Лодка плыла, хотя нос ее был разворочен, белея расщепленными досками. За лодку уцепились Волков и два сапера, пятого, пулеметчика, не было. Все отчаянно работали руками, пытаясь выгрести к недалекому берегу.

Вместе с передовыми подразделениями ушли за реку и командиры-артиллеристы, чтобы разведывать цели и корректировать огонь. Связисту Ивану Сбиральникову приказали подать телефонный кабель от огневых позиций к передовому наблюдательному пункту. Прежде чем сесть в полузатопленную лодку и погрузить туда катушки с кабелем, он срастил конец кабеля с протянутой к берегу телефонной линией.

Надев на плечи станок с тяжелой катушкой, Сбиральников устроился на корме, а два солдата сели за весла. Дружно ударили ими по воде, за спиной связиста зажужжала катушка.

Лодка была уже на середине реки, когда рядом разорвался снаряд. Сброшенный в воду Сбиральников с трудом ухватился за борт.

— Братцы, тону!

— Давай руку! Катушку сбрасывай! — закричали с лодки.

— Снимать нельзя! Меня держите…

— Да на катушке кабель кончается…

— Вставляйте новую. Только не оброните конец старой…

Так солдат проложил через реку линию связи.

Вдоль берега тянулось искромсанное взрывами проволочное заграждение. Колья выворочены, проволока перебита, концы ее обвисли. На земле чуть чернели воронки, воздух был насыщен запахом сгоревшей взрывчатки.

Куратов оглянулся: лодка уже подплывала, из нее саперы выгружали сумки. Правей двигалась лодка с лейтенантом Ивановым, Васей Полундрой, старшим сержантом Ахапкиным.

— Ну что? Начнем? — Волков надел наушники миноискателя. Включил аппарат и скривился от ударившего в уши писка. — Тут столько железа, что в ушах сплошной звон! — сорвал он наушники.

— Давай вручную, ножами, — предложил Куратов. — И ты, Быков, присоединяйся к нам, — сказал ефрейтору.

Лежа саперы привычно заработали ножами, как щупами, выискивая скрытые в земле мины.

— Есть! — воскликнул Волков и стал осторожно разгребать землю.

— И у меня есть, — отозвался Быков.

— Я тоже нашел!

Руки саперов действовали уверенно и быстро. Рыхля пальцами землю, они зорко всматривались в нее: не обнаружится ли скрытая проволочка-оттяжка? Не с хитростью ли мина установлена? Нет ли под первой миной еще одной? Ведь стоит первую только тронуть, как сработает вторая.

— Шевелись! Пехота на пятки наступает, — торопил Быков.

По реке уже плыли роты стрелков. На этот раз лодок было много, виднелись даже катера и автомобили-амфибии.

Пройдя немного, Куратов услышал позади себя шаги.

— Давай, не отставай, — сказал он, не оглянувшись.

Удар в плечо сбил его с ног. Падая, увидел рыжеволосого солдата в серой чужой форме.

В следующий миг тот навалился на Куратова. Цепкие и твердые пальцы обхватили шею и потянулись к горлу.

Володька вывернулся, попытался ударить ногой, но удар пришелся впустоту. Хотел крикнуть — и не мог. Рядом лежал автомат, но в узкой траншее было трудно дотянуться.

Защищая одной рукой горло, Куратов другой потянулся к висевшему на ремне ножу. Но немец перехватил руку.

— Ах, гад!

Собравшись с силой, Владимир коленом ударил немца в пах, но удар не получился. А тот, прижав коленом Володькину руку, схватил его за волосы, приподнял голову и ударил о землю. На счастье, дно было уложено дернинами.

И тут Володька вдруг почувствовал, как тело немца дернулось и обмякло, пальцы ослабли. В лицо брызнуло что-то горячее.

— Ты что же не кричал? — Рядом стоял Волков. В руке он, как дубинку, держал ППШ.

Куратов с трудом выбрался из-под тяжелого гитлеровца, лежавшего с раздробленной головой. Поднялся, прошел шаг, второй, присел.

Он даже не заметил, как стрелковый взвод пробежал по траншее мимо и скрылся в недалекой опушке. Не обратил внимания и на прогремевший правее взрыв. Однако Волков в грохоте удалившегося боя его уловил.

— Мина! Взорвалась! Не иначе как что-то случилось у лейтенанта! Бежим!

Лейтенант Иванов лежал на спине с бледным лицом. Рядом — старший сержант Ахапкин и Вася Полундра.

— Проход… проход пробивайте… Потом со мной…

— Есть, товарищ лейтенант. Волков и Куратов займутся, — ответил старший сержант. — А ну, ребята, продолжайте! Только осторожно!

— Но-огу-у, но-огу-у, — простонал лейтенант.

— Сейчас, товарищ лейтенант, сейчас, — засуетился Ахапкин и стал зачем-то расстегивать маскировочный комбинезон.

— Подожди, — бесцеремонно оттеснил сержанта Дуленко. — Дай я.

Он ножом резанул сверху вниз по штанине и от неожиданности застыл. Нога у лейтенанта была искромсана и висела на жилке, из перебитых сосудов толчками била кровь.

— Что… там?

— Пустяки, товарищ лейтенант, мелочи жизни.

Опираясь на руки, раненый приподнялся, посмотрел и бессильно упал. Застонал, скрипнул зубами и проговорил:

— Режь!

— Что резать?

— Ногу! Слышишь, Дуленко? Режь… Иначе… погибну…

— Эх, была не была! — Вася Полундра сбросил с головы пилотку и попробовал на палец лезвие ножа…

Обрубок ноги перетянули сверху тесмянным ремнем, культю, перебинтовав, обмотали лоскутом от костюма.

— Где… пехота?.. — едва слышно спросил раненый.

— Прошла, товарищ лейтенант. Прошла уже…

— Доложите… Задачу выполнили… — И потерял сознание.

Мы переправлялись позже. Свежевыструганные лодки были густо просмолены. Вода почти вровень с бортом, при каждом толчке переливалась через край. Впереди на носу у противотанкового ружья скрючился Гаранин. Иногда припадал к ружью, целился, но не стрелял. Бой откатился к опушке леса: целей не видно. Несколько снарядов разорвалось неподалеку от лодки.

Мы у берега. Он порос кустарником. К кустам и прибило наш плот. Вода лижет свежие царапины на коричневой поверхности бревен. Побитые осколками чучела лежат в беспорядке. Из распоротых гимнастерок и штанов выпирают пучки травы и соломы.

— Николай, — говорит Широков Гаранину, — узнаешь своего двойника на плоту?

— Чем зубоскалить, лучше бы веслами работал? — отвечает Гаранин и смотрит вперед.

Там сражаются солдаты авангардного батальона и двенадцать гвардейцев. Мы спешим к ним на помощь.

24 июня 1944 года в Москве прогремел салют в честь войск Карельского фронта. Позже участники ложной переправы удостоились звания Героя Советского Союза, все двенадцать гвардейцев, в том числе Мытарев и Маркелов.

Были в полку и девушки необыкновенной отваги и мужества, которых не пугал ни огонь, ни вода, ни медные трубы. Одна из них — санинструктор Людмилка.

От дороги тропа круто сбегает вниз, петляя между валунами, покрытыми лишайником, обходя сосны, и неожиданно упирается в озеро.

Озеро недвижимо. Голубая поверхность его отражает чистое июльское небо. У берега — камни, серые, скользкие, тяжелые. Они видны и в кристально прозрачной воде.

— Э-э, да тут к воде и не подступиться, — говорит Широков. — Нужно искать место получше.

Мы идем берегом дальше, пробираемся через кустарник, царапающий лицо и руки. Вскоре набредаем на зеленую лужайку. У воды вместо камней — каемка желтого песка.

— Лучшего места и не найти! — Митя поспешно сбрасывает с плеча автомат, расстегивает ремень.

Разоблачившись, подходит к берегу и болтает ногой.

— А водичка-то! Чудо! Ну впрямь молоко парное!

Разгребая перед собой воду, он смело шагает вперед. По глади озера бегут волны. Потом Митя резко приседает:

— Ого-го! Здорово-о!

Брызги сверкают на солнце. На песок набегают легкие волны. Далеко над озером разносятся Митины восклицания.

Тороплюсь раздеться и я. Вода и в самом деле приятная. Она не холодная, освежает разогретое тело, делает его упругим и сильным, прогоняя усталость.

Мы плывем наперегонки к каменистому островку с тремя елями. Но до него оказывается совсем не близко. Не проплыв и половины, возвращаемся.

Потом лежим на мягкой траве, греемся на солнце. Хорошо! Тишина первозданная. Только изредка всплеснет рыба. Не хочется думать о том, что где-то ведут бой сменившие нас роты, ушедшие теперь далеко вперед. Не верится, что часа через два опять прозвучит привычное: «Станови-ись! Ша-агом ма- арш!»