И наконец, искусством стало то, что воспринимается как искусство. Но если и в самом деле у каждого имеется свое представление об искусстве (искусством является то, что видит зритель), то не становится ли само понятие «искусство» настолько размытым, что оно уже утрачивает свой смысл? Разумеется, мое решение считать свою перечницу произведением искусства еще не означает, что она таковым является. Если искусство должно что-то означать, то разве нам не следует иметь более жесткие критерии, отделяющие искусство от не-искусства?

Смотрите также

12. Пикассо на пляже

48. Злой гений

66. Фальсификатор

86. Искусство ради искусства

Когда Сери Браум приняла в подарок вечную жизнь, она думала совсем о другом. Конечно, она знала, что ее мозг будет извлечен из тела и помещен в резервуар. Знала она и о том, что ее связь с внешним миром будет осуществляться лишь с помощью видеокамеры, микрофона и динамика. Но в то время такая вечная жизнь казалась очень хорошим вариантом, особенно по сравнению с непродолжительной жизнью в ее втором, разлагающемся теле.

Однако, вспоминая теперь прошлое, Сери думала, что, может быть, она слишком легко позволила убедить себя в том, что сама является всего лишь мозгом. Когда ее первое тело перестало работать, хирурги извлекли ее мозг и вставили его в тело другого человека, чей собственный мозг перестал функционировать. Когда она проснулась в новом теле, у нее не было сомнений в том, что она по-прежнему была тем же самым человеком — Сери Браум. И поскольку от ее старого тела остался лишь мозг, казалось, что можно спокойно говорить о том, что она по сути своей и была мозгом.

Но жизнь лишь в качестве мозга казалась Сери чрезвычайно убогой. Как же ей хотелось пожить полной жизнью в реальном теле. Тем не менее, поскольку она, Сери, сейчас имеет такие мысли и сомнения, то вправе ли она сделать вывод о том, что по сути своей она представляет собой свой мозг, не больше и не меньше?

Источник: Глава 3 книги Томаса Найджела «Взгляд из ниоткуда» (Оксфорд Юниверсити Пресс, 1986).

Среди всех разговоров о загадках человеческого сознания — а их множество — можно легко забыть об одном, несомненно, установленном факте: мысль зависит от здорового, функционирующего мозга.

Доказательств, что это именно так, предостаточно. Наркотики, шишки на голове, дегенеративные заболевания — все это влияет на наши познавательные способности. Разум не может защититься от атак на мозг.

Доводы против немногочисленны. Анекдотические описания сообщений от мертвых и покойников могут звучать внушительно, но истина в том, что ничего похожего на убедительные доказательства в их истинности так и не было представлено.

Принимая во внимание тот факт, что мы считаем себя индивидуумами со своими мыслями, чувствами и воспоминаниями и что именно мозг делает это все возможным, будет ли правильным прийти к выводу, что мы — это наш мозг? Разумеется, мы идем туда же, куда следует наш мозг. Если мой мозг успешно имплантирован в ваше тело и наоборот, то разве я не буду в этом случае жить в вашем теле, а вы в моем?

Мы должны с осторожностью делать такие выводы. Конечно, от нашего мозга может зависеть наше существование, но это не значит, что мы должны говорить, что мы — это наш мозг. Возьмите, к примеру, ситуацию с музыкальной партитурой. Она может существовать лишь на чем-то материальном: на нотах, в компьютерном файле, возможно, даже в мозгу музыканта. Но было бы неправильно утверждать, что поэтому партитура является одним из этих объектов. Музыкальная партитура представляет собой код, который для своего существования нуждается в том, чтобы его где-нибудь зафиксировали. Но именно код, а не место, где его зафиксировали, делает его тем, чем он является.

Может быть, это верно и в отношении человеческого «я»? Нотами и нотными ключами, составляющими индивидуальность, могли бы быть мысли, воспоминания, черты характера, все вместе определяющие то, кем мы являемся. И эта партитура может быть записана только в человеческом мозге. Однако это не означает, что мы — это наш мозг.

Если бы так было, то понятно, почему новая жизнь Сери кажется ей такой убогой. Подобно тому как никогда не исполняемая музыкальная партитура остается потенциальной, а не реальной, так и человеческий разум, который не может находиться в человеческом теле, является жалкой тенью своего истинного «я».

Тем не менее можно потерять все ощущения своего тела и действительно превратиться в мозг, заключенный в бесчувственное тело. Разве не являются подобные люди, которые существуют на самом деле, живыми примерами мозга, сохраняющего жизнедеятельность с помощью физических процессов? И если это так, то не предполагает ли подобное утверждение, что в конечном счете мы можем быть лишь мозгом?

Смотрите также

2. Отправьте меня…

30. Из этого состоят воспоминания

46. Амебовидный

51. Жизнь в бочонке

Джун была одной из самых популярных ясновидящих в Пекине. Она выделялась среди других не точностью своих предсказаний, а тем, что была глухонемой. Как правило, ее сеансы проходили за ширмой, из-за которой она передавала клиентам свои предсказания в виде неразборчивых записей.

Джун переманивала к себе клиентов своего конкурента, Шинга, который был убежден в том, что глухота и немота Джун были притворными и предназначались для того, чтобы выделиться среди других. Поэтому однажды он пришел к ней, чтобы разоблачить ее мошенничество.

После нескольких формальных вопросов Шинг начал проверять, действительно ли Джун не может говорить. Джун это не смутило. Ее ответы приходили с той же скоростью, ее почерк оставался неизменным. В конце сеанса разочарованный Шинг сдернул ширму и, убрав этот барьер в сторону, увидел не Джун, а мужчину, которого, как он узнал позже, зовут Джон. Тот сидел за компьютером и набирал свое последнее послание. Шинг закричал на него, требуя объяснений.

«Не ори на меня, чувак, — ответил Джон. — Я не понимаю ни одного твоего слова. Китайский не говорить, компранд?» (Сот-prendre (фр.) — понимать.)

Источник: Глава 2 передачи Джона Сиэрла «Разум, мозг и наука» (Британская радиовещательная корпорация, 1984).

Клиенты Джун/Джона могли верить, а могли и не верить в то, что человек, находившийся за ширмой, можег видеть будущее, или что он глухонемой, или даже что он является женщиной, но все они были уверены в том, что тот, кто находился за ширмой, понимал по-китайски.

Он получал послания на китайском и передавал обратно содержательные ответы. Что еще яснее свидетельствовало о том, что автор посланий понимал тот язык, на котором они написаны?

Подобные мысли лежали в основе теории, известной в 1950-х годах под названием функционализм. Согласно этой теории иметь разум еще не значит иметь определенный вид биологического органа, такого как мозг, это значит иметь способность к выполнению функций разума, таких, как понимание, суждение и общение.

Однако правдоподобность этой точки зрения серьезно подорвана историей Джона и Джун. Здесь вместо сознания или разума в целом рассматривается одна конкретная функция разума: понимание языка. На сеансе Джун создавалось впечатление, как будто тот, кто находился за ширмой, понимал китайский язык.

Следовательно, согласно взглядам функционалистов, мы должны сказать, что понимание китайского языка здесь все же существует. Но, как обнаружил Шинг, на самом деле такого понимания не наблюдается. Тогда выходит, что функционализм не прав: для того чтобы иметь разум, недостаточно выполнять функции разума.

Можно возразить, что если Джон не понимает по-китайски, то его компьютер должен понимать этот язык. Однако представьте себе, что Джон работает не с компьютером, а со сложной технологической инструкцией, которую он хорошо освоил благодаря длительному ее использованию. Эта инструкция говорит ему о том, что следует писать в ответ на поступающие к нему запросы. Результат, с точки зрения человека, находящегося за ширмой, будет одинаковым, однако очевидно, что в данном случае нет никакого понимания китайского языка. И можно утверждать, что, поскольку компьютер просто обрабатывает символы согласно правилам, он, как и Джон со своей инструкцией, тоже ничего не понимает.