— Да, похоже, — согласилась Дэйна, обращаясь как бы к себе.

— Они не ладили? — спросил Страйкер.

Миссис Ентол пожала плечами. Она была миловидная и, вероятно, сокрушалась по поводу лишнего веса, а зря, потому что небольшая полнота очень шла ей. Но перенесенное горе иссушило ее кожу и обозначило морщинки у рта, а когда-то яркие глаза окружали темные круги.

— Они вполне ладили, я полагаю. Все это было давным-давно, да они и не бывали вместе подолгу. Я не помню, чтобы они были счастливы, расставаясь. У Хоторна была эта привычка: если все хорошо — его заслуга; если все плохо — вина Фила. Были и другие, кто с ним не уживался, но Фил… — Она всплакнула, но быстро взяла себя в руки. — Фил всегда был незлобив. И всегда уступал, вы знаете это?

— Я слышал, что Фила любили его друзья-офицеры, — мягко сказал Страйкер. — Капитан Корэса говорил, как его любили.

— Его — любили. Хоторна — нет. У него случилась драка в раздевалке с другим новичком…

— С Колином Хигли. Да, мы знаем об этом.

— Хигли ополчился на него за то, что он позволил Филу… ну, в общем, из-за мелочи. Оба вынуждены были уйти в отставку. Фил чувствовал себя неудобно, разговаривал с начальством — просил за Хигли, но никто ничего не смог сделать. Никто не слушал его. — Она выглянула из окна. Двое маленьких мальчиков играли во дворе — и один уже упал в особенно грязную лужу, окатив своего братишку градом брызг. Было очевидно, что и тот, и другой находят все это восхитительным, и оба желали повторить опыт.

— Грязь отмоется, — заметил Страйкер.

Миссис Ентол посмотрела на него укоризненно.

— Не вся, — ответила она. — Некоторую — не отдерешь.

— Вы имеете в виду?..

— Тот случай… — вздохнула она. — Я уже говорила.

— О, понятно… Как себя проявил Фил в деле Эберхардта? — Страйкер старался припомнить, что он вычитал в деле Ентола.

— Фил был офицером-оперативником, — сказала миссис Ентол. — Он — и этот Гэйб Хоторн поймали мальчишку Эберхардта, когда тот пытался ограбить бензоколонку… Они взяли его. Но Хоторн, он же юрист… он отпустил мальчишку. Как я и предсказывала, так все и закончилось… все свалили на Фила, — дескать, он был старшим офицером из них двоих… и Фил все подтвердил; сказал, что это он приказал Хоторну отпустить мальчишку.

— Но Эберхардт все же пошел под суд.

— О да. За ношение оружия — за нож. И посмотрите, что случилось: все думали, что именно Фил позволил ему уйти.

— О, я уверен, что это не так.

— Тогда чем же объяснить, что он получил повышение четыре года спустя после того, как сдал свои сержантские экзамены? — с надрывом спросила миссис Ентол. — Он каждый раз сдавал, и каждый раз они брали кого-то другого, и никогда — Фила. Но даже тогда он оправдывал ваш департамент. Так работает система, Мэй, говорил он мне. Нужно запастись терпением. Нужно понимать необходимость. Он никогда не раздражался — но я, я злилась. Ему следовало уже быть лейтенантом, как вам, может быть, даже капитаном. А теперь… теперь… — Ее голос сорвался, и она посмотрела вниз, на свои сжатые кулаки. Взрыв хохота и криков со двора отвлекли ее от горьких мыслей, и она встала. — Мне нужно вытащить детей из грязи, — сказала она. — Нам нужно еще о чем-то поговорить?

— Нет, на сегодня довольно, миссис Ентол. Спасибо. — Дэйна встала, и Страйкер неохотно поднялся тоже.

Выйдя, уже по пути к машине, он сердито посмотрел на Дэйну.

— У меня были еще вопросы, — сказал он. — Мне нужно было еще многое узнать.

Дэйна покачала головой:

— Вы бы не получили ответов. Во всяком случае, сейчас. Она еще не отошла, боль еще велика. И в особенности велика обида на департамент. Она бы отговорилась детьми, как она это сделала сейчас. Поверьте, ничего бы не вышло. Может быть, через день-два можно попытаться вновь. Или вам, или кому-то еще.

— Но она могла знать что-то…

— Ну хорошо, пойдемте обратно, — сказала Дэйна, начиная раздражаться. — Я работаю на Департамент Справедливости, не так ли? Мне приходилось задавать вопросы людям, у которых есть причины ненавидеть полицию. Чикаго, Детройт, Милуоки, Нью-Йорк — женщины, чьи мужья были убиты, более всего ненавидят полицию, на которую те работали. Позже, когда проходит некоторое время, они смиряются. Они уже могут вспоминать. Но не сейчас, Джек. В самом деле — это ничего не даст.

Он вздохнул теплый воздух, стараясь задержать ощущение весны, затем сказал:

— Ну хорошо, оставим.

Они шли к машине.

— Кто такой Эберхардт? — спросила она, в то время как он отпирал дверцу.

— Мерзкий тип, любил резать людей охотничьим ножом, — ответил Страйкер. — Мы с Тосом отправили его за решетку три года назад. Как насчет того, чтобы позавтракать?

— Хорошо бы.

Он закрыл дверцу и обошел машину, чтобы взглянуть на колесо. Затем сел — и сидел задумавшись, не включая зажигание.

— А что у тебя против Хоторна, между прочим? — осторожно спросил он. — Что-то было?

— Это личное.

— Так вот почему ты была послана поддерживать связь?

— Может быть. Мой начальник в департаменте обладает чувством юмора.

— Хоторн, чувствуется, не был удачлив.

Она смотрела прямо перед собой.

— Напротив, он был удачлив. Удача — все, о чем он заботился. Побеждать — это было хобби Гэйба Хоторна.

— И?..

— И — все. Думаю, если что-то и даст проверка телефонных разговоров, — обнаружится лишь, что Гэйб звонил Ентолу. И звонил он не по старой дружбе — он звонил, чтобы использовать Ентола. Гэйб всех использовал. Он не ведал сомнений, когда шел наверх; а за спиной оставались отпечатки его ботинок на лицах поверженных — его победный путь…

— Звучит так, будто ты его ненавидела.

Она глянула искоса.

— У тебя хороший слух.

Он включил зажигание.

— Давай позавтракаем, — только и сказал он.

Была очередь Пински свидетельствовать в суде по делу Бронковски, поэтому допрашивать последнего напарника Меррили Трэск, Стива Чина, пошли Тос и Нилсон. Стив был американцем китайского происхождения; с быстрой усмешкой, красивый, невысокий и плотный; зубы у него были белые, но один, золотой, посверкивал в углу рта.

— Парень, Меррили — она была настоящая бой-баба, — сообщил Стив. — Не раз меня разносила так, что я готов был обделаться со страху. Работать вместе с ней — это все равно что иметь в охране личную роту морских пехотинцев. Понимаешь? Я поверить не мог, когда мне сообщили, что с ней — все. Я тогда сказал, не меньше шести человек нужно, чтобы ее уложить. Или танк. Но нет — просто один выстрел. Так?

— Так, — подтвердил Нилсон, загипнотизированный ритмичным появлением, исчезновением и вновь появлением золотого зуба при быстрой улыбке и речи Чина.

— Мы просмотрели ее отчеты. Как ты думаешь, были старые недоброжелатели, которые что-то имели против нее?

— Ни одного не припомню, — сказал Чин. — Вы полагаете, что есть кто-то, кто из мести или зависти прикончил всех этих офицеров?

— Мы не знаем, — подчеркнул Тос. — Мы используем в расследовании каждую возможность. Как насчет ее личной жизни? Там кто-то был?

Бывший напарник задумался.

— Она была в разводе, к мужикам относилась сурово, — но она не была лесбиянка или что-то в этом роде.

— Ты уверен? — спросил Нилсон.

Странное выражение появилось на лице Чина.

— Уверен, — подтвердил он.

— Любовники?

— Нет, она сказала, что не желает больше эмоций. Она была одинокой, я так думаю, и все отдавала работе. Готовилась что было сил к сержантским экзаменам: работа для нее была вся жизнь. Понимаешь?

— И вот что дала ей работа, за все ее старания, — грубовато заметил Тос.

Чин покачал головой.

— Я до сих пор не могу поверить, что она уже не ввалится сюда и не заорет на меня, чтобы я, осел, бежал к машине — она готова ехать. Говорят, я и до сих пор вздрагиваю, как услышу женский голос в холле. — Снова быстрая усмешка. — Я никогда не бывал в обиде — она была великолепная девчонка и мне очень нравилась. Когда мне рассказали, что с ней стало, я испытал настоящее горе — и до сих пор не могу успокоиться. У меня уже не будет напарника как она, это точно. — Опять странное выражение мелькнуло на его лице. — Может, и не проживу долго без нее.