Удивительно, но уже на следующий день он получил долгожданные документы из райисполкома, в банке нашлись потерянные деньги, выявилась причина, по которой установка уже несколько недель не выдавала требуемые параметры. Настроение улучшилось, и оптимизм снова забил ключом. Буквально в течение еще нескольких дней почти все проблемы решились, и Родик смог улететь в Москву. Чудо да и только, но чудо реальное. Некоторое время он мучился в поисках объяснений, однако ответа не было, и Родик решил соблюдать такой ритуал ежегодно в свой день рождения, что придавало и без того бурному действию дополнительный шарм.

Отличием этого дня рождения от предыдущих было то, что впервые за двадцать лет Родик не пригласил своих институтских друзей, помня недавнюю напряженную, если не сказать скандальную, вечеринку. Многократно анализируя эту послевенесуэльскую встречу, он утвердился в мысли, что причиной всего произошедшего стала обычная бытовая зависть, охватившая почти всех. Родик, являющийся лидером этого коллектива еще со студенческих времен, считавший проблемы каждого своими, приходящий на помощь по первому зову, не жалея ни времени, ни сил, ни денег, был оскорблен таким поведением.

На самом же деле Родик еще не осознавал, что это не зависть, а начало нормального развития для его родины давно забытых социальных отношений, вызванных разделением общества на несколько враждебных классов и происходящих во все исторические эпохи по одному и тому же сценарию. Если бы он это понял, то избежал бы массы душевных мук, связанных с чувством обиды и несправедливости.

В связи с этим, принимая телефонные поздравления институтских друзей, на вопрос о том, когда будем справлять, отвечал неконкретными отговорками или просто переводил разговор на другую тему.

В один из дней Родик пригласил в гости Григория Михайловича, Михаила Абрамовича, Борю и Юру с женами. Все получилось очень удачно. Жены быстро перезнакомились и весь вечер проворковали друг с другом. Мужчины же, несмотря на то, что пили только Родик и Юра, развлекались интеллигентной болтовней о политике, а в перерывах неподдельно восхищались коллекцией камней, которую Родик с гордостью демонстрировал. Юра дополнял беседу ювелирными экскурсами. В заключение именинник подарил всем женщинам по яшмовому кулону, а Юра пообещал отвезти их к знаменитому на всю Москву дизайнеру и потом лично изготовить по его эскизам комплекты украшений.

— Будет лучше, чем от любого знаменитого европейского дома, — заверил он.

— Ловлю вас, Юрий, на слове, — улыбнулась жена Григория Михайловича, яркая, элегантно одетая платиновая блондинка, словно сошедшая со страницы зарубежного глянцевого журнала. — Гриша давно ничего не привозит мне из Европы. Я люблю изумруды и, конечно, бриллианты.

— Дорогие дамы, — вмешался в разговор Родик, сделав ударение на слове «дорогие». — Я, конечно, понимаю, что драгоценные металлы и камни очень радуют и их надо иметь каждой женщине. Но ведь вы любите часто менять аксессуары, каждый раз надевая новые в зависимости от обстоятельств. Обеспечить вас таким количеством украшений даже вашим богатым мужьям под силу только при условии, что они будут выполнены из поделочных и полудрагоценных камней. Именно так поступали цари. Пусть Юра берет над вами шефство по драгоценностям, а я буду дарить вам лучшие образцы нашего производства.

— Кстати, — думая о чем-то своем, сказал Михаил Абрамович, — можно ли сделать каменные сувениры для подарков приезжающим к нам гостям и партнерам?

— Конечно, — заверил Юра, — но лучше разработать один сувенир, отражающий фирменный стиль, и выпустить его серийной партией. Это дешевле и эффектнее.

— Это надо сделать срочно! — поддержал идею Григорий Михайлович. — Наш имидж — самое главное, а здесь как раз удастся соединить традиционное русское каменное искусство, современный дизайн и специфику нашего предприятия, а то матрешки и водка всем надоели.

— Насчет матрешек вы ошибаетесь, — заметил Родик и рассказал о венесуэльском ажиотаже вокруг изделий народных промыслов.

— А что же вы, Родион Иванович, не включили в деятельность своей фирмы организацию и проведение такого типа выставок? — спросил Григорий Михайлович.

— Как-то не подумал. Хотя, действительно, это может быть очень прибыльно. Давайте обсудим технико-экономические показатели, — подмигнул Родик новому партнеру, показав, что помнит пройденный урок.

— Вы злопамятный, Родион Иванович.

— Вовсе нет, я люблю учиться, особенно у профессионалов. Век живи — век учись. А не выпить ли нам на брудершафт? Работать нам вместе, надеюсь, долго, и надо переходить на «ты».

Гости поддержали эту мысль, но выпили лишь Юра и Родик. Однако к концу вечера все уже обращались друг к другу по именам, хотя иногда еще путали «ты» и «вы».

В домашней обстановке Григорий Михайлович и Михаил Абрамович раскрылись совершенно с другой стороны. Айзинский оказался приятным, эрудированным собеседником с хорошим чувством юмора, да еще и учтивым кавалером, ненавязчиво ухаживающим за дамами. Его напыщенный лоск остался в офисе, в глазах появилась беззащитная теплота, присущая еврейским мужчинам. Было видно, что он любит свою жену, а она отвечает взаимностью. «Может быть, эта рабочая маска скрывает мягкость характера или другие, по его мнению, слабые стороны личности? — подумал Родик. — Хорошо, если я прав. Надо проверить».

Михаил Абрамович, отмалчивающийся в присутствии начальника, произвел впечатление застенчивого, мягкого и незащищенного человека. Родик таких людей повидал в своей жизни много. Если использовать сравнение с кино, то это был типичный актер второго плана. Неглупый и, вероятно, достаточно порядочный, надежный и исполнительный. Родик понял, почему, несмотря на испорченную репутацию, Михаил Абрамович работает у Айзинского…

Вечер закончился спокойно, достаточно рано и без привычных «посошков». Где-то около одиннадцати все, кроме Юры, разошлись. Юра, явно недовольный своим трезвым состоянием, потребовал продолжения банкета. Родик тоже был не против еще выпить. За уничтожением оставшегося спиртного они просидели почти до двух ночи, а потом отправились гулять в поисках такси по безлюдной Башиловке, обсуждая необсужденное.

Встречу одноклассников назначили, с учетом переносов праздничных и рабочих дней, на пятое мая. Собрался практически весь класс. Отсутствовали всего двое, и то потому, что один лежал в психиатрической больнице, а второй давно не жил в Москве. Кроме того, пришла Лена. Она заканчивала ту же школу при Академии педагогических наук, только с гуманитарным уклоном, и поскольку с детства была неразлучна с Родиком и Сашей, то все воспринимали ее как свою.

Всего приехали двадцать три человека. Жену и дочку Родик отправил к родственникам, поэтому столом занимались Лена и пятеро одноклассниц. Мужчины, не дожидаясь закуски, начали выпивать и делиться жизненными достижениями, которых у каждого, к сожалению, накопилось немного, но в совокупности тем для разговора набралось достаточно.

Слушая их рассказы, Родик удивлялся: как же вышло, что из выпускников их элитного класса, в полном составе поступивших в лучшие институты страны, не вырос ни один выдающийся ученый, крупный руководитель или, на худой конец, общественный деятель. Получалось так, что самый успешный в плане карьеры здесь — Родик, хотя в школе он не блистал отметками. Удивительно: золотой медалист, которому учителя пророчили блестящее будущее, даже не защитил кандидатскую диссертацию и до сих пор работал младшим научным сотрудником в институте математики. Этот пример подтверждал давнишнее убеждение Родика в том, что старшее поколение, не заботясь о будущем, просто не пустило молодых к кормилу государства. Поколение их отцов — это сплошные трудоголики, не желающие расставаться со своим положением и инертные по отношению к личным благам, в число которых они включали и успехи своих детей. Интересно было и другое. Все присутствующие ругали существующую власть, но никто из них и не помышлял о том, чтобы что-то изменить в жизни, — все просто ныли и критиковали. Это была типичная позиция советской интеллигенции. Определяя свою роль в обществе, они именовали себя носителями моральных ценностей, ставили их выше материального и одновременно желали получать за это максимум материальных благ. Слышались нескончаемые кухонные возмущения тем, что рабочий получает больше инженера, а у них там за бугром все наоборот… Ах, как это несправедливо… Ах, как нас недооценили… Однако в рабочие или в водители автобусов никто переходить не стремился, а если и переходил, то попадал в полосу всеобщего презрения. Во многом поэтому, не желая повторения инцидента, произошедшего на пьянке по поводу возвращения из Венесуэлы, Родик не рассказал о своих кооперативных достижениях, но не без гордости сообщил, что защитил докторскую, имеет машину, дачу. Все было высоко оценено и произвело ожидаемое впечатление. Он ощутил гордость за собственные достижения. Никто из присутствующих подобным похвастаться не мог, и это разбудило самолюбивые чувства, которые Родик не посчитал нужным скрывать.