— Я тебе плачу не для того, чтобы ты думал, — сухо ответил голос.

— Ух, ух, ух… Простите меня, господин, что я сомневаюсь… — саркастически ответил владелец клуба, — и что я не уважаю твою игрушку.

— Ты знаешь, что я не люблю игры.

— Неудивительно, Геремит. Ты вообще ничего не любишь. Кроме себя самого, естественно.

На экране с изображением Шанхая промелькнула тень — слишком быстро, чтобы можно было успеть ее разглядеть.

— Мне нужна карта. И другие волчки, — сказала тень.

— Это вопрос нескольких часов. Нам просто нужно подождать, — ответил Доктор Нос.

— Завтра семнадцатое марта, — напомнил Дьявол Геремит.

— Уже семнадцатое марта, — ответил Доктор Нос, посмотрев на часы. — Слышишь, как тихо? Это праздник Святого Патрика. Все языческие божества спрятались в тени, ждут, пока он закончится. Это не лучший день, чтобы выходить на поверхность. Ух, ух, ух… Но это не значит, что в этот день нельзя двигаться под землей.

— У меня еще пять дней.

— Для чего?

— Для того, чтобы не упустить вторую встречу.

Тень снова появилась на экране, изображавшем Шанхай. Ее было видно со спины, на фоне стеклянных небоскребов. Она смотрела на улицу, скрестив руки на груди.

— Я уже почти вижу ее.

— Кого? Твою силу, которая сокрушит весь город?

— Звезду, — ответил Геремит не оборачиваясь. — Но тебя такие вещи не должны интересовать.

Эгон Нос снова взял сигару в руки. Его окутал дым.

— В Адской кухне нет звезд. И ты прав: это меня не интересует. Звезды слишком далеко, и их плохо видно. И потом, когда я смотрю на небо, у меня кружится голова. Зачем нужны звезды, если их даже нельзя потрогать?

Ветер с Нью-Йоркского залива раздувал длинные волосы Электры и паруса лодок. Девочка закрыла глаза, позволяя своим мыслям лететь по воле ветра.

Как изменилось ее настроение по сравнению со вчерашним днем! Она чувствовала себя хорошо, в гармонии с миром и снова была переполнена своей вулканической энергией. Это было из-за поцелуя с Харви — по-другому не скажешь. Взгляд в музее, который дал ей возможность почувствовать себя очень красивой. И желанной.

— Ты похожа на осьминога, — сказала Линда Мелодия, возвращая ее снова в реальность.

— Спасибо, тетя, — обиженно ответила Электра.

Руки женщины погрузились в ее космы с привычной проверкой.

— Ты не пользовалась бальзамом, — заключила тетя. — А масло?

— Я его выпила.

Линда приподняла локоны племянницы и проанализировала их, как энтомолог тропическую бабочку.

— Ну и ну! Все концы секутся. Надо подрезать.

— О'кей, я побреюсь под ноль.

Тетя отступила на шаг.

— Электра, что с тобой? Ты странная. Я бы сказала… веселая. — Она показала племяннице прядь волос, которую все еще держала в руках. — Раньше ты бы вырвала их у меня из рук, крича, чтобы я не смела интересоваться твоими волосами. А сейчас ты ведешь себя, как хорошая девочка. Что с тобой?

Электра почувствовала прилив гнева, но очень смутный, такой, который было легко погасить.

— А если ты знаешь, что меня это злит, зачем ты берешь мои волосы?

— Они секутся!

— А у тебя никогда не секлись?

— Секлись, конечно. И лучше бы мне тогда кто-нибудь об этом сказал.

Электра улыбнулась:

— Тетя, ты невыносима.

— Между прочим, в твоем возрасте я должна была…

— Я и не думала ничего другого. А ты знаешь, что это твой пиджак?

— Знаю, Капри, тысяча девятьсот семьдесят девятый. — Одежда Линды Мелодии пережила годы и осталась новенькой, как с иголочки. — Я даже помню, кто мне его подарил, — продолжила Линда удовлетворенно. — Красивый парень, которого потом пришлось бросить.

— Почему? — засмеялась Электра, представив себе эту сцену.

— Почему, почему? Сначала тебе дарят подарок… потом начинают звонить тебе, приводят тебя куда-нибудь, где полно орущих людей, потом входят в твой дом в грязных сапогах, потому что не смогли удержаться и не пнуть мячик, который катился по улице. Стоит тебе принять подарок, как ты начинаешь работать на них.

— Но он красивый, — заметила Электра.

— И черт с ним, — вздохнула Линда, засмотревшись на профиль статуи Свободы перед ними. — Мы здесь выходим?

— А раньше нет другого острова?

Тетя Линда открыла программку прогулки на пароходе и прочитала:

— «Эллис-Айленд». А да. Это сюда высаживались все иммигранты, которые приезжали в Соединенные Штаты. Представляешь? Миллионы людей, которые ждали своего разрешения на въезд…

«Бог знает, сколько здесь погребено интересных историй, — подумала Электра, когда пароход подплывал к острову Свободы. — И кто знает, что об этом думает Харви. И кто знает, где он сейчас…»

Харви только что вышел из Шанин Билдинг — дома Агаты. У него на плече висела спортивная сумка. Шенг бежал за ним со своим любимым рюкзаком и с фотоаппаратом на шнурке. Они скопировали фото профессора и рамку. Но день еще только начинался.

— Ну и куда мы пойдем? — спросил Шенг.

На улице огромная толпа народу. Повсюду полицейские. Улицы закрыты лентами, не пускающими на тротуар.

— Пойдем в старый ирландский квартал! — предложил Харви. — В Адскую кухню.

— А почему она так называется?

— Я не знаю. Наверное, потому, что ирландцы переезжали сюда в начале прошлого века из своей земли, пытаясь убежать от голода.

— Ну тогда Адская кухня — это кухня моей мамы, — пошутил Шенг. — Это настоящий ад! Тысячи китайских традиций сплетаются в одну без всякой причины.

Ребята сели в метро и направились на восток. Выйдя на поверхность, они обнаружили кучу народа и оркестры. Вся улица напоминала зеленое море. Белые и зеленые гирлянды украшали окна, фонари, семафоры, тысячи флагов, которые развевались на ветру.

— Они что, с ума сошли? — прокричал Шенг Харви, пытаясь пробраться сквозь толпу.

Вокруг них дудели в трубы, все люди были в шляпах в бело-зеленую клетку, кругом вились облака сладкой ваты и сияющие гирлянды.

— Черт! — прокричал Шенг, попав в компанию людей с разрисованными лицами. — Я даже двинуться не могу!

— Ты еще не видел, что там на Пятой улице!

Они остановились около киоска, где продавались чипсы. В толпе был человек, который не казался очень веселым. Толстый, крупный, задыхающийся, он еле пробирался. Он издалека смотрел на Харви, стараясь не потерять его среди моря людей. И разглядывал его нового друга, китайца. Когда ребята остановились и начали есть чипсы, мужчина прислонился к столбу и достал свой дневник, куда занес несколько быстрых записей. Потом снова начал двигаться, хладнокровный и усталый.

— Эй, давай с нами, друг-индеец! — кричали ему.

Но это его не остановило. Он пытался понять, куда идет Харви Миллер.

На фонарном столбе сидел ворон с больным глазом и бросал на друзей неприязненные взгляды.

— Я слышу, что ты хрипишь! — сказал Гермес по телефону. — Нет. Это не твоя вина, мама. Это телефон. Нет. Я не могу тебе перезвонить. Мне нужно идти. Да, я уже выхожу. Естественно. Я в Нью-Йорке. Что? А какая разница, порядок там или нет? Да в ней не может быть порядка после того, как мне ее перевернули воры…

Гермес прикусил губу. Но было уже поздно. Он уже все сказал.

— Мама! Подожди! Нет, нет, у меня ничего не украли… Успокойся. У меня не украли ни одного доллара. Нет, там не было ничего ценного. Да, что-то разбили, пару стульев… но это съемная квартира! Они не мои! А американцы все страхуют! Они страхуют даже саму страховку! А потом, раз пришли один раз, то больше не придут! Я… мама, слушай, мне надо идти. Я… мама… мне надо… А-а-а-а-а-а-а!

Гермес бросил телефонную трубку как заправский баскетболист. Потом, для гарантии, выдернул провод из розетки.

Вот только этого и не хватало, чтобы довершить беспорядок из-за визита воров. Он перевел дыхание, посмотрел на часы и вышел. У него была назначена встреча с Мистраль перед Центром Рокфеллера, и он уже рисковал опоздать. Он взял свою сумку с документами, подошел к двери, но по пути передумал. Вернулся назад, собрал куски разломанного дивана и пошел в ванную.