склону; ноги их вязли, и они шатались, как в ночном кошмаре, когда снится, что на каждой ноге по гире — и не хватает дыхания, и нет избавления от этого кошмара…

Нилсон, который был моложе и ловчее, вскоре вырвался вперед. Страйкер, теряя равновесие со своей раненой рукой, слабея, — как послушный пес, следовал за ним. У них обоих, по крайней мере, было оружие. Но вытащить теперь пистолет — и бежать с ним наизготовку — значило потерять равновесие и сделать и себя самих, и оружие бесполезным.

Поэтому они просто бежали и ждали момента.

Все, что они могли сейчас сделать, — подойти к Дэйне поближе, чтобы хотя бы частично обезопасить ее.

Две бегущие фигуры впереди завернули за угол леса и теперь были не видны. Когда Нилсон и Страйкер сами прошли этот поворот, перед ними открылась труба, в которую уходил поток. Наверху была изгородь, за ней рычал транспорт.

Нигде не было видно ни Дэйны, ни убийцы.

— Что за черт? — прокричал Страйкер, догоняя Нилсона. Вода бурлила вокруг его ног. — Где они?

Нилсон, изумленный, поглядел направо, налево, назад, вперед, даже вверх — и издал крик.

— Вот они!

И Страйкер увидел их.

Две фигуры, покрытые с ног до головы грязью, боролись в тени бетонного моста, который пересекал поток метрах в двадцати от них.

Было невозможно различить, кто из них — кто.

Над ними проезжали грузовики и легковушки — час был утренний, движение насыщенное, — совершенно равнодушные к той борьбе, что совершалась практически под их колесами.

Дэйна была сильной: сильнее, чем она сама ожидала. Такой же сильной, как была Меррили Трэск.

Но она не позволит себе быть грубой, как Трэск.

Она бросилась на убийцу, когда они очутились возле моста, и они вместе упали. Грязь здесь была мягче — и они катались в ней в объятиях друг друга; Дэйна пыталась удержать, убийца — освободиться. Дэйна то упускала противника, то вновь настигала.

Она не должна позволить убийце уйти, как позволили Страйкер и Тос.

Ее пальцы цеплялись за скользкую одежду, но та поддавалась и рвалась. Она хрипло ругалась, и ее хрипло ругали, — борьба продолжалась. Они двигались вперед, падали назад, барахтались и вновь поднимались и боролись.

Руки убийцы, сильные и живые, уходили из-под ее пальцев, как змеи. Внезапно Дэйна потеряла равновесие и упала в воду, захлебываясь и стараясь вынырнуть. И сейчас же сильные руки схватили ее за голову и держали, пригнув вниз под водой. Но она тоже была скользкой от грязи и выскользнула, вынырнула из воды с криком и схватила противника за то, что первым попало под руку.

Это была нога.

Теперь внизу оказался убийца, но не в воде, а извиваясь в грязи, которая издавала ужасные голодные всасывающие звуки, будто пыталась проглотить обоих противников. Грязь воняла ужасным запахом давно разложившихся трупов, канализации и времени; и местами грязь была такая мягкая, так желала поглотить их, что походила на смертельные зыбучие пески. Год за годом этот малый поток спокойно, незаметно струился, молча принимая в себя все останки и остатки, что попадали сюда. Это был безымянный поток, одинокий до сих пор. Но теперь он не был одинок.

Теперь у потока была жертва.

И теперь он мог насытиться.

Дэйна почувствовала, как она погружается в густую тяжелую жижу и внезапно испугалась: сейчас грязь поглотит их обоих, сомкнется над ними, и никто никогда не узнает, где их поглотила тьма, где остались они, пойманные и заживо похороненные…

— Нет! — закричала она и вырвалась из этой грязи, увлекая за собой убийцу, — прочь, прочь от ужасной ловушки серебристо-серой жижи. Она стремилась на середину потока, где было чище и тверже.

Убийца, который, очевидно, больше боялся ее, а не грязи, пытался рваться назад, — но Дэйна крепко держала его.

Оба были теперь с ног до головы покрыты грязью — будто они сами состояли из грязи. Грязная жижа была в их волосах, в ушах, в носу и во рту, она просочилась через одежду и плавала вокруг их тел будто серый жир. Из-за предательской скользкости дна каждое движение было неуверенным, и каждый миг удачи — преходящим.

Страйкер и Нилсон, приблизившись, слышали ахи, скрежет зубов и крики ярости. Оба вытащили пистолеты, но боялись стрелять. Они кричали, но борьба была столь яростной, что их не слышали.

Страйкер поднял пистолет.

Нилсон, чуть впереди, пытался подойти еще ближе, но вода тянула его назад. Он добрался, наконец, и пытался разнять дерущихся.

Но Дэйна, наконец, сумела крепко обхватить противника. Она не знала — и не могла знать, действительно ли она победила, или ее противник просто сдался от усталости, безнадежности и отчаяния. Она только знала, что все позади.

Она видела Страйкера и Нилсона, улыбнулась им — показались ослепительно белые зубы в черной маске грязи.

Страйкер, дрожа от холода, начал:

— Михаэль Ривера, я предупреждаю вас, что…

— Нет! — крикнула Дэйна. — Нет! Неправильно!

Больше ошибок быть не должно. Наклонившись, она пригнула пленника лицом к воде и потерла это лицо, затем стянула с пленника кепи. Длинные пряди темных волос упали вниз. Лицо, омытое водой, оказалось белым, с сумасшедшими глазами, — и женским.

— Иисус Христос! — проговорил Страйкер и больше не мог сказать ни слова.

Первым очнулся Нилсон.

— Карла Ривера, я предупреждаю вас, что…

Дэйна стояла, перемазанная грязью, а они уводили Карлу Риверу. Та покорно шла рядом с полицейскими — ее миссия была окончена, в конце концов.

— Я же говорила вам, что жены полицейских могут более всех ненавидеть департамент полиции, — сказала Дэйна Страйкеру.

— Но она сама была копом, — возразил Нилсон. Он только что пришел, выписав допуск к расследованию для Майка Риверы. Разведены они — или нет, ему казалось, что Ривера захочет сам допрашивать жену.

— Я знаю. И это делало ее вдвойне опасной, — продолжала Дэйна. — Она училась убивать, и она знала все ходы, поэтому ее не могли поймать. У нас всегда проблемы с солдатами, вернувшимися с войны: по той же причине. Благодарение Богу, большинство из них осознают разницу между войной и миром…