— Назавтра уж я не оставлю твою голову целой, — и улетел туда, откуда прилетел.

Скотина опять начала щипать траву, и когда насытилась, они потихоньку двинулись домой. И джигит медленно побрёл за ними, пригнал скот и закрыв в абзар, вошёл в дом:

— Бабай, назавтра уж приготовь мне целого быка, и от этого у меня прибавится сил, — сказал.

— Ладно, улым, ладно, — сказал старик и опять пошёл посмотреть на свой скот.

И опять он не верит своим глазам: скотина пыхтит от переедания. Старик всерьёз забеспокоился. И подумал: «Этот джигит, видимо, хочет лишить меня и скота и жизни. Он, видимо, губит луг дива, он ещё молод, не знает, что за это всё див может пустить по ветру наш прах». Думал старик, думал, лёг и уснул.

Рано утром джигит встал задолго до старика, съел целого быка, не оставив ни кусочка, и повёл скот обычным путём. Старик страшно расстроился и решил: «Подожди-ка, пойду-ка я посмотрю, где он пасёт мой скот», — и пошёл. Ходил он, ходил по пашне и не нашёл своей скотины. Когда он дошёл до поляны дива, не верит своим глазам: скот уж насытился и с удовольствием лежит и отдыхает. И джигит спит беспробудным сном. После этого старик, перепуганный, еле дыша, спрятался в густом кустарнике, желая узнать, что же произойдёт. Вдруг, сотрясая небо и землю, поднимая пыль и бурю, сгибая верхушки деревьев и изрыгая пламя из пасти, спустился див. Видя всё это, старик обомлел и начал читать молитвы, которые знал. Недолго мешкая, див со всей силы ударил палицей джигита по голове. Старик подумал было, что прах джигита рассеялся по ветру, но видит, что джигит и не шевельнулся. Джигит даже не вздрогнул, а у дива на лбу выступила холодная испарина, ибо он очень испугался. После этого джигит взял палицу, взмахнул ею и со всей силы ударил дива по голове, да так, что див весь ушёл глубоко в землю и вовсе исчез. Старик, который стоял и дрожал, думая, что вот-вот пропадёт, увидел всё это, выбежал из кустов, подбежал к джигиту, обнял его и начал плакать:

— Этот див не давал житья ещё моим отцам и дедам, не давал и мне житья, спасибо тебе, сынок, ты спас меня от преследования этого заклятого врага, проси, что хочешь, отдам всё, что есть у меня и провожу тебя до дома, — рыдал старик и ушёл к себе домой.

Когда животные насытились вдоволь, когда вспухли их животы от обилия корма и когда джигит отдохнул, привёл он стадо, закрыл его в абзаре и вошёл в дом:

— Бабай, я хочу поработать у тебя до окончания срока, — сказал он.

Очень обрадовавшись, старик ответил:

— Ладно, ладно, будет очень хорошо.

После этого, когда истекло семь лет, старик отдал этому джигиту две пары быков, запряг их в две арбы, нагрузил очень много добра, показал джигиту дорогу и проводил его домой.

Вот идёт джигит по дороге, указанной стариком, идёт день, идёт два. Это, оказывается, совсем не знакомая, никогда ранее не виданная им дорога. И однажды на заре он увидел себя на пашне соседнего аула. Остановил он быков там, думал-думал и после короткого отдыха потихоньку отправился в соседний аул.

В этом ауле жил, говорят, очень справедливый старик, самый справедливый из всех справедливых. Пошёл джигит прямо к воротам старика, остановился и спрашивает у него:

— Бабай, я — путник, нельзя ли у вас переночевать одну ночь?

Старик ему отвечает:

— Ладно, балам, переночуешь уж.

После этого пошёл джигит к старику ночевать. Когда утром встали, попили, поели, джигит говорит старику:

— Бабай, мне надо здесь поблизости кое-что сделать, нельзя ли оставить у тебя моих быков, телеги, мои вещи?

Старик ему в ответ сказал:

— Ладно, балам, пусть остаются, пока ты не придёшь, не потеряется ни иголки, ни спички.

К вечеру, перед заходом солнца, надел этот джигит свою старую одежду, повесил на плечи котомку и направился в сторону своей деревни.

Когда джигит подходил к своему аулу, уже стемнело, из маленьких окошек домов сверкали огоньки.

Он прошёл через ворота при въезде в аул, подошёл к обветшавшему, без заборов, ограды, залатанному дому с соломенной крышей и постучал в окно:

— Бабушка, я — путник, припозднился, нельзя ли у вас переночевать, — спрашивает.

Бабушка ему сказала:

— Ладно, сынок, ночуй.

И когда джигит вошёл в дом, то разделся, начал расспрашивать бабушку о житье-бытье. Тяжело вздыхая, охая, бабушка сказала:

— Ой, сынок, и не говори уж и не скажи совсем. Нам достались, оказывается, очень уж тяжёлые времена. Злых, недобрых людей стало больше. Вот в нашем ауле были три друга, один краше другого, один сильнее другого, были очень большими друзьями. В ауле прославились как «три друга». И память стала у меня ветхой, то ли десять, то ли двадцать лет назад они ушли из аула, чтобы свет повидать, не прошло и много времени, как двое вернулись, похитив трёх девушек, третьего — самого красивого и самого смелого — всё нет и нет. Народ поговаривает, что они, якобы, убили его, кто же это знает. Вот теперь, сынок, нет таких злодеяний, каких не натворили бы оставшиеся здесь двое. Всех в округе грабят и убивают. Не оставят в покое даже свой аул. Нет таких издевательств, скажу я тебе, которых они не творили бы над самой младшей сестрой. Двух сестёр держат жёнами, а эта младшая живёт у них как прислуга. Эта несчастная девушка, когда приехала сюда, была красавица из красавиц, прекраснейшая из прекраснейших. Теперь уж она, несчастная, вся пожелтела, вся высохла. Её зятья злые из злых, свирепые из свирепых. Грабят всех в округе и приезжают в аул, напиваются и ходят, устрашая всех. Все их ненавидят. Никто и ничего не может им возразить. И никто не знает, как от них избавиться. Они пугают всех, говоря, что спасли девушек от дива, победили, якобы, такое чудовище.

Когда бабушка всё это рассказывала, джигит то бледнел, то краснел, не знал, как проглотить свою злобу, свою ярость, но не подал вида. Так до третьих петухов сидели они и разговаривали. После этого бабушка постелила путнику постель и сама легла на печку. Джигит, всю ночь не мог сомкнуть глаз, думал думы, и когда утром встали и попили чаю, поблагодарил и отправился своей дорогой. Дошёл он до одного дома и вошёл. И глазам своим не верит: самая младшая из девушек, которых он вытащил из колодца, готовит еду. Одёжка на ней грязная, почерневшая, сама вся пожелтела, высохла.

Поспросив о житье-бытье, джигит и говорит служанке:

— Я ищу место батрака, не нужен ли твоим хозяевам батрак?

Служанка говорит:

— Хозяев нет дома, они ушли за добычей. Скажу старшим сестрам, быть может, возьмут и без них, поговаривали, что им нужен батрак, — сказала и вышла.

Её старшие сестры жили по отдельности в двух белых домах, в одном и том же дворе, а эта служанка жила, оказывается в той самой кухне, куда вошёл джигит.

Прошло немного времени, и служанка вошла на кухню вместе со своими сестрами.

Видя человека, одетого в старьё, обросшего, с усами и бородой, с грязными ушами, ногтями, сестры служанки сказали:

— Очень хорошо, нам нужен был именно такой человек, и сами ничего не скажут, ты останься у нас батраком и сегодня же начинай работать, плата будет такая же, как и у людей, — так взяли его на работу.

Этот джигит остался у них батраком, начал жить со служанкой в одной кухне, говорят. Хозяева возвращаются с добычи, а когда она кончается, опять уходят на разбой, говорят. Хотя батрак этот всё видит, делает вид, что ничего не знает, ходит скрепя сердце и скрипя зубами и выполняет свою работу.

Ходил он так месяц или год, сколько бы он ни ходил, выяснил всё от иголок до ниток, и в один из дней, когда хозяева были «на добыче», этот джигит говорит служанке:

— У меня есть одна тайна для тебя, если дашь слово никому не рассказывать, я скажу тебе.

Служанка вся вздрогнула, казалось, что что-то коснулось тайны, которую и она носила у себя в сердце. Глаза у неё заблестели, лицо раскраснелось, засияло, и она сказала:

— Никому не скажу, даже под страхом смерти не скажу, говори скорее, смело говори! — Начала она его упрашивать.