Наступавшие в цепях батальона самоходки остановились, чаще прежнего стали окутываться дымком. Солдаты залегли.

— Давай, артиллерия, помоги соседу! — обратился к капитану Третьяков.

— Это мы враз, только боеприпасов маловато. Ведь нам еще придется наступать…

— Ты не скупись, одну задачу решаем, — успокоил Третьяков. — Будут боеприпасы.

Скорректировав огонь, Середа подал команду на поражение. В трубу были видны частые разрывы у сарая. Один снаряд угодил в крышу, она окуталась пылью и дымом. Серые фигуры бросились назад, но новый налет пришелся по ним.

— Послушай, а что там движется? За насыпью у рощи? — спросил подошедший Порубилкин.

Я навел стереотрубу. Из-за деревьев показался темный предмет. За ним второй, третий…

— Так это же танки!

Танки медленно проехали и скрылись в роще…

На рощу мы наступали двумя батальонами. Ротные цепи с боем достигли земляного вала и залегли. За валом в двухстах метрах начиналась роща, из которой били пулеметы. Солдаты попытались перевалить насыпь, но отступили. Правее, где наступал соседний батальон, несколько человек тоже бросились вперед, но огнем были отброшены.

Над головой нескончаемо повизгивали пули. На гребне вала то и дело вспыхивали земляные фонтанчики…

Тут из рощи показались танки — «тигры»!

Пробежал разгоряченный Порубилкин. Лицо красное, потное, глаза сверкают.

— Гранаты давайте! Гранатами будем отбиваться.

Но почти все противотанковые гранаты израсходовали в ночном бою на высоте. Сохранился лишь один ящик. Поддев лопатой крышку, Володя с треском сорвал ее.

— Разбирай, что есть!

Гранаты и запалы расхватали мгновенно.

Подошел командир соседнего батальона майор Матохин. Он, как всегда, спокоен и невозмутим.

— Белоусов где?

— У командира полка!

— Какое приняли решение?

— Конечно, наступать.

— Не горячись! Танки голыми руками не возьмешь! Что у тебя есть из противотанковых средств?

— Батарея пятьдесят семь да полковые орудия. Ну и бронебойки.

— А у меня самоходки. Только все это для «тигра» маловато.

Для «тигра» (шестьдесят три тонны веса, броня толщиной до ста восьмидесяти миллиметров) средств, конечно, недостаточно.

— Капитан, не поможешь гаубицами?

— Одни осколочные остались. Что ими сделаешь?

— Ладно, — решает Матохин. — Давай выкатим пушки на прямую наводку и попробуем ударить.

Первым выкатили полковое орудие — с большими колесами и коротким стволом. В горах такая пушка незаменима. Но то в горах, а здесь танки. К тому же маловата у нее скорость полета снаряда.

Белобрысый наводчик, сбросив шинель, замер у прицела. Едва танк показался, как по нему ударили из противотанковых ружей. Рявкнула пушка. Было видно, как черная точка снаряда стремительно понеслась к танку. Всплеск молнии на броне, легкое облачко. За первым выстрелом последовал второй.

Танк попятился назад. Потом его длинноствольное орудие с дульным тормозом медленно развернулось в сторону пушки. Раздался короткий выстрел. Пушку отбросило назад, перевернуло. Выкатили другое орудие, противотанковое. И оно оказалось бессильным.

А танки, словно почувствовав безнаказанность, медленно выползли из зарослей и открыли огонь по валу и по дороге, что виднелась вдали.

У вала лежали раненые. С восковым, неузнаваемым лицом, закусив от боли губу, сидел, покачиваясь, белобрысый наводчик. На спине, у лопатки, глубокая рваная рана. Возле него хлопотала молодая женщина в перехваченной ремнем телогрейке.

— Потерпи, миленький! Потерпи! — приговаривала она, бинтуя солдата.

— Гори-ит. Жже-ет, — стонал раненый, медленно раскачиваясь.

Из рощи послышались голоса, показались серые фигуры. Это немцы. Их все больше и больше.

— Приготовить грана-аты! — подал голос Третьяков. — Бронебойщикам бить по смотровым щелям! Остальным — по пехоте! Раненых — в укрытие!

Женщина, бинтовавшая наводчика, что-то крикнула, но голоса ее не было слышно.

Я не узнавал капитана Третьякова. Простоватодобродушное, улыбчивое лицо его теперь было властным, жестким, отчаянно решительным. Все, что раньше выдавало в нем штатского человека, с неловкой фигурой, исчезло. Я видел смелого и опытного командира, умеющего подчинить себе людей.

К бункеру потянулись раненые. Последней, поддерживая наводчика, шла женщина-фельдшер.

А немцы приближались. Все сильней и сильней огонь.

Прибежал связист с телефонным аппаратом. На плече катушка с кабелем.

— Генерал Блажевич на проводе. Вызывает.

— Что там у вас? — послышался знакомый голос командира дивизии.

— «Тигры» перед нами, товарищ генерал. Пытались уничтожить — не получилось, пушки не берут. А немцы переходят в контратаку.

— Сколько танков?

— До десяти насчитали. И пехоты до батальона.

— Держаться! Сейчас этих «тигров» укротим. Засекай разрыв!

Снаряд прошелестел над головой и упал где-то за рощей. Перелет. Второй разорвался у опушки рощи.

— Теперь в укрытия! — предупредил генерал. — Сейчас ударит «катюша», а потом проутюжат штурмовики. А до того не вздумайте идти в атаку. Людей берегите!

Далеко позади послышался гул: заиграли «катюши». Над нами, словно порыв ветра, зашелестело. И вдруг воздух раскололся. В роще засверкали огненные всплески.

Потом справа, из-за горы, вынырнули самолеты. Они шли один за другим, прямо на рощу. Гул пикировщиков слился с разрывами бомб и треском пулеметных очередей. Из глубины рощи в небо поднялись два столба черного дыма.

— Ну, как дела? — справился генерал.

— Горят «тигры». Сейчас в атаку пойдем.

— Ну вот и хорошо. Теперь можно — вперед!

Нелегким был боевой путь командира нашей 99-й гвардейской дивизии генерала Ивана Ивановича Блажевича. Начался он у неприметной высоты, что вознеслась над Доном у казачьей станицы Сиротинской. Вблизи высоты, именуемой на военных картах 180,9, пролегала дорога, по которой противник наносил главный удар. Ему даже удалось с ходу занять ее, что осложняло обстановку для отходящих к Волге наших войск.

Приказ командиру 119-го гвардейского стрелкового полка Блажевичу был коротким:

— Противника выбить, высоту занять и удерживать до последней возможности.

Комполка — среднего роста, коренаст, широкогруд. Лицо круглое, слегка скуластое. Когда он ставил задачи, скулы твердели, у глаз собирались стрелочки морщинок, от чего взгляд его становился острым и строгим.

Обстановка в августе 1942 года создалась напряженной. Армейская газета писала: «Бои, происходящие сейчас на Юге, бои на Дону, на нашем участке, решают исход войны. Здесь идет борьба за Москву, за Родину, за наши богатства, за наши дела, за наши семьи, за каждого из нас. Ни шагу назад! Только вперед — приказывает нам Родина. Мы сможем и должны выполнить этот священный призыв Отчизны…»

Батальон капитана Кузнецова, наступавший в авангарде полка, был ближним к упомянутой высоте. Ему и приказал подполковник Блажевич выполнить эту задачу.

— Задача понята, будет выполнена, — ответил комбат.

Внезапным ударом стрелковые роты сбили немцев с высоты, отбросили их от Дона. К утру 21 августа подразделения гвардейцев — в прошлом воздушных десантников — спешно стали оборудовать оборонительные позиции в уверенности, что противник не замедлит с ответной атакой. Действительно, не успела еще наша пехота надежно закрепиться, как начался артналет.

Взвод младшего лейтенанта Кочеткова занял позицию вблизи дороги. Во взводе три неполных отделения, одно бронебойно-длинноствольное противотанковое ружье, два ручных пулемета и бутылки с зажигательной смесью.

На взвод обрушился шквал огня: звенящие разрывы снарядов, надсадное кряканье мин, хищный посвистпуль и осколков, крики команд — все смешалось в оглушительном хаосе звуков. Потом послышался рокот танков и треск автоматов.

Бой продолжался двое суток. Пал весь взвод Кочеткова, был смертельно ранен комбат. Вблизи позиции гвардейцев дымились шесть порыжевших от огня немецких танков.