— Держимся из последних сил. Все резервы исчерпаны. Нечем сдержать танки.

— Удержи рубеж еще пару часов и помощь придет. Пропустишь танки — пойдешь под трибунал…

Помощь подоспела вовремя. Первыми помогли казакам летчики. За один день 22 января они провели над корпусом 33 воздушных боя и уничтожили 36 самолетов противника. Самолеты-штурмовики наносили сокрушительные удары по вражеским танкам. Они вылетали на задание, несмотря на неблагоприятные метеорологические условия. Когда самолеты появлялись над боевыми порядками, казаки указывали цели трассирующими снарядами и пулеметными очередями. Остальное летчики завершали. Между казаками и летчиками, которыми командовал генерал Судец — будущий маршал авиации, — установились отношения войскового товарищества.

Это были дни героизма и мужества. Стойкости советских воинов поражались даже враги.

Вот что позже писал командующий группой армии «Юг» генерал Фриснер, вспоминая о тех боях.

«…Советский солдат сражался за свои политические идеи сознательно и, надо сказать, даже фанатично. Это было коренным отличием всей Красной Армии, и особенно относилось к молодым солдатам. Отнюдь не правы те, кто пишет, будто они выполняли свой долг только из страха… Я собственными глазами видел, как молодые красноармейцы на поле боя, попав в безвыходное положение, подрывали себя ручными гранатами. Это были действительно презирающие смерть солдаты!..

Не менее сильной стороной советских солдат было громадное упорство и крайняя непритязательность… Лишения любого рода не играли для него никакой роли… Самопожертвование советских солдат в бою не знало пределов».

Полк майора Недилевича занимал оборону на берегу Дуная, в районе городка Адонь. Много лет спустя в гильзе патрона там нашли записку. По-видимому, писал кто-то из этого полка. На записке обрывки фраз: «…если не переправимся, знайте, что мы в Дунае…».

В Дунай казаки не попали. Отразив яростные атаки, они под натиском превосходящих сил отошли к населенному пункту Гебельераши. Здесь полк попал в окружение.

Селение превратилось в неприступную крепость. Однако к вечеру танкам противника удалось пробиться к центральной площади, где находился штаб полка.

Генерал Горшков, решив выяснить обстановку, вызвал по телефону командира полка. К счастью, линия оставалась неповрежденной.

— Кто у аппарата? — спросил генерал.

На противоположном конце провода едва слышно прошелестело:

— Ноль десятый. — Позывная командира.

— Доложите обстановку.

В трубке забулькало, затрещало — ничего не разобрать. Голос незнакомый. Недилевич всегда докладывал твердо, коротко, громко. А на этот раз шипит невразумительное.

— В чем дело? Ничего не понять! Громче!

В ответ опять как из подвала. Голос глухой, осторожный.

— Громче не могу. Я под танком.

— Каким танком?

— Немецкий танк надо мной, над наблюдательным пунктом.

— Ну и что? Гранатой его бей. Пятнадцать минут срока!

Через четверть часа у генерала зазвонил телефон.

— У аппарата Недилевич. Приказ выполнен: танк горит. Докладываю обстановку…

Прорвавшиеся в глубину обороны немецкие танки подошли к командному пункту дивизии. Дом, где находился узел связи и сидели у коммутатора девушки-связисты, простреливался насквозь: пули то и дело проносились над головой. Одна девушка не выдержала:

— Да разве можно работать в такой обстановке! А ну-ка, девчата, подмените меня!

Храбрая связистка сорвала со стены автомат и побежала в цепь…

Девять дней продолжались напряженные бои. И казаки выстояли.

Советский человек оказался сильней фашистских танков.

Позже маршал Советского Союза Буденный в приветственном письме к воинам корпуса писал: «В тяжелых боях с немецко-фашистскими захватчиками в Венгрии славные донцы-казаки одержали ряд побед… Ваши боевые подвиги, ваша храбрость и стойкость в разгроме лучших, отборных гитлеровских танковых дивизий СС «Мертвая голова», «Викинг», 1-й танковой дивизии и 509-го дивизиона «пантер» войдут в историю донского казачества…»

Тысячи солдат и офицеров были награждены орденами и медалями. Одиннадцати было присвоено высокое звание Героя Советского Союза.

Когда казаки уходили из родных мест, они пели:

Мы Дону клянемся: к его берегам

Вернемся, когда уничтожим врага,

Когда над станицей степною орлицей

Победная песнь пролетит.

Бои, о которых рассказал генерал-лейтенант Сергей Ильич Горшков, происходили у Будапешта в январе-феврале 1945 года. Врагу были нанесены большие потери. Однако борьба на плацдарме на том не завершилась. Войскам 3-го Украинского фронта пришлось перейти к обороне и совместно с войсками 2-го Украинского фронта продолжить бои за столицу Венгрии. Только 13 февраля усилиями двух фронтов Будапешт был взят.

В марте 1945 года произошло знаменитое Балатонское сражение. Переброшенная из Арденн 6-я танковая армия СС внезапно обрушилась на войска 3-го Украинского фронта.

Сподвижник по фронтовым делам генерал-лейтенант Субботин писал: «Как военачальник Федор Иванович Толбухин имел две характерные для него особенности. Он, как никто, берег личный состав армии-фронта, всегда стремился добыть победу малой кровью. И второе — он обладал исключительной работоспособностью, в периоды напряженных операций по 3–5 суток не отрывался от карты и телефонов, лишая себя даже короткого отдыха. Личного для него не существовало, он горел на работе, отдавал себя делу без остатка».

Федор родился в небольшой деревеньке, затерявшейся в лесах Ярославщины. Детство было безрадостным. В доме один кормилец — отец, а детей семеро, мал-мала меньше. Каждый год после летней страды отец выезжал на заработки в Петербург или Ярославль.

В восемь лет Федю отдали в церковно-приходскую школу. Мальчик был на удивление сообразительным, объяснения учителя схватывал на лету. «Ему обязательно надо и далее учиться», — советовали школьные учителя, и мальчика направили в земское училище.

Но пришла беда: умер отец. Осиротевшего Федю взял к себе живший в Петербурге дядя. Там, в столице, Федор закончил торговую школу, а затем и коммерческое училище.

Однако работать ему не пришлось: началась Мировая война. Федора призвали в армию на правах вольноопределяющегося. Вскоре направили в офицерское училище.

Потом был фронт и первый бой, в котором он командовал пехотной ротой. Имея чин поручика, участвовал в знаменитом Брусиловском прорыве на Юго-Западном фронте. Были ранения, контузия…

Революция застала штабс-капитана Толбухина в Сибири, куда попал он из госпиталя. С предписанием военкома его направили в 56-ю стрелковую дивизию, отъезжавшую на Западный фронт, к Тухачевскому.

В штабе он сумел себя проявить, ему поручали ответственные задания, да он и сам рвался в горячие дела. За спасение попавшего в окружение отряда удостоился высокой награды — ордена Красного Знамени.

Позже, в 1922 году при освобождении Карелии от интервентов Толбухин вновь отличился. А потом был назначен начальником штаба своей же стрелковой дивизии.

В аттестации того времени о нем написано: «За время службы в штабе дивизии показал себя с самой хорошей стороны. Честно и добросовестно выполнял возложенные на него обязанности, работая не за страх, а за совесть. Трудолюбив, никогда не считался со временем. В политическом отношении вполне благонадежный товарищ…»

В июле 1938 года из Москвы поступила телеграмма о незамедлительном прибытии комбрига Толбухина в Наркомат обороны. Совсем недавно, в сентябре прошлого года, сдав командование московской стрелковой дивизии, он принял в Киеве другую дивизию. И вот опять!

— Вызывают на переговоры, — пытались успокоить его в штабе округа. — Вроде бы предложат повышение по службе.