Заверяет старик падишаховых дочерей, что к утру всё будет готово. Не соглашался бы он, да Тан-батыр ему так велел, чтобы любой заказ принимал и не артачился. Ушли падишаховы дочки, а старик загоревал: как, мол, такие платья сшить? Невозможное дело!

Джигит говорит:

— Ты, дед, не беспокойся, ложись да спи до утра.

С наступлением полночи выходит Тан-батыр на улицу и яички, золотое, серебряное да медное, из кармана вынув, бросает наземь.

И выпадают из яичек три платья. Приходит он домой, платья развешивает. С утра пораньше падишаховы дочки прибегают. Старик им платья выносит. Смотрят падишаховы дочки в изумлении на готовые платья и спрашивают:

— А платья кто пошил?

Сомнение их берёт, конечно. Старик говорит:

— Я пошил.

Платят падишаховы дочки положенные деньги и говорят:

— Вот мы тебе ещё одно дело поручим, раз уж ты такой мастер, должен и с этим поручением справиться.

Старику делать нечего, соглашается он волей-неволей.

— Ладно, — говорит, — выкладывайте.

Говорит ему старшая сестра:

— К утру за городом должен быть построен большой медный дворец.

Средняя сестра говорит:

— И серебряный дворец должен быть построен.

Младшая говорит:

— Раз им по дворцу отстроишь, тогда и для меня возведи, да только чтобы из чистого золота.

Растерялся старик, опешил, но потом, на джигита надеясь, соглашается: попробую, мол, что получится, может, и построю дворцы, да.

Вот ушли падишаховы дочери, а старик в дом метнулся:

— Ах, — кричит, — пропали наши головушки, падишаховы дочки нам такое вот задание дали. — А сам дрожит и слёзы из глаз капают, — Что же нам делать? — причитает старик. — Видно, смерть наша пришла.

Джигит говорит:

— Не горюй, дед, ложись да спи, я сам всё к сроку приготовлю.

Выходит Тан-батыр в самую полночь из дома и катит в разные стороны три яичка: золотое, серебряное да медное. И встают в трёх местах три дворца, один другого прекраснее.

Утром будит Тан-батыр старика:

— Гляди-ка, — говорит, — вон они, дворцы-то, отстроены.

Старик, конечно, рад-радёшенек, мол, теперь уж падишах нас не тронет, не казнит за обман.

А падишаховы дочки уже тут как тут, прибыли. Увидев дворцы, понимают они тотчас, что это дело рук Тан-батыра. Вызывают они старика и говорят ему;

— Ну, дедушка, выполнил ты нашу просьбу? Старик говорит:

— Вы что, не видите разве?

— Сам построил? — спрашивают.

— А то кто же! — говорит старик, не хочет джигита славного выдавать, крепится.

Девицы ему, однако, не верят, смеются и за бороду его дёргают. Не приставная ли, мол, борода. Нет, настоящая. Потом, посоветовавшись между собой, говорят:

— Ну, ладно, дедушка, мы тебя за обман не виним, а только теперь позови нам того джигита, который эти дворцы построил.

Старик на сей раз вынужден джигита позвать. Увидев Тан-батыра, падишаховы дочки с плачем бросаются ему на шею.

Весть о возвращении Тан-батыра доходит и до самого падишаха. Вызывает он его к себе. Дочери говорят отцу:

— Вот кто нас от дивов спас, а братья ему страшное зло причинили.

После чего падишах, убоявшись могучего Тан-батыра, хочет не хочет, отдаёт свою дочь за него и говорит:

— С братьями поступай как знаешь, сам их суди, а меня уволь.

Призывает теперь Тан-батыр к себе старших братьев. И говорит им:

— Много вы мне вреда причинили, но не буду я вас казнить, а велю вам убраться из города прочь и на глаза мне никогда более не попадаться.

Уходят братья его, головы повесив. А Тан-батыр берёт замуж младшую дочь падишаха и сорок дней празднует, ещё сорок дней свадьбу справляет, после чего отправляется с молодой женой к своим родителям.

И по сию пору, говорят, живут они справно да ладно. Вчера у них был, сегодня вернулся.

Жила, говорят, в далёкие времена одна женщина. Три дома имела: один соседский, другой не построенный, а у третьего и сруб ещё не срублен. Вот она и жила в лачуге. А лачуга была знатная, всем домам дом: облаком крыта, ветром законопачена. Но хоть и бедно та женщина жила, а все ж не побиралась.

И был у неё, говорят, сын по имени Турай, громадного роста и богатырской силы джигит. Здоровался — без руки оставлял, верхом садился — хребет коню переламывал, а уж на майдане^{58} никто не мог противостоять. Имя Турай-батыра с уст людских не сходило.

Но хоть и статью он удался, и на лицо пригож был, а девушки за него не шли. Пришлёт Турай сваху, а они только отмахнутся. Человек, в лачуге живущий, где невесту примет, где ребёнка растить будет?

Ходил Турай один, ходил, а потом и говорит матери:

— А отправлюсь-ка я, мама, странствовать… По чужим краям поброжу, на белый свет погляжу, авось и повезёт мне, богатым вернусь, А может, и девушку встречу, что мне женой, а тебе невесткой станет.

Отвечает ему мать:

— Воля твоя, сынок, хочешь идти — иди… Да только помни: единственный ты у меня. Пропадёшь — что делать без тебя буду?.. А случится что с тобой — как узнаю, жив ли, здоров ли?

Взял юноша тогда перо гусиное и в щелку над дверью дома воткнул.

— Не горюй, мама, — говорит. — Вернусь я. А если беда какая случится, кровь с этого пера закапает. Следи за ним.

Попрощался джигит с матерью, подпоясался, кистень свой взял и пустился в дальний путь.

День шёл Турай, ночь шёл, а всего-то вершок пути прошёл. Как-никак добрался он до гор высоченных. Слышит он вдруг гул громоподобный. Смотрит джигит: две горы друг о друга бьются. Подошёл поближе, видит — батыр сидит да теми двумя горами, как камешками, забавляется.

Спрашивает Турай:

— А что это ты делаешь?

— Да вот, — батыр отвечает, — тебя ожидаючи, кашу надумал сварить. Видишь, из огнива огонь добываю…

А звали этого батыра Тауказар. Дальше они в путь вместе двинулись. Шли, шли, а потом ещё одного встретили. Брал тот батыр огромные камни, в кулаке сжимал их, потом выбрасывал.

— Что это ты делаешь? — спрашивают они его.

— Да вот, — батыр говорит, — вас ожидаючи, кашу надумал сварить. Видите, масло из камней выжимаю…

А этого батыра звали Ташказар. И пошли три друга за счастьем вместе.

День шли, ночь шли, много лугов, озёр и рек миновали и добрались до одного дремучего леса. Уж такой густой, тёмный был, такой непролазный да дикий — никогда здесь человеческая нога не ступала. Вот пробираются друзья самой чащобой и вдруг видят избу. Внутрь заходят: очаг есть, у очага — казан^{59}, в переднем углу — сэке^{60}, миска да ложка — вся утварь на месте, а хозяев не видно:

Переночевали батыры в доме раз, потом второй — никто не появляется.

— Ладно, — думают друзья, — отдохнём здесь немного, дичи настреляем, а там видно будет.

Вот отправились Тауказар и Турай на охоту, а Ташказар в избе остался еду готовить. Только он суп сварил — кто-то в дверь стучит:

— Открывай!

Открывает Ташказар дверь, и входит в неё высокомерный, кичливый карлик: Сам-с-пядь-да борода пядей пять.

— Посади меня на нары, — приказывает. Посадил Ташказар.

— Суп давай, — говорит. Подал Ташказар суп в миске.

— Мало! Весь казан давай! — кричит.

— Весь не могу, — говорит Ташказар. — Мне ещё товарищей кормить.

Сам-с-пядь-да борода пядей пять ногами на батыра затопал:

— Ах вот ты как?! А ну неси казан, не то хуже будет!..

Принёс Ташказар казан, поставил перед ним. Сам-с-пядь-да борода пядей пять суп проглотил, а потом убил Ташказара и ушёл.

Турай с Тауказаром с охоты вернулись и глазам своим не верят: друг убитый лежит, а казан пустой на полу валяется. Кто здесь побывал? Да кто бы не побывал, а Ташказар мёртв, не встанет. Погоревали о нём друзья, погоревали, да делать нечего, надо дальше жить.