– Я думала о предстоящем ужине. И радио в машине, наверно, было включено.

– Значит, вы ничего не помните?

– Нет.

Ребус поблагодарил ее и повесил трубку. Он подумал, что она обратила бы внимание, если бы какой-нибудь рейсер с ревом промчался мимо. Он встал из-за своего стола и подошел к Кристин Эссон.

– Что у тебя есть для меня? – спросил он.

Она показала на принтер.

– Вы же из старой гвардии – я решила, что вам привычнее на бумаге.

– А что, папирус у нас уже кончился? – Он взял пачку листов с принтера.

– Там было и еще, – добавила она. – Но все повторы и перепевы.

– Ну, для начала пойдет, – сказал Ребус, возвращаясь к своему столу и ставя стул так, чтобы можно было вытянуть ноги. Затем принялся читать интернет-версию жизни Оуэна Трейнора. Пятьдесят два года. Семнадцать лет состоял в браке с Жозефиной Грей. Болезненный (и дорогой) развод. Лет в двадцать пять Трейнор был объявлен банкротом, но через десять лет он снова на коне. Родился в Кройдоне[12] – одному интервьюеру он сказал, что учился в «университете кулачного боя». По наблюдению беседовавших с ним журналистов настроение у него быстро меняется, когда поднимают темы, которых он касаться не хочет. Один из интервьюеров даже сообщил, что Трейнор пригрозил свесить его за ноги из окна, правда, говорилось это в шутливом тоне. Но шутки кончились, когда разгневанный инвестор, потерявший деньги, начал поднимать шум: скандалиста избили у дверей собственного дома, и он оказался в реанимации. Искать правды в суде он не стал. Имелись и другие примеры вспыльчивости. Трейнор не умел совладать со своим буйным нравом. Его изгнали по меньшей мере с одного ипподрома и одного пятизвездочного отеля в Лондоне.

Тот еще типчик, этот мистер Оуэн Трейнор.

Ребус набрал номер больницы и спросил о состоянии Джессики Трейнор.

– Ее выписали, – ответили ему.

– Уже?

– Ей предстоит несколько сеансов физиотерапии и еще…

– Но она может ходить по лестнице? – спросил Ребус, думая о двух крутых лестничных пролетах на Грейт-Кинг-стрит.

– Отец на несколько дней снял ей номер в отеле.

В соседнем с ним номере, решил Ребус. Он поблагодарил медсестру и снова принялся изучать записи. Он понял, что дело начинает исчезать, словно его погрузили на трейлер и повезли на разборку. Он оглядел кабинет. Пейдж ушел на какое-то заседание и забрал с собой Кларк. Ронни Огилви готовился давать свидетельские показания в суде. Кристин Эссон изучала отчеты. И об этом он тосковал во время своей отставки? Он забыл о томительных паузах, о часах за бумажной работой, о безделье. Он подумал о Чарли Уоттсе, барабанщике, – как это он говорил о своей жизни с «Роллинг Стоунз»?.. Пятьдесят лет в ансамбле. Десять за ударными, а остальные сорок в ожидании чего-нибудь. Отсюда плавно переходим к Пегги Ли: «Неужели это всё?»[13]

«Чушь свинячья», – пробормотал себе под нос Ребус, поднимаясь на ноги. Вероятно, прошло уже достаточно времени. Он похлопал себя по карманам – на месте ли сигареты, спички, телефон.

– Наработались? – поддразнила его Эссон.

– Я отлучусь на несколько минут.

– Так долго выступали в роли босса, что никак не отвыкнуть?

– Я не против сыграть роль, – сказал ей Ребус, направляясь к двери. – Скажу больше: я как раз иду на прослушивание…

Небольшая парковка представляла собой дворик внутри здания полиции. Как курилкой ею пользовался практически один Ребус. Он позвонил в полицейское управление и попросил соединить его с Профессиональными стандартами, или как уж там они решили называть свою контору на этой неделе. Его соединили, и он прослушал с полдюжины гудков, прежде чем ему ответили.

– Сержант Кей, – назвался снявший трубку. Тони Кей – Ребус был с ним знаком.

– Там твоего дружка нет поблизости? Скажи, что Джон Ребус хочет перекинуться парой слов.

– Он на конференции.

– Можно подумать, он какой-нибудь Ален сраный Шугер,[14] – посетовал Ребус.

– Ну, тогда на совещании. Извини, не знал, что грамматика твой пунктик.

– Вокабуляр, а не грамматика, жопа ты с ручкой.

– Тебя, видать, недоучили в школе хороших манер. Выстави им счет за брак в работе.

– Как только поговорю с твоим генералиссимусом – непременно. Кстати, он, случайно, не на заседании с благоухающей мадам Макари?

– А ты откуда знаешь?

– Я же детектив, сынок. Приличный детектив.

– Ты забываешь: я видел твое личное дело. Много разных слов, но «приличный» оттуда было вымарано в тот день, когда ты закончил академию.

– Знаешь, мне кажется, я в тебя немного влюблен, сержант Кей. Я доверю тебе жизненно важную статистику. – Он продиктовал номер своего мобильника. – Скажи Фоксу, мне кажется, я смогу ему помочь. Пусть позвонит, когда Макари разрешит ему отлепить от физиономии маску подобострастия. – Он отсоединился, прежде чем Кей успел ему ответить.

Ребус уставился на экран своего телефона, и его лицо расплылось в улыбке. Кей ему и в самом деле нравился. Какого черта этот парень торчит в «Жалобах»? На экране появилась эсэмэска. Всего одно, но емкое слово, подписанное тремя поцелуями. Отправлено предположительно с персонального мобильника Кея. Ребус добавил номер в свои контакты и принялся выхаживать в узком пространстве между автомобилями, в тишине и покое докуривая сигарету.

Оказалось, что генеральный прокурор выделила Фоксу маленький кабинет в здании шерифского суда на Чемберс-стрит, в пяти минутах ходьбы от ее собственных владений.

– Уютненько, – сказал Ребус, разглядывая его владения.

Здание было относительно новым, но Ребус никак не мог вспомнить, что стояло на этом месте прежде. По пути в кабинет он прошел мимо очумелых, орущих в телефонные трубки адвокатов и их расположившихся поблизости клиентов; клиенты сидели с видом «да гори оно все», делились сигаретами и рассказами про бои местного значения, а еще сравнивали татуировки.

Фокс сидел за столом, который был слишком велик для его непосредственных нужд и располагался в комнате, словно взбесившейся от обилия деревянных панелей. Он сидел, зажав авторучку между ладонями. Ребусу показалось, что он долго тренировал эту позу. Фокс казался напряженным и неубедительным. Может быть, он и сам это почувствовал, потому что, когда Ребус сел напротив него, Фокс положил авторучку на стол.

– Вы вдруг надумали мне помочь? – спросил он. – Вот так чудо! Прямо обращение на пути в Дамаск.[15]

Ребус в ответ пожал плечами:

– Вы пытаетесь спикировать на моих друзей с больших высот. Единственное, что я могу для них сделать, – позаботиться, чтобы у вас в этот момент не случился понос.

– Захватывающий образ.

– Это и есть ваш архив? – Ребус показал на большие коробки сбоку от Фокса.

– Да. Середина восемьдесят третьего – приблизительно то время, когда Сондерс убил Мерчанта.

– Предположительно убил, – поправил его Ребус. – Вы уже просмотрели материалы? – (Фокс кивнул.) – И если бы мое имя где-то там фигурировало, то вы не стали бы меня слушать?

Фокс кивнул:

– Конечно, до недавнего времени вы работали в отделе нераскрытых преступлений: могли в любое время получить доступ к этим материалам и уничтожить все, что подтверждает вашу причастность к саммерхоллским делишкам.

– Ну, просто из духа противоречия, давайте скажем, что я абсолютно чист.

– В данном конкретном случае, – уточнил педант Фокс.

– В данном конкретном случае, – повторил за ним Ребус. – И недавно мне из милости позволили вернуться в уголовную полицию…

– И вы не хотите рисковать своим положением.

– Именно поэтому я и предлагаю вам свои услуги, а это означает, что я намерен приглядывать за вами.