— Только не по рукам, Фред! Только не по рукам! — молила хозяйка. — Ей же надо работать!

Если бы не хозяйка, девушку забили бы до смерти. Хозяйка, улучив момент, бросилась к Фреду, оттолкнула его и загородила Анну:

— Хватит! Она получила свое!

И вытолкала ее, залитую кровью, в дверь.

За ужином Фред напился. Призвав на помощь Анну, хозяйка с трудом раздела немца и уложила в кровать.

Первые выстрелы застали хозяйку в подвале, куда она предусмотрительно перенесла перину и пуховик.

— Поднимись наверх и разбуди господина, — приказала она Анне.

Анна вошла в хозяйскую спальню. Немец храпел. В нос ударил крепкий дух. Девушка осторожно сняла со спинки стула автомат и заодно прихватила лежавшие на стуле штаны гитлеровца. Но едва подошла к двери, как Фред проснулся. Плохо соображая, он в белье метнулся к окну.

Разрывы снарядов, треск автоматов, цветные трассы в черном небе сразу отрезвили его.

— Где Марта? Мой автомат? Штаны?

— Хозяйка отнесла в погреб, — отвечала Анна.

— Это русские? Да? — Гитлеровец бросился в подвал…

— Организуй отправку этого гада в штаб полка. В препроводительной укажи, кто он в действительности, — сказал Третьяков. — Впрочем, я сам это сделаю.

Он сел за стол, закурил и принялся быстро писать на листе, вырванном из тетради.

Позже с боем мы пробились к небольшому селению Нейзадль. Его дома раскинулись у подножия пологой горы с поросшей лесом вершиной. Немцы сопротивлялись не очень сильно. Они отошли к вершине и закрепились там, обстреляв из минометов единственную улицу. Одна мина угодила в не вовремя выкатившую телегу с австрийцем. И лошадь и сидевшего в телеге хозяина иссекло осколками, и солдатам пришлось оказывать помощь. Очереди из пулеметов проносились по верху, прошивая крыши домов: селение оказалось в непростреливаемой, мертвой зоне, и мы были недосягаемы.

В тот же день от командира полка Данилова поступил приказ:

— Занятый рубеж закрепить! Быть готовыми отразить контрудар противника.

— И долго здесь будем сидеть? — размышлял над картой Белоусов. — Там наши, поди, в Вене бьются, а мы будто в заводи.

— Каждому свое. Не мы, так другие сюда бы пришли. — Третьяков достал сигарету, аккуратно ее размял и чиркнул зажигалкой. — Я так думаю, комбат, что, возможно, и конец войны здесь встретим.

— Конец войны? — Белоусов уставился на него удивленным взглядом.

Прежде чем ответить, Третьяков усмехнулся:

— Ты что же, Николай, не понимаешь, что дело идет к концу? Наши-то уже под Берлином. И в Вене немцы долго не продержатся. К тому же, говорят, американцы недалеко. Рвутся из последних сил…

Через день Белоусова вызвали в штаб дивизии.

— Бери карту, — сказал мне комбат. — Вместе поедем.

Генерал находился в кабинете богатого особняка один.

— Как дела, капитан? Не засиделся ли в обороне?

— Немного есть.

— Тогда садись в кресло и разберись по карте в обстановке. И вы тоже, — обращается ко мне генерал. — А я выйду.

Мы склонились над картой, изучая вычерченные на ней генеральской рукой стрелы, пунктиры, скобки боевых порядков батальонов.

Дивизии предстоит наступать по широкой долине, уходящей в глубь Альп. Маршруты батальонов обозначены пунктиром. Они проходят через зубчатые скобки оборонительных позиций гитлеровцев, обходят овалы их резервов и огневых позиций артиллерии, встречают короткие, жалящие стрелы контратак.

— А где же маршрут нашего батальона? — водит пальцем Николай по карте. — Ага, вот он!

Тонкий пунктир устремляется от Нейзадля напрямик через горы к Пернитцу. Ни одной дороги. Только тропы. Да и они теряются на полпути в районах пастбищ.

Замысел генерала ясен: наш батальон должен по бездорожью зайти немцам в глубокий тыл и оттуда атаковать.

— Ну что? Разобрался? — Генерал подходит к столу и внимательно слушает комбата, следя по карте.

— Все правильно, — спокойно говорит он. — Именно вашему батальону и предстоит эта задача. Идти налегке, без кухонь и обоза, и даже без пушек. Сделать так, чтобы выйти к Пернитцу незамеченными. Важно захватить развилку дорог, что западнее населенного пункта. Захватить и удерживать до последнего, пока не подойдут наступающие по долине батальоны. Тогда немцы окажутся в мышеловке: с фронта наступает дивизия, а в тылу батальон!

Белоусов считает по карте расстояние.

— Семнадцать километров.

— Это на равнине. А в горах все тридцать будут. Да и скорость не та. Успех батальона — это успех дивизии. Поэтому и вызвал тебя, комбат. Выходи завтра, с наступлением темноты.

— А если обнаружат батальон в пути?

— И это может быть, — развел руками генерал. — Обнаружат — пробивайся с боем. Сманеврируй, отойди в сторону, но ваша задача — Пернитц.

Предупреждение полковника Данилова, что немцы готовят контрудар, было не напрасным. Ночью немалые силы гитлеровцев предприняли атаку Берндорфа, вблизи которого находился штаб дивизии. Наши силы были незначительны, и спас положение 297-й гвардейский полк полковника Бондаренко.

Маневр удался. На рассвете противник был атакован одновременно с фронта и тыла. Внезапность нападения заставила его бежать, оставив на поле боя немало убитых и раненых.

В труднопроходимой горно-лесистой местности понесшая потери в боях дивизия вынуждена была действовать отдельными отрядами небольшой численности. В этот период отважно воевали гвардейцы 1-го батальона 303-го гвардейского полка. Будучи окруженными, они в течение нескольких дней отбивали по шесть и более атак противника.

В ходе боя комбат сообщал в боевом донесении командиру полка Герою Советского Союза Соколову: «Горстка моих орлов геройски отражает пятые сутки яростные контратаки пьяных гитлеровцев и штрафников. Находимся в тяжелом положении, не хватает боеприпасов, нет продуктов и воды. Несмотря на это, заверяем, что гвардейцы не отступят ни на один шаг».

Командир дивизии генерал Блажевич связался с Кряжевских и приказал ему прорываться из окружения.

Для обеспечения прорыва к решающему участку был выдвинут артиллерийский полк, подтянули зенитные орудия.

В назначенный час артиллерия произвела мощный огневой налет, после которого подразделения 303-го гвардейского полка атаковали противника с фронта, помогая окруженным боевым товарищам прорвать кольцо и соединиться с полком.

После совещания, на котором командир батальона капитан Белоусов объявил о предстоящей задаче, он решил разведать ту лощину, где батальону предстояло пройти передний край немецкой обороны. Это место комбат определил по карте.

Скрываясь в кустарнике, мы с командиром разведчиков сержантом Крекотиным ползком выбрались к гребню, с которого просматривалась лощина. Залегли под кустом, затаились. Перед нами неширокая лощина, на противоположной стороне у прямоствольной сосны блиндаж с черной щелью амбразуры. Из нее, поблескивая, торчит пулеметный ствол. У блиндажа два немца: рыжеволосый и усач. Рыжий сбросил нижнюю рубашку, подставил белое тело солнцу. Усач привалился к сосне, курит трубку.

Крекотин затаился, потом подтягивает автомат. Ему ничего не стоит свалить обоих: рука у него твердая, глаз таежного охотника. Белоусов придерживает руку разведчика: завтра по этой лощине они пойдут, стрелять сегодня — значит насторожить немцев. Сержант удивленно смотрит.

— Не надо, — губами повторяет комбат. — Завтра возьмем.

Крекотин понятливо кивает.

Немец-усач берет котелок и, опасливо поглядывая, спускается по тропе. На дне лощины, весело поблескивая на солнце, звонко журчит ручей. Едва заметная тропа тянется к поленице дров. Усач выдергивает из нее два полена и старательно, деловито выкладывает их у ручья. Неторопливо моет котелки, наполняет их и, отряхнув руки, идет к блиндажу.

— Вот, гад! Как дома, — шепчет Белоусов…