Во мне течет солидная доля крови жителей Славонии, очень большая – уроженцев Лики, и совсем немного немецкой, швабской. Видно, оттуда, из подсознания, в нашей семье возникали время от времени для употребления «домашние» слова типа «фергистмайнихт», «сопляж», «погоняло» и подобные областные словечки. В сорок четвертом году появились еще более странные слова, абсолютно деформированные. Именно в те годы появились «салфетки», «Сангвиники», потом «пролетарии» и тому подобное. Наш радиоаппарат, достаточно устаревший, стали называть «Юрий Лоренц». Но милее всех мне было имя Вацулич, Вацулич был первым солдатом свободы, которого я увидел. И наконец, надо объяснить читателю, почему «ремесло» для меня эквивалентно тайному обществу, кружку, секте. Я был знаком с портными. У портных были следующие предметы: обезглавленные деревянные куклы, вечные календари до 1990 года на стенах, магниты с булавками. У каждого портного были шаблоны для каждой детали одежды, иногда они делали шаблоны из старых школьных атласов. Чтобы сделать шаблон рукава, портной резал карту Европы для второго класса гимназии: где-то разрез проходил по речке, а где-то по проходящей в реальной жизни линии фронта. Но если все придирчиво перебрать в памяти главной вещью все-таки был магнит: булавки влеклись к нему с больших расстояний, шурша по полу на манер тараканов. И конечно же, все это было увенчано по принадлежности профессиональным дипломом, взятым в рамку и прибитым к стене, но все-таки…

О ремеслах я размышлял как о народах. Прежде меня даже удивляло, почему это все говорят на одном языке, когда между людьми такая разница. Я был совершенно уверен, что ремесло, профессия – это какая-то организация, чаще всего секретная.

В детстве какие-то ремесла значили для меня много, какие-то нет. По соседству жили портные, официанты, часовщики. Я наблюдал за их часто совершенно необъяснимой работой. Потом я стал вникать в одно из самых странных занятий, в отцово приказчицкое ремесло. Приказчики, эти артисты прилавка, виртуозные упаковщики крохотных вещичек, обладатели исключительно ловких рук, работали по скобяным и другим лавкам, но мне казалось, что они – актеры, играющие в великолепном спектакле. Все это было так странно, вывернуто наизнанку, но так было, так все и вошло в книгу. Мне тридцать девять лет, но скоро будет сорок. Был бы я помоложе, прошли бы все эти дела тысяча девятьсот сорок третьего и последующих прекрасных лет нашей жизни без меня.

1972

Приходит слуга Мия Оршич и от имени всех работников спрашивает отважную, симпатичную и решительную хозяйку: «Дорогая хозяйка, что нам сегодня следует делать?», а она ему отвечает: «Ты знаешь, добрый человек, что наш хозяин находится на важном поповском Соборе в Венгрии, так что все здесь легло на наши плечи, следовательно, работай как можно лучше!»

Катарина Ускокович, урожденная Пеячевич, разговаривает каждое утро с работником, работящим и старательным, хотя и хорошим человеком, варит сладкую овсяную кашу больному ребенку и после этого бросает все силы на стирку белья, которое у нас есть для ношения на теле, как на верхней его части, так и на нижней, для стола скатерти, на которых едят, для постели, особенно если кто-то в ней больной лежит, а также домашнее белье типа фартуков, полотенец и тому подобного. Работник Мия продолжает расспрашивать прекрасную хозяйку: «Хозяйка» что мы будем делать с пустырями, которые состоят из непаханой и тяжелой земли, на которой, кроме папоротника и вереска, нет ничего полезного?», а хозяйка отвечает ему: «Перекопай их и преврати в пашню, чтобы все цвело на ней, хозяин будет счастлив, если по завершении своего путешествия увидит, что полезные растения растут там, где прежде только волчец был и прочая напасть!» И после этого говорит: «Что и как с тутовым деревом и самими листьями, хватят ли их, чтобы накормить наших шелковичных червей, которые в мгновение ока могут вылупиться из коконов и улететь в образе мотылька, так что мы их больше никогда и не увидим?» Слуга Мия отвечает ей: «Только вот проложим в земле трубы с целью осушения и тут же набросимся на пауков и мышей, которые растаскивают все, что у нас есть!» «Мусор надо собрать в кучу, чтобы ветер опять не разнес его», – велит сердитая хозяйка, глядя на небо с целью определить, пойдет дождь или не пойдет. «Будем ли копать яму для жидкого навоза, несмотря на то что кто-нибудь сможет упасть в нее?» – спрашивает верный слуга. Хозяйка расспрашивает, какого вида земля бывает, особенно про глину, как обычную, так и сукновальную, фаянсовую, известковую и пластичную для выработки самого качественного фарфора. «Если тарелку разбил, смело можешь ее выбрасывать, это лучше, чем склеивать», – объясняет она. Слуга на это говорит: «Надо известь гасить, как жирную, так и постную, а может, даже и гидравлическим путем!» Хозяйка говорит: «Надо на охоту за зайцами сходить, на рынок – осла в упряжку купить, а я сяду и запишу все в главную книгу, дневник и расходник, чтобы разобраться, куда у меня сегодня деньги ушли!» «Молокомер точно нам покажет, что есть в молоке, одно ли молоко или еще что-нибудь, например, вода», – говорит хозяйка Катарина с легкой угрозой. Слуга смотрит на свою хозяйку и продолжает следующими словами: «Я никогда бы не налил внутрь ни капли воды, пусть у меня рука на корню отсохнет!» – а хозяйка решительно отвечает: «Лучше бы так, чем позориться тебе на базаре, продавая излишек, который нашему дому не нужен!» Слуга Мия Оршич спрашивает: «Будем до удобрять гипсованной землей или нет, учитывая, что гипс есть белая материя, получаемая в результате обжига в особых печах гипсового камня и которая в контакте с жидкостью приобретает огромную твердость?» Катарина велит: «Сегодня осушим вон те луга, позаботимся о господском салате, попробуем немножко в гончарне, может, выйдет нормальная посуда!» А после этого велит верному слуге: «Отведи этих двух здоровых детей на реку, пусть учатся плавать, а то вдруг неожиданно наводнение случится». И после всего этого: «Только не выдумай с жандармами ругаться из-за всякого пустяка, потому что потом нам только хуже станет!» «Что бы мы без наших коров делали!» – вздыхает слуга Мия, весь гордый и в обрызганных коровьим молоком штанах. Слуга Мия говорит всем: «Нам надо старательно работать, чтобы было что показать на земледельческой выставке в Пожеге, или на винной выставке в Липике, или на выставке крупного рогатого скота в Загребе, там вскоре соберется вся скотина всего королевства, так что ее мычание во всей Европе услышат!» «Тогда нам останется только конопля, которая воняет в процессе обработки, но без нее мы все ходили бы по белу свету голые и босые, как нищие», – примечает слуга, а хозяйка велит: «А сейчас сойдем в подземные помещения, специально приготовленные для этой цели, и займемся выращиванием грибов, которые созревают только в вечной темноте и сырости, как будто все мы под арестом в царской темнице».

После этого в освободившуюся кухню входит пес. верный спутник человеческий, который проживает по всей земной поверхности. Псы бывают гончие, домашние кудлатые, охотничьи, дворняги и доги, и вот вес этот показывает свои усталые и печальные глаза, и хозяйка говорит ему: «О мой грустный пес, кто опять огорчил тебя так сильно, сейчас я тебе дам сахарную косточку, грызи и круши ее своими зубами сколько захочешь, но только после этого от тебя польза должна быть на охоте, во дворе, при ограблении, а также как от друга семьи!» А ведь мог бы этот же самый пес, взбесившись и обозлившись, перекусать всех домашних так, что все они поумирали бы в страшных мучениях, стоило только ему захотеть.

Слуга Мия кричит: «Хозяйка, напали на нас неправильные гусеницы со всех сторон, жрут все живое на каждом дереве, все скрипит под их бездушными челюстями, могу ли я купить у хозяина Йовы, брата вашего уважаемого мужа, какую-нибудь жидкость, чтобы истребить их?» Другой слуга прибегает полумертвый и вопит, что в пшенице полно жучков с носиками и рожками, что они очень мелкие и потому их трудно разглядеть, однако жрут яровые только так. Хозяйка Катарина велит: «Все это не так страшно, главное – чтобы не сгорел амбар, чтобы дед Теодор в колодец не свалился и чтобы хозяина нашего, Василия, который сейчас в дальней дороге, не отравили на Соборе нехорошие люди!» Еще говорит хозяйка своему симпатичному, хотя и бедному и оборванному народу, состоящему из слуг, не слишком умных: «Каково бы пришлось нам, если бы кто у нас подсыпал медного купороса в детскую еду, или ограбил бы нас и передушил во сне, или пришли бы налоговые и все у нас конфисковали, хотя у меня все бумаги в порядке?» На это отвечает ей жена деверя: «Я оставила своего мужа, а твоего деверя, одного в лавке где его варвары селяне обворовать могут при покупке пол-литра спирта или кило соли, и все только для того, чтобы помочь тебе воспитывать твоих троих детей, один из которых, самый маленький и самый слабенький, хотя и мальчик, сгорает в тяжелейшей горячке!»