Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— С удовольствием, госпожа, — поблагодарила Мистраль, делая всем остальным знак быть такими же вежливыми.

Внутри квартира была похожа на гротескный магазин. Каждый квадратный сантиметр стен был украшен черно-белыми фотографиями или заключенными в рамки вырезками из газет. Рамки были серебристыми, золотистыми, из темного и из светлого дерева. Стеклянные, костяные и коралловые рамки. Рамки с этническими мотивами и рамки с искусственной травой.

Хозяйка провела ребят в гостиную с огромными окнами, которые выходили на улицу — в них были видны другие небоскребы. Великолепный вид, такой, что дух захватывало.

А вот интерьер комнаты, видимо, видели лучшие времена: на диван персикового цвета была наброшена полосатая шкура зебры с вылезшими волосками, рядом с диваном стояли два кресла с вытершейся обивкой и покосившимися ножками. Хрустальные лампы, скривившиеся от собственного веса, отбрасывали смутные отблески на предметы.

— Садитесь, — пригласила женщина.

На низеньком восьмиугольном столике стояла статуя кота.

Ребята сели вокруг стола, а хозяйка пошла в кухню, шаркая ногами.

— Значит, ты племянник Альфреда? — сказала она Шенгу, включая плиту. — А остальные кто?

— Извините, я вам соврал. Это была шутка, — сразу же уточнил Шенг, пытаясь исправиться. — Я сказал вам первое, что мне пришло в голову.

— Интересно, — ответила женщина из кухни, возясь с чашками.

— Вам помочь? — предложила Мистраль, вставая с кресла и направляясь к двери.

— Нет, спасибо. А хотя помоги. Принеси мне поднос, который стоит на столе в гостиной.

Мистраль посмотрела на столик:

— Поднос?

— Передвинь Пако.

Шенг протянул руку, чтобы потрогать статую кота в центре стола. Он неожиданно заметил, что это настоящее животное.

— Черт! — воскликнул он, когда его рука погрузилась в пушистую шерсть.

Кот не передвинулся ни на сантиметр.

Ребята аккуратно подняли Пако и положили его в кресло, где он расположился, не издав ни единого звука. Электра взяла поднос, на котором он спал, и передала его Мистраль, которая, в свою очередь, отнесла его на кухню.

— Очень интересно, я говорю, — продолжила старая дама, выставляя на поднос пять чайных чашек из разных сервизов и без блюдец, — что первое, что тебе пришло в голову, — это представиться племянником человека, которого я не видела уже восемь лет.

— Восемь лет?

— Если я правильно посчитала… да, — подтвердила хозяйка дома. — Сколько ты мне дашь лет, мальчик?

Шенг фыркнул, но она не заметила.

— Пожалуйста, не заставляйте меня отвечать! Я совсем не понимаю, кому сколько лет!

— А вы? — настаивала дама.

— Пятьдесят? — предположила Электра.

Харви опустил голову.

Из кухни раздался взрыв смеха.

— Девочка, это уж слишком. Спасибо тебе, конечно, но мне восемьдесят два.

— Хао! — воскликнул Шенг.

— Потрясающе, — улыбнулась Мистраль. — По вам не скажешь.

— Готов поспорить, на всех этих фотографиях вы, — добавил Шенг, рассматривая стены.

Женщина тут же вышла из кухни, чтобы посмотреть, на какие фотографии указывают ребята.

— Да. Много-много лет назад, — удовлетворенно кивнула она. — Когда быть молодой и быть актрисой еще что-то значило.

— Вы были актрисой? — удивленно спросил Шенг.

— Строго говоря, я еще ею являюсь, — ответила дама, приподняв очки на лоб, чтобы лучше его разглядеть.

— Извините, я хотел сказать…

— Не извиняйся. Бывают разные ситуации. Я ни на кого не обижаюсь.

Электра и Харви с любопытством рассматривали фотографии. На нескольких фото Харви увидел вывески известных нью-йоркских театров.

— Вы актриса кино или типа «быть или не быть, вот в чем вопрос»? — с восхищением спросил Шенг.

— Еще лучше, чем «быть или не быть», — пошутила госпожа. — Я играла в греческих трагедиях.

— Вот это да! — воскликнул Шенг.

— А как вас зовут? — спросила Электра, взгляд которой скользил по старым фотографиям — длинные черные платья, шляпы с перьями страусов, автомобили кремового цвета с круглыми фарами.

— Я Агата.

— Очень приятно, госпожа Агата. Я Электра.

— Мистраль.

— Харви.

— Очень приятно, госпожа Агата ван дер Бергер. Я Шенг.

Чайник на огне издал долгий свист.

Агата снова разразилась смехом и покачала головой:

— Мальчик, тебе лучше и правда ничего не говорить. Что это ты вообразил? Я не его жена.

Чай был подан. Горячий, кипящий. Агата села на диван между Электрой и Харви и начала рассказывать:

— Я познакомилась с Альфредом на «Медее», греческой трагедии. Мне очень нравились эти жуткие кровавые спектакли. Потрясающие! Это был осенний вечер, мы выступали в «Лицеуме» на Бродвее. Кстати, это самый старый театр Нью-Йорка, и он еще работает. В общем, шел ужасный ливень.

Агата отпила чаю. Повисла долгая пауза.

— Просто чтобы было понятно, ребята, я никогда не была известной актрисой. Я пыталась, но после того, как один раз прыгнула с трамплина в мир спектакля, поняла, что мне хватит и маленьких ролей — то здесь, то там, как получится. Моя блестящая карьера вся здесь: несколько черно-белых фотографий, пара статей в газетах, пара ужинов с более или менее важными персонами, разговоры… Вот и все. В «Медее» в тот вечер я играла кормилицу. Маленькая, но важная роль. Именно я первой выходила на сцену, в полной тишине. И должна была начать словами: «О, для чего крылатую ладью лазурные, сшибаяся, утесы в Колхиду пропускали?»[2] Я уже была немолода, но, уверяю вас, волновалась, как девочка. Я играла во всем мире на сцене, но «Лицеум»… Ах, «Лицеум» — это «Лицеум». Это совсем другое.

Агата сделала паузу и отпила еще чаю.

Когда она возобновила свой рассказ, она обвела ребят взглядом, требуя абсолютного внимания:

— «Медея» имела большой успех, и, когда спектакль закончился, актеры труппы попросили меня пойти поужинать с ними. Но я не хотела разделять с ними их мечты и слушать разговоры, которые слышала уже тысячу раз, так что отказалась. Я хотела спокойно побыть одна. Театр после спектакля полон тайн и загадок. Ты как будто слышишь в голове голоса актеров, которые выходили на эту сцену до тебя.

Харви внезапно стал прислушиваться к рассказу старой женщины.

— Я спокойно снимала грим, — продолжала Агата, — и когда вышла, уже не было никого, кроме уборщиков и швейцаров. На улице дождь шел стеной. А на другой стороне улицы стоял Альфред.

Женщина улыбнулась. Поставила чашку и подчеркнула слова, которые прозвучали, жестами:

— Он стоял под дождем неподвижно, как будто дождя вообще не было. Он ждал меня там все это время, в такую погоду! Он был очень худым, практически истощенным, его борода торчала из-под длинного коричневого плаща. В одной руке он держал букет цветов, с которого стекала вода, а в другой — полностью размокший зонтик. Я сначала не поняла, что он ждал меня. Потом, когда он меня увидел, он подошел, стал говорить мне комплименты, и я рассмеялась, — мне казалось, что это шутка. Но он был серьезен и… пригласил меня на ужин.

— А вы согласились? — спросила Электра нетерпеливо.

— Конечно нет! — ответила Агата. — Я его видела первый раз и не знала, кто он. И потом… в нем не было очарования. В тот вечер я взяла такси и вернулась в гостиницу, но на следующий вечер Альфред снова был около театра. И так он ждал меня каждый день в течение месяца. Если он видел, что я выхожу одна, то он подходил, делал мне комплименты, если нет — оставался в стороне. Он меня не преследовал, никак не проявлял по-другому своего интереса — просто ждал меня у выхода из театра. Через месяц наша труппа перенесла спектакль «Медея» в другой театр — небольшой, не на Бродвее. И около выхода из этого театра я снова увидела Альфреда, который меня ждал. Он подошел ко мне так же, как в первый вечер, и снова попробовал пригласить меня на ужин. Он вызывал у меня такую нежность, что я согласилась. И во время этого единственного ужина Альфред меня покорил. Он заказал много даров Бахуса… но дело было не в том, что мы ели или пили. Это была его заслуга. Он оказался интереснейшим собеседником, однако грустным: он утверждал, что больше не видел никого, с кем ему нравилось бы говорить. Говорить просто так, обсуждать разные понятия, идеи и предположения. Он сказал, что молодежь предпочитает «делать дела», но не имеет понятия, зачем их делать. Он утверждал, что слова больше никому не интересны. И никто за ними не следит — они просто звучат в тишине. Поэтому они не растут и не дают своих плодов… Я его слушала и думала, что он прав. Слова так важны! Верные слова в нужный момент. Только они могут изменить действительность!

вернуться

2

«Медея» Еврипида, пер. И. Анненского.

15
{"b":"251524","o":1}