— Вот! — сказал он остальным. — Рядом с «Маленькой Италией» есть ателье с таким названием: «Гелиос, одежда по размеру. С 1893 года». Это не очень далеко от моего дома.

— Ну что? — спросила Электра. — Пойдем?

Шенг забился в кресло и жевал гигантский мятный маффин.

— А когда мы увидимся с Гермесом?

— Он сказал, что сам даст о себе знать, — напомнил Харви. — Может быть, завтра в это же время.

— Отлично, — сказала Мистраль.

Она рисовала в своем альбоме профиль Агаты.

— Не так уж и отлично, — пожаловалась Электра, посмотрев на дисплей своего телефона. — Завтра мне придется, как минимум, полдня провести с тетей Линдой, иначе не получится.

— Она злится? — спросил Харви.

— Она только что купила бронзовую копию статуи Свободы и хочет пойти посмотреть на саму статую со мной вместе.

— Привет.

— Ну как?

— Я дал им адрес Агаты.

— Они задают намного меньше вопросов, чем мы в свое время.

— Наверное, в этом их преимущество.

— Я тоже так думаю.

— Я чувствовал энергию твоей племянницы на расстоянии метра. Она могла бы сжечь все мои бумаги, если бы знала, как ее использовать.

— А остальные?

— Шенг еще не открылся. Его инстинкт пока дремлет. А его глаза…

— Потрясающие, правда?

— У него обезоруживающая улыбка.

— А какое у тебя впечатление о Мистраль?

— Это ветер надежды.

— Ветер — единственное, что осталось на дне ящика Пандоры… Надежда — женщина.

— А дух — мужчина.

— А что ты думаешь о Харви?

— Я дал ему в руки вазу с букетом сухих примул.

— Что-нибудь произошло?

— После того как он взял их, они расцвели. Земля просыпается, Ирэн.

На вывеске ателье «Гелиос» было нарисовано золотое солнце, лучи которого оканчивались маленькими ручками. Название было написано округлыми греческими буквами, под ним — крошечное помещение, почти закрытое мусорными ящиками. Холодный дождь и почти полное отсутствие света способствовали тому что у всех возникло какое-то чувство утраты.

Остановившись на другой стороне улицы, ребята разочарованно смотрели на ателье.

— Ну что, пойдем? — спросил Шенг.

— Зачем? — фыркнула Электра.

— Можем… Не знаю… Спросить, знали ли они профессора.

Харви крутил в руках лоскуток материи.

— Возможно, эти три иголки что-то значат.

— Конечно, как же иначе, — скептически сказала Электра. — Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем нам что-нибудь понять в этой истории.

— По-моему, мы на верном пути, — заметила Мистраль, указывая на вывеску. — Мы все время видим солнце. В Риме было солнце Митры, а здесь…

— Вывеска ателье, — усмехнулся Шенг, переходя дорогу. — Потрясающе!

— Может быть, нам не стоит туда входить, — настаивала Электра.

— Почему?

— Я не знаю. У меня плохое предчувствие…

— Как в Риме? Когда ты чувствуешь жжение в пальцах? Жар? Желание взорвать лампочку?

— Что-то похожее, да.

— Хочешь остаться на улице?

— Я могу остаться с тобой, если хочешь, — предложила Мистраль.

— Нет, нет. Идите, — ответила девочка. — Я пока позвоню тете.

— А ты не думаешь, что могла бы быть полезной там? Внутри? Может быть, ты что-то почувствуешь.

— Я чувствую, что не хочу идти туда. Этого достаточно?

— Мы быстро, — сказала Мистраль.

Вместе с Харви и Шенгом она вошла в ателье.

Оставшись снаружи, Электра вздохнула и потерянно осмотрелась. Она солгала: ничего особенного она не чувствовала. Ей казалось, что она полностью опустошена, может быть, из-за долгой дороги. Ее энергия словно исчезла. В электрическом городе, который ее окружал, среди стекол, отражающих улицы, среди огромных витрин и толп народа она чувствовала себя подавленной. Каждая улица Манхэттена вызывала у нее тревогу. Как будто бы ей не хватало воздуха. Но не воздуха ей не хватало: дул свежий ветер, пахло морем. Она видела, как среди небоскребов кружатся белые чайки. Ей не хватало твердой земли. Земля словно вибрировала под ее ногами, и Электра это постоянно чувствовала. Ей все время казалось, что сейчас что-то произойдет.

Солнце спряталось за облаками.

Электра чувствовала себя усталой. Она не могла сказать, что происходит, но уже научилась доверять своим ощущениям. И не только негативным.

Она увидела профиль Харви в витрине ателье и успокоилась.

Потом услышала шум.

Противный ворон тыкал клювом мешки с мусором.

Ателье было маленьким и темным, в нем чувствовался запах шерсти и другие запахи, которые сложно было определить: старое дерево, пар, ваниль, хлопок, пуговицы.

Работали два человека. Старик с редкими седыми волосами и в громадных очках для чтения, направленных на газету с кроссвордами, и женщина с больными ногами, которая сидела и шила рукав пиджака, подколотый булавками на манекене.

— Здравствуйте, ребята, — сказал старик, подняв голову от газеты. Длинные серые волоски торчали из его ноздрей, как антенны. — Что я могу сделать для вас?

— Добрый день, — ответил Харви. — На самом деле… мы и сами этого точно не знаем.

— Великолепно, — доброжелательно ответил старик. — Это типичный ответ того, кто приходит в ателье.

Женщина сделала нетерпеливое движение, поправляя рукав на манекене. И это не ускользнуло от мужчины.

— Триптолема, дай мне слово сказать! Что за тоска! — воскликнул он, откладывая газету на стол. — Ты всегда только шьешь и кроишь, шьешь и кроишь…

Женщина что-то быстро сказала по-гречески, но по ее тону можно было понять, что она недовольна.

— Не обращайте внимания, — ответил старик. — Пятьдесят лет лает, но не кусает… Правда, Триптолема?

Он оперся кулаками о стол, положив узкие большие пальцы поверх указательных.

— В общем, вы сказали, что сами не знаете, зачем пришли. Итак, это ателье. Мы шьем одежду по размеру. Извините, что я позволил себе… но по-моему, это не совсем то, что вам нужно. Это не в том смысле, что мне не нравятся ваши джинсы или футболки с коровами…

— Это не корова! — быстро возразил Шенг. — Это гиппопотам. В Китае его все знают.

— Ну хорошо. А здесь известен только наш принц Галльский.

— Я его не знаю.

— Это название вот этой ткани, черно-белой, — пояснила Мистраль.

— Хорошо сказано, барышня. К счастью, хоть кто-то из вас разбирается еще в этих вещах.

— Моя мама занимается модой. Она создает духи.

— Великолепно. Триптолема, ты слышала? Духи! — воскликнул старик и вполголоса добавил, чтобы рассмешить ребят: — Никогда не мог ее убедить купить себе хоть один флакон.

Харви вытащил из кармана кусочек черной материи с тремя маленькими иголками.

— На самом деле мы пришли из-за этого. Вам это о чем-нибудь говорит?

Старик положил лоскуток на стол, и его ноздри задрожали.

— Английская шерсть, отличная фактура, номер четырнадцать… Черт возьми. Я лет двадцать не видел такой ткани, но она точно у нас была. В смысле, я это вижу по этикетке.

— А иголки?

— Отличные иголки. Можно посмотреть?

— Пожалуйста.

Портной приблизил к себе настольную лампу и положил под конус света три иголки в ряд.

— Да, конечно. Они тоже наши. Я бы мог поспорить, что это старинные позолоченные иголки моего отца, привезенные прямо из Голландии. Дайте посмотреть… Ммм… Да, именно так, как я и думал. Существует три размера иголок. В Нью-Йорке — длинные и толстые иголки, для рукавов или пуговиц. В Париже — для изнанки. В Лондоне — самые тонкие, для подкладки. Какое погружение в прошлое, ребята! Эти мы не используем со времен моего отца… прекрасный был человек… В общем, вы поняли — я таких не видел уже очень давно. Где вы их нашли?

— В старом доме.

— Ах, папины иголки! Он оставлял их только важным клиентам вместе с кусками материи или нитками. Так, если нужно было что-нибудь починить или переделать… у каждого костюма были свои иголки и свои куски материи, чтобы поменять. Вы всего этого не понимаете. Но когда-то хороший костюм стоил больше, чем машина. В общем, если хотите, я у вас их куплю.