— В следующий раз мы расспросим кого-нибудь еще, — сказал Тос.
Грант повернулся к алкашу, который стоял на коленях у входа в соседний магазин и не отводил глаз от миниатюрного пузырька.
— Видел? Нет, ты видел? Ты стараешься изо всех сил, а какова благодарность?
Царственным жестом Грант отбросил пустую бутылочку. Алкаш на четвереньках добрался до бутылочки, слизнул капли с ее узкого горлышка и спрятал добычу где-то в глубоких тайниках своей одежды.
— Спасибо, — проговорил алкаш и вернулся в прежнее положение. — Спасибо, спасибо, спасибо, спа…
— Не заговаривай со мной, — проворчал Грант.
— Спасибо, — закончил алкаш и уснул.
«Кот» — уменьшительное название приюта для бездомных, открытого здесь местной благотворительной общиной. Это было огромное здание, задней стеной выходящее на забитый грязью приток реки Грэнтэм; первоначально в нем помещался склад. Здесь было шумно и полно народа зимой, а летом много коек пустовало, потому что пьяницы с Френч-стрит предпочитали ночевать на земле, а не терпеть разные уставы и правила этого заведения.
А правила были очень строги. С улицы следовало возвращаться к девяти; ужин, состоящий из супа и хлеба, чтение духовных или других возвышающих душу книг. В десять тридцать — сон, подъем в семь, завтрак, состоящий из овсяной каши, хлеба и кофе с молоком; после завтрака — час уборки перед тем, как снова уйти на улицу — в девять утра. Если вы провели здесь ночь, на вашей руке при уходе ставили штамп; с ним вы могли вернуться сегодня же к ленчу — тушеное мясо с хлебом, после чего следовало помыть за собой тарелку. В посудомойку заливали отбеливатель, который смывал штамп на руке. (Когда «Кот» был только что открыт, использовали билеты на право ленча; но выяснилось, что этими билетами стали торговать, чтобы добыть денег на выпивку, тогда и придумали штампы. Сначала штампы делали в виде какой-либо картинки, но когда обнаружилось, что некоторые клиенты моют тарелки одной рукой, чтобы сохранить штамп, начали ставить день недели. Но и тут оказалось, что некоторые носят перчатку на руке, чтобы поесть на следующей неделе; вот тогда и стали применять систему нарастающей нумерации. Словом, борьба не затихала.)
«Кот», а точнее, общежитие на Френч-стрит, было открыто около двух лет тому назад, и открытие его сопровождалось большой шумихой. Идея была замечательной: создать простую, правильную модель жизни для тех, кто решил покончить с алкоголем и уличным существованием. Многие пытались подняться со дна. Кое-кому это удалось. У большинства вышло.
Главное, что ничего из задуманного здесь не получилось, кроме разве разработанной системы штампов для получения ленча. На самом деле «Кот» превратился в ночлежку для случайных бездомных, люди приходили и снова уходили на улицу. Однако заведующий этим приютом отец Фини обладал замечательной памятью. «Кот» не был чисто религиозным заведением, но это вполне устраивало отца Фини — оригинала, философа, искателя, решившего примерить монашеское одеяние. Лицо его не было чем-либо примечательно, а голову украшала натуральная тонзура — увеличивающаяся лысина придавала вполне достоверный монашеский вид его внешности. Его длинная, до пола, монашеская ряса из грубой домотканой материи была подпоясана веревкой; виднелись толстые ярко-красные носки. Возможно, ему очень нравился этот цвет, поскольку и несколько его помощников носили такие же носки. Но, может быть, носки именно такого цвета были пожертвованы приюту какой-нибудь компанией или частным благотворителем. Многие вещи и обстановка в этом приюте были пожертвованы сочувствующими компаниями благотворителями. Отец Фини с благодарностью принимал все: от шариковых ручек до туалетной бумаги, и не только принимал добровольные приношения, но и добивался пожертвований, воздействуя силой своей убежденности, преданностью делу помощи всем униженным и падшим.
Без сомнения, отец Фини был эксцентричен, но честен, справедлив и умел выслушивать любые человеческие жалобы без осуждения. Если бы не было в этом приюте отца Фини, не стало бы и самого приюта.
— Фрэнк? Да, я помню Фрэнка.
Отец Фини скоблил морковку для какой-то мешанины, которая булькала в двух огромных котлах на большой плите в кухне. Вокруг него еще несколько человек в обычной одежде двигались, что-то скребли, шинковали, приправляли, размешивали. Погода все еще стояла холодная, и к ленчу ожидалось много народа. Фини с гордостью сообщил, что в приюте полно тех, кто уже однажды переночевал в нем. За вечерней трапезой сегодня читали «Моби Дик» — это значительно повысило посещаемость, по его мнению.
— С ним что-то случилось? — отец Фини бросил очищенную морковку в миску и выбрал из кучи другую.
— Он умер, — тихо произнес Страйкер.
Нож дрогнул и задел палец отца Фини.
— Неужели? — поразился Фини, вытирая кровоточащую руку о край рясы. — Бедняга… А ведь он не казался больным. Он и не пил, я уверен в этом.
— Его убили, отец Фини, — сообщил Тос. — Застрелили, в конце прошлой недели. Это произошло на другом конце улицы. Вы не слышали об этом?
— Да, я слышал, что был убит какой-то мужчина. Но я не связал это с Фрэнком, так как считал, что там все случилось по пьянке. Кто-то, во всяком случае, сказал, что по пьянке, а я не усомнился. Они ведь все как дети: то сильные переживания, то ярость. Они не думают. У них нет времени подумать.
Кажется, он по-настоящему был опечален.
— Я возлагал надежды на Фрэнка. Он был интересным человеком. Интеллигентным. Казалось, его очень заинтересовало то, что мы здесь делаем. Он немного помогал мне в офисе — я больше люблю заниматься кухней, чем бухгалтерией, к сожалению. Когда он не вернулся, ну, они ведь часто не возвращаются, вы знаете… Какое-то время они держатся, потом…
Он глубоко вздохнул и вытащил новую морковку.
— Я стараюсь не думать о том, что происходит за стенами этого приюта. Вот то, что происходит здесь внутри, — это уж моя забота.
— Когда вы его видели в последний раз?
Отец Фини почесал нос, все еще держа в руке нож, который двигался при этом перед его прикрытыми глазами.
— Попробую вспомнить… Вы сказали, что его убили в конце недели?
— В субботу вечером или рано утром в воскресенье, — уточнил Страйкер.
— Да, конечно, как раз перед этим… именно накануне, в пятницу, он покинул нас. Я думал, он не устоял перед искушением Бахуса, честно говоря. Он пришел к нам в период трезвости, надеясь покончить с пьянством, и я подумал, что он не выдержал. Знаете, как некоторые — по две недели могут не пить, а затем снова пускаются в загул. Вот я и подумал, что он один из таких.
— Итак, вы его не видели с пятницы?
— Да, так. По крайней мере, с ленча в пятницу.
— А не было ли у него здесь друзей или врагов?
— Нет, не могу назвать никого. Он интересовался многими людьми, проявлял живой интерес почти к каждому. Он беседовал со многими — он, знаете ли, умел слушать. В нашей работе так важно уметь выслушать человека.
— В нашей работе тоже, — проговорил Страйкер, закрывая свой блокнот.
— Не понимаю, какого черта они потащили ее с собой на Фрэнч-стрит? — проворчал Нилсон, когда они с Пински направлялись к дому Ричмонда. — Это не место для женщины.
— Она же агент федеральной службы, не так ли? — заметил Пински, — значит, должна быть привычна к таким вещам.
— Ну, конечно, она читала об этом в книжках и изучала в школе. Это же совсем не то, что быть уличным полицейским, Нед. Эти федеральные работники умеют только хорошо говорить — когда же требуется выполнить грязную работу, сию же минуту зовут нас, — продолжал ворчать Нилсон. — Я думаю, она, возможно, защитила в колледже диплом по философии, выполнила какое-нибудь остросюжетное задание, чтобы говорить с гордостью: да, поработала! А потом перевелась подальше от нашего пекла.
— Она двигается, как энергичный, хорошо тренированный человек, — заявил Пински. — Я уверен, что она тренируется, занимается бегом или чем-то подобным. Никогда не будет у человека такой легкой свободной походки без занятий спортом: теннисом, например, или фехтованием, или танцами по крайней мере.
