Прильнул к прицелу Казанцев. Казалось, он слился с орудием. Руки солдата напряглись, на них вздулись жилы. Вращая механизм наводки, он старался удержать в перекрестье прицела ближний танк.

Беззвучно нашептывая что-то, выглядывал поверх бруствера Гайнуллин. Глаза у него округлились, сделались большими. Ни разу не испытав ранее боя, он с тревожным чувством ожидал его.

Застыл опытный, не раз бывавший в переделках Одинцов.

Сзади, за кручей, где находился наблюдательный пункт командира батареи, послышался свистящий рев. В небе вспыхнули многочисленные огни, поднялось и стало расти огромное темное облако.

«Катюши» ударили, — догадался Рогачев.

За каналом, по всей площади, где скопилась немецкая пехота и танки, разом вспыхнули всплески огня, беззвучно взметнулись клубы дыма. Потом докатилась, ударила в лицо упругая волна и донесся оглушительный грохот разрывов.

Залп «катюш» пришелся прямо по цели. Все живое было сметено. Земля дымилась. Огонь жадно лизал танки, и от них к небу поднимались черные столбы дыма. Из танков выскакивали люди и бежали к селению. По ним откуда-то справа стреляла невидимая пехота. Оставшиеся машины поспешно отходили.

— Бей, Казанцев! Бей! — исступленно кричал Гайнуллин.

Он метался от сложенных в штабель ящиков к орудию, поднося снаряды. Ловким заученным движением вгонял в казенник снаряды Одинцов. Он и на этот раз по привычке молчал. Однако лицо его не могло скрыть выражения азартной восторженности, какая бывает у человека, добившегося победы.

— А здорово дали мы фрицу! — Скуластое лицо Ахмета Гайнуллина расплылось в улыбке.

— Сдается мне, что это только начало, — вступил в разговор сержант, — главное впереди.

Он хозяйственно огляделся вокруг. На позиции в беспорядке лежали медные гильзы, лопаты, шинели, вещевые мешки.

— Гайнуллин! — строго сказал сержант. — Убрать гильзы. Сложить шинели и вещмешки. И за лопату!

— Есть, товарищ сержант!

Солдат бросился выполнять распоряжение командира.

— Казанцев, Одинцов, рыть щель!

Сержант по своему опыту знал, что сейчас последует налет немецких самолетов или огонь артиллерии, а может, сразу и то и другое. После этого гитлеровцы снова пойдут в атаку. Знал, что на этот раз танки у канала не задержатся, потому что саперы сумеют подорвать крутые берега и сделать для них съезды. Он был уверен в этом, как и в том, что происшедшее было лишь началом, а самое страшное впереди. Сейчас, копая скупыми размеренными движениями, он почему-то вспомнил тихую деревушку на далеком Алтае со странным названием Лепестки…

Лейтенант Рогачев только собрался пойти на огневую позицию второго орудия, как увидел бегущего к нему сержанта. Остановившись, тот отдал честь и начал докладывать: в расчете все в порядке, подбили один танк, никого не ранило, настроение нормальное, но не мешало бы поесть, потому что со вчерашнего вечера в рот ничего не брали.

— А у канала фрицы залегли, палят почем зря. Дважды по мне били, покамест до вас добрался. Кажись, зацепило даже.

Он оглядел себя, высматривая, где могла зацепить пуля.

— Ага, вот! В сумку ударил, гад!

На полевой сумке виднелся рваный след.

— Ну раз уцелел, считай, что повезло, — спокойно заметил Рогачев…

Потом налетели самолеты. Их было несколько эскадрилий. Выстроившись один за другим, они кружили над батареей, над позициями стрелкового полка и бомбили, бомбили. Судорожно вздрагивала земля.

Солдаты, тесно прижавшись друг к другу, лежали на дне узкой щели. Сверху, с бруствера сыпались на них комья земли. Бормотал что-то по-своему Гайнуллин, беззвучно вздрагивал всем телом при каждом разрыве Одинцов.

А самолеты, образовав в потемневшем небе карусель, все кружили и кружили. При каждом заходе, завывая, они круто пикировали, сбрасывали смертоносный груз и с надрывным ревом взмывали вверх.

Лейтенант услышал неудержимо нарастающий свист. Это был тот свист, при котором искушенный солдат не преминет с замиранием сердца подумать: «Вот она, моя!»

Воздух рвануло совсем рядом. Рогачев почувствовал, как что-то тяжелое медленно наваливается на него и давит, давит. «Конец», — пронеслось в сознании. Прошла долгая минута, прежде чем он понял, что жив.

Бомба разорвалась около щели, отколола земляную глыбу и завалила лейтенанта.

Рядом с ним лежал засыпанный Одинцов. Их стали поспешно откапывать.

— Одинцов! — кричал Казанцев. — Ты что? Вставай! — Но тот не отвечал. И тут все увидели маленькую, совсем маленькую ранку за ухом, из которой виднелись серовато-красный червячок мозга и струйка крови.

— Осколком, — прошептал Казанцев и стащил с головы шапку.

Наводчик был бледнее обычного, нижняя челюсть вздрагивала, на глазах появились слезы.

— А что у второго расчета? — спросил Рогачев, пытаясь разглядеть на позиции солдат. Но сколько ии смотрел туда, ничего не видел. «Неужели что-нибудь случилось?» Чувствуя недоброе, Рогачев бросился туда.

Вокруг зацокали пули. Но он бежал, не замечая опасности. Мысль о людях полностью завладела им.

Первое, что лейтенант увидел на позиции, была глубокая воронка неподалеку от орудия. Из нее струйками курился сизый дымок. У щели сидел солдат, неумело перевязывая голову сержанту, которому утром пробило пулей полевую сумку. Ремень ее и сейчас был перекинут через плечо.

Увидев офицера, сержант попытался было улыбнуться. Но вместо улыбки лицо исказила гримаса боли.

— Бомба, товарищ лейтенант, угодила прямо на нас. Остались в живых только двое, — промолвил солдат.

Взметнув высоко землю, неподалеку от позиции разорвался снаряд. Рогачев поднялся и увидел снова идущие в атаку танки.

— Быстрее! Снаряды! — коротко бросил он солдату и побежал к пушке.

Расстегнув ремень, стал поспешно снимать шинель. Его охватило желание помериться силами с этими упрямо движущимися машинами, отомстить за все то, что произошло в последние минуты.

Лейтенант уловил в перекрестие вражеский танк и замер, выжидая удобный момент, затем дернул спуск. Пушка вздрогнула и окуталась дымом. Прогремел еще выстрел, еще… Танк остановился. «За солдат! За сержанта!» Сжигаемый ненавистью, он посылал снаряд за снарядом в танки врага…

Распаленные боем, ни лейтенант, ни солдат, подносивший снаряды, ни молча лежавший сержант с землистым цветом лица не заметили, как справа вдруг появился танк и, не снижая скорости, устремился на их позицию.

— Танк! — не столько услышал, как по расширенным до предела глазам солдата и выражению ужаса на его лице понял Рогачев.

Он глянул за плечо и на мгновение оцепенел. Огромный, угловатый, серый танк шёл, сверкая траками гусениц, на позицию. Рогачев видел темный диск дульного тормоза направленной пушки, видел зловещее черное отверстие ствола, которое вот-вот изрыгнет огонь.

«Гранаты!» — мелькнуло в сознании, и он бросился к нише, где лежали круглые, похожие на консервные банки противотанковые гранаты. Но добежать ему не удалось. Сверкнула яркая вспышка. Раздался короткий, слившийся воедино звук выстрела и разрыв снаряда, напоминавший удар хлыста… И стало темно.

Преодолев канал, танки устремились на батарею и позицию пехотинцев. Они упрямо ползли вперед в сизом дыме снарядных разрывов. На мгновение останавливались, и тогда над башней вспыхивало пламя выстрела. Машины окутывались дымом и потом снова ползли. За первой волной машин выплыла вторая. А за ней пошла густая цепь солдат…

Неожиданно Казанцев стал очень медленно оседать. Наткнувшись на станину орудия, он вдруг беспомощно повалился навзничь.

— Казанцев! Что с тобой? — наклонившись над товарищем, с тревогой спросил сержант.

Перепачканное землей и копотью лицо Иванченко казалось чужим. Под глазом расплылось черное пятно.

Тяжело раненный пулей Казанцев, закусив губу, тихо стонал.

А в это время танки уже ворвались в оборону пехотинцев и утюжили их позиции. Два из них развернулись и направились на окоп артиллеристов.

Иванченко и Галиулин с трудом стали поворачивать ствол в сторону растущих на глазах машин. Они видели, как один из танков навалился всей своей многотонной тяжестью на соседнее орудие, где находился лейтенант Рогачев.