Как она сияла, куда делся весь ее сарказм! Какие, мол, счеты, какая там ревность? Ее шелковое платье так красиво облегало фигуру; казалось, она сделала все, чтобы очаровать, восхитить его…

— Разве не так? — спросила Ева.

— К этому надо добавить еще кое-что, — сказал Клаус. — Дело в том, что я был у нее в руках. Пожелай она только… Стоило ей раскрыть рот и ляпнуть два слова, и мое алиби лопнуло бы как мыльный пузырь.

— Твое алиби?

У Евы над переносицей залегла кротхофская складка. Слово «алиби» в данной ситуации дочери шефа явно не понравилось. Оно вывело ее из равновесия, заметно ухудшило настроение, разрушило все очарование.

— Да. Мое алиби. — Клаус, казалось, напирал на это слово, нарочно повторял его. — Я не хотел лишнего шума, не хотел поднимать тревогу. Я вернулся назад в Хайдхауз и там сел в поезд. В купе сидела Ингрид. Когда она вдруг начала спрашивать об обстоятельствах дела, я сказал, что сел в Хайдхаузе. Я не могу рисковать. Поэтому я осторожно ей намекнул…

«Все вранье», — подумал он. Он начал лгать и должен был наконец перестать лгать.

— Тебе нет нужды передо мной оправдываться, Клаус. Ты можешь делать все, что посчитаешь нужным.

— А ведь ты мне поверила, Ева?

— Ты делаешь мне больно.

Он повторил:

— Ведь ты мне поверила?

— Я не хочу тебя терять, — сказала она. — И сама не знаю почему; возможно, это глупо, — но я хочу тебя сохранить. Для себя. Понимаешь?

Она круто повернулась, засунула руку в сумочку и положила что-то на стол. Послышался стук.

— Ключ, — сказала она и взглянула на него. — Ключ, с помощью которого я сюда проникла.

Конечно же, она ожидала, что он будет ее удерживать, попросит ее не уходить. Но он не говорил ничего. Его губы, плотно сжатые, словно окаменели.

— Потом ты можешь опять отдать его мне, — сказала она. — Я буду ждать. Подумай.

— Оставь его у себя, — сказал он и тут же устыдился своих слов.

Но Ева покачала головой:

— Не теперь. Завтра, если хочешь. Сначала все хорошенько обдумай. Я не хочу, чтобы ты поступил опрометчиво. Будь здоров, Клаус! Надеюсь, мы скоро снова увидимся. Пока! — Еще раз промелькнуло перед глазами и прошелестело ее платье. Шаги в прихожей, стук затворяемой двери.

Клаус подошел к столу и взял ключ. Ему вдруг стало холодно. Очень холодно.

Но это было еще не все. Пять минут спустя раздался звонок в дверь. Клаус успел выпить рюмку водки и наливал вторую. Он думал, что это опять Ева — вечно она что-нибудь забывает! Быстро спрятав в шкаф бутылку и рюмку, он поспешил к двери.

С той стороны стоял комиссар Хаузер. В этот момент он больше чем когда-либо походил на мопса.

— Добрый вечер, герр Майнинген, — сказал он. — Очень сожалею, что вы меня не застали.

— Ладно, это в общем-то пустяки. Я только хотел…

— Вы хотите сказать, что ничего экстренного у вас ко мне не было? — проворчал комиссар скорее с утвердительной интонацией, чем с вопросительной.

Клаус попытался улыбнуться. Но мускулы лица ему не повиновались. Впрочем, каким образом полагается встречать комиссара, с какой миной — Клаус не имел ни малейшего понятия.

— Ну что же… Заходите, — пригласил он Хаузера.

— У меня нет разрешения на обыск, — пробурчал комиссар, но вошел в квартиру. Он очень внимательно осмотрел сначала прихожую, затем гостиную.

— Шикарно, шикарно, — бормотал он.

Наконец он вышел на балкон, вдохнул пару раз воздух — полной грудью! — перегнулся через перила и тотчас отпрянул назад.

— Вы не боитесь опростоволоситься? — спросил он.

— Абсолютно! — ответил Клаус.

— А я боюсь, — вздохнул Хаузер. — Хожу все время как по острию бритвы.

Клаус снова достал водку и принес тоник.

— Как я понимаю, у вас возникло… Хотите пропустить рюмочку?

Комиссар отказался:

— Я обхожусь без этого, — заметил он. — Кроме того, выпивка — довольно дорогое удовольствие.

— Да, вы правы, — подтвердил Клаус, наливая рюмку до краев и опрокидывая ее содержимое в рот — дороговизна его, видимо, не смущала.

— Я полагаю, вы на телевидении неплохо зарабатываете, — продолжал Хаузер, усевшись в кресло.

— Ну, не так уж много, — отозвался Клаус.

— Однако у вас очень удобная мебель, хотя взгляд она не радует, — заключил Хаузер, похлопывая по дереву. — Гм… Насколько я знаю, с начала года вы сидите без работы.

— Вы достаточно хорошо информированы.

— У вас сохранились какие-нибудь доходы?.. Может быть, недвижимость?

Клаус криво усмехнулся, становясь все более серьезным.

— Что означают ваши вопросы, герр комиссар? С каких это пор вы взяли на себя обязанности налогового инспектора?

Хаузер вздохнул, и Клаус понял, что это неспроста — надо быть начеку. Нет, не просто так возникло у комиссара желание поболтать с кем-нибудь вечерком. Комиссар был на службе.

— Вы продали свою машину, — сказал он. — Мазерати. Вполне исправную, на ходу. Вам жалко было с ней расставаться? Вы сделали это с легким сердцем?

Клаус молчал.

— Вы хотели, по-видимому, купить себе недорогой фольксваген… Я полагаю, теперь он вам не нужен, герр Майнинген. Или?..

— Я… Я могу спросить, чего вы добиваетесь своими вопросами?

Клаус почувствовал себя вдруг как государственный преступник на допросе в охранке, где никогда и никому нельзя доказать свою правоту. Мысленно он пытался найти выход из щекотливого положения.

— Когда вы в последний раз навещали брата, — продолжал комиссар Хаузер, словно не замечая его смущения, — вы, видимо, поссорились с ним.

— Ага, — кивнул Клаус. — Тереза Пихлер. Голос народа. И вы под впечатлением ее показаний?

— Меня интересуют факты, и только факты! Или вы будете отрицать, что перебранка между вами и братом перешла границы дозволенного и вы начали оскорблять друг друга?

— Да. Но это было месяц назад.

— Итак, вы не были в ссоре. А может статься, ссора состоялась, потому что вы хотели получить от брата некоторую сумму — и немалую? А он отказывался дать ее вам?

— Боже мой! Не загоняйте меня в угол!

Комиссар поднял брови. Клаус обследовал свои карманы, ничего не нашел, поднялся с места, достал из ящика секретера пачку сигарет.

— Послушайте, — сказал он, — я никогда не клялся в любви к Леонгарду и не лгал… — Он достал зажигалку и высек огонь. — Не буду врать: я хотел его немного потрясти. Согласен, это очевидный нажим. Я продал автомобиль, который мне очень нужен, действительно, но моя касса опустела.

Хаузер кашлянул, но Клаус поднял руку.

— Но, — продолжал он, — но, когда я вчера был у Леонгарда, я привез ему приглашение от «Космо-Теля». В новом супер-шоу я должен стать ведущим. Запланировали шесть передач. За каждую передачу плата в пятикратном размере. Это больше, чем вы, сбиваясь с ног в погоне за преступниками, получаете за год.

Последнее замечание свидетельствовало о том, что Клаус пренебрег правилами хорошего тона, ну да теперь это было неважно.

— Короче: теперь мне ничего не нужно, — заметил Клаус в заключение. — Сами видите, куда вы забрели с этим вашим «cui bono».

— Спасибо. По латыни у меня тоже была четверка, — усмехнулся комиссар.

— А у меня нет. — Клаус загасил сигарету.

Хаузер по-прежнему оставался невозмутимым. Кряхтя, он тяжело поднялся с места.

— Я должным образом оцениваю вашу откровенность, — сказал комиссар. — Смею заметить, что, видимо, в вашем кругу продажа автомашины не воспринимается как событие значительное. Наверное, и вас эта продажа не разорила. Впрочем, это надо еще проверить. Неубедительно и ваше объяснение, что визит к брату заказало вам телевидение. Вы все это знаете, может быть, поэтому так настаиваете на своей версии, пытаясь убедить нас, что это самоубийство, хотя выглядит все скорее как убийство.

«Вот баран!» — подумал Клаус. Им овладела ярость, он было открыл рот, чтобы высказать все, что думает о Хаузере, но тут же решил, что благоразумнее не делать этого. Возможно, представится другой случай выпустить пар.