Естественно, насторожились цензоры Ленинграда, где жил и печатался тогда Чуковский. Свободно издававшиеся до 1925 года книги писателя стали запрещаться в очередном, иногда в четвёртом-пятом изданиях. Чуковский пробовал искать защиты у П. И. Лебедева-Полянского, о чём говорит обнаруженное в архиве письмо: «Многоуважаемый Павел Иванович! Ленинградский Гублит ни с того ни с сего запретил четвёртое (!) издание моего „Бармалея“. Чем „Бармалей“ хуже других моих книг? Всяких мошенников пера и халтурщиков, кропающих стихи для детей, печатают беспрепятственно, а меня, „патриарха детской книги“, теснят и мучают. Право же, эта жестокость — бессмысленна»[75]. Но даже всесильный Павел Иванович, главный цензор страны, не помог, а скорее всего, не захотел помочь: он чутко держал нос по ветру, а ветер явно подул не в ту сторону. Сам Чуковский пробовал отстаивать свои права, разговаривал по этому поводу с Острецовым, но тот объяснил ему так (тогда ещё цензоры давали хоть какие-то объяснения): «Да неужели вы не понимаете? Дело не в какой-нибудь книжке, не в отдельных её выражениях. Просто решено в Москве — подсократить Чуковского, пусть пишет социально-полезные книги. Так или иначе, не давать вам ходу…»

Писатель отмечает в своём дневнике «удивительную неосведомлённость всех прикосновенных к Главлиту», а одного из ленинградских цензоров припечатал совершенно гениальной формулой: «…молодой человек (…) несомненно беззаботный по части словесности»[76].

К этому хору присоединились голоса ценителей из Смольного. Коллегия отдела печати Северо-западного Бюро ЦК ВКП(б) подготовила обзор детских книг, выпущенных ленинградскими издательствами в 1926 году. Особые претензии вызвала продукция крупнейшего частного издательства для детей «Радуга», «идеологически выдержанная на 41 процент, невыдержанная на 59. К последним нужно отнести некоторые книги К. Чуковского, которые удачны и приемлемы по ритмическому лёгкому стиху, но совершенно неудовлетворительные идеологически. Укажем хотя бы на „Муркину книгу“, рассчитанную, очевидно, на детей вроде Мурочки, родители которых и они сами привыкли получать все блага жизни без всякого труда, которым даже и бутерброды с краснощёкой булочкой сами в рот летят (…) Педагогически неприемлема книга „Бармалей“ того же автора, запугивающая детей разбойниками и злодеяниями („В Африке злодей, в Африке ужасный Бар-ма-лей…“)».

Всё тот же злосчастный «Крокодил» и позднее вызывал неудовольствие Главлита. Б. М. Волин, новый начальник Главлита, прочитав в газете о включении сказки в пятое издание знаменитой книги Чуковского «От двух до пяти» (1935 год), распорядился её задержать: в результате в книгу вошёл искорёженный текст[77].

Идеологическая кампания, развязанная в 1943–1944 годах, коснулась и детской литературы. 1 марта 1944 года «Правда» публикует статью П. Юдина «Пошлая и вредная стряпня К. Чуковского»: так квалифицирована сказка «Одолеем Бармалея», в которой писатель якобы пытался «сознательно опошлить великие задачи воспитания детей в духе социалистического патриотизма». Протест писателя, посланный в газету, так и остался неопубликованным[78]. Сказка привлекла внимание верховного цензора — самого Сталина. По его приказу был пущен под нож вышедший в свет в январе 1943 года сборник «Русские советские писатели. Антология 1917–1942 гг.», куда входила и сказка Чуковского. Единственный экземпляр антологии сохранился в собрании литературоведа В. Я. Кирпотина с его пометой «Книга не вышла». Вместо неё приказано было издать «Сборник стихов». Он вышел спустя полгода с исключением напечатанных в антологии сказки Чуковского и некоторых стихотворений Сельвинского, Кирсанова, Яшина и других поэтов. Сама же сказка вызвала неудовольствие вождя, видимо, за «несерьёзное» отношение автора к событиям войны — как и критики двадцатых годов, он не понял и не принял игрового начала детской поэзии Чуковского. Раздражение вызвало описание грядущего дня Победы; в этот день свершатся самые чудесные превращения («Куры станут павами, лысые — кудрявыми» и т. п.). Как свидетельствует в своём дневнике В. Я. Кирпотин, писателя, говоря на современном жаргоне, «подставили» детская секция и Президиум Союза советских писателей, выдвинувшие сказку «Одолеем Бармалея» на соискание Сталинской премии. Вождь читал всё, что входило в рекомендованный список, и лично утверждал каждую кандидатуру. Злосчастная сказка попалась ему на глаза… «Эта премия присуждалась в итоге лично Сталиным, — записывает Кирпотин. — Узнав, что Чуковский выдвинут, он рассердился — и дал соответствующий сигнал. Сказочника всенародно топтали, азарт и степень критики ошеломляли, переходящие в ругательства слова оставляли после себя чувство недоумения»[79].

Травля продолжалась и даже усилилась после выхода в августе 1946 года постановления ЦК о журналах «Звезда» и «Ленинград». В статье С. Крушинского «Серьёзные недостатки детских журналов», опубликованной в «Правде» (29 августа), разносу подверглись журнал «Мурзилка» и сказка Чуковского «Бибигон». Однако за несколько месяцев до того уже была проведена артподготовка «по линии детской литературы». Донос на Чуковского поступил от «комсомольца-добровольца» — секретаря ЦК ВЛКСМ В. Иванова: «детский фронт» был всегда своего рода «епархией» комсомола.

12 апреля 1946 года он просит секретаря ЦК ВКП(б) С. Н. Патоличева ознакомиться со сказкой К. Чуковского «Собачье царство», изданной, как ни странно, каким-то чудом уцелевшим «кооперативным издательством „Сотрудник“» — «по заказу Центрального универмага Главособторга (!)». По мнению комсомольского секретаря, «это антихудожественное и антипедагогическое произведение. К. Чуковский, как и в предыдущих своих сказках „Одолеем Бармалея“ и „Бибигон“, допускает серьёзные ошибки». Г. Ф. Александров в сопроводительной записке сообщил о том, что «антихудожественная книжка К. Чуковского „Собачье царство“ подвергнута критике в газете „Культура и жизнь“ (от 10.12. с. г.) в заметке „Пошлятина под флагом детской литературы“» [80].

Начальник Главлита по своей линии выпустил приказ о работе Мособлгорлита, разрешившего «политически вредную по содержанию книжку К. Чуковского „Собачье царство“», которая была конфискована и изъята из продажи и фондов общественных библиотек. К делу приложен экземпляр небольшой (шестнадцатистраничной) книжечки с иллюстрациями Сергея Чехонина, снабжённый многочисленными подчёркиваниями. Содержание же сказки сводится к следующему: «злые» и «гадкие» (эти слова всюду подчёркнуты) мальчишки Шушка и Гулька издевались над добрым псом Полканом: не кормили, запрягали в тележку и ездили на нём, хлестали и т. д. Не выдержав издевательств, Полкан убежал в «Собачье царство», в котором живут одни собаки, а царём всех собак является Уляляй XVIII. Узнав о страданиях Полкана, он посылает пса Бабошку с приказом доставить мальчишек в «Собачье царство». Здесь они испытывают те же муки, которым сами подвергали несчастного Полкана. Наконец они взмолились, и добрый Полкан великодушно их прощает. Уляляй XVIII сказал при этом: «Я верю, что они станут добрыми, потому что здесь, в нашем царстве, ты дал им хороший урок».

Вся эта история рифмуется с нападками на «Приключения обезьяны» Зощенко, где тоже изображены злые люди, преследующие несчастное животное. Более того: как вполне серьёзно писалось в докладной записке Жданову об идеологических просчётах ленинградских журналов, «обезьяна, обученная и быстро привыкшая вытирать нос платком, чужих вещей не брать, кашу есть ложкой, может быть примером для людей»[81].

Ещё анекдотичнее звучит такая цензурная претензия: В сборнике «Советские ребята» помещено произведение со стихами такого содержания: