Кэ-ань сделал подряд три глубоких затяжки и, выпустив дым, но все еще держа трубку, повернулся к Цзюе-синю:

— Меня беспокоит только наш дом, а на остальное — наплевать. Рано или поздно, а шоссе до нашего особняка дойдет. Придется тогда и главный подъезд ломать, да и сад переносить, — Услышав, что Чжан Би-сю снова предлагает ему затянуться, он неожиданно умолк, пристраивая мундштук, и снова повернулся к племяннику только тогда, когда докурил всю порцию: — Тогда придется выложить немалую сумму денег. Вот почему, по-моему, лучше пораньше продать дом. Надо пользоваться моментом, пока военные дают хорошую цену; тысяч сто возьмем, а восемьдесят — это уже непременно. Цзюе-ин, когда вернешься домой, скажи мое мнение своему отцу. — Кэ-ань явно приободрился. Его сморщенное, как сухой лист, лицо, теперь блестело, словно после дождя. Но истощенный вид нельзя было скрыть ничем.

Цзюе-ин радостно поддакивал, а Цзюе-синь, не одобрявший решение Кэ-аня, пробурчал что-то нечленораздельное.

— У меня еще есть дело, Цзюе-синь, — снова начал было Кэ-ань, но его остановил Чжан Би-сю, который старательно разжигал Кэ-аню трубку; услышав, что тот снова заговорил, он укоризненно поглядел на него:

— Кэ-ань, ты слишком много говоришь.

— Не лезь, это серьезное дело, — улыбнувшись, повернулся к нему Кэ-ань. — Слишком уж я тебя избаловал. Даже жена не вмешивается в мои дела. — Еще раз улыбнувшись Чжан Би-сю, он снова повернулся к Цзюе-синю и продолжал: — У меня на несколько тысяч акций вашей компании. В будущем месяце у меня не хватит наличных на праздники, и я хотел бы продать половину акций. Узнай, может кто хочет купить, и устрой это мне. Я с августа прошлого года — с нового урожая риса — до сих пор еще всю аренду не получил. Лю-шэн подсчитал, что, в лучшем случае, будет не больше половины того, что было за последние два года. А тут еще «молодцы с большой дороги» бесчинствуют, налоги на армию да на самооборону большие. Кое-где арендаторы уже собираются отказываться от аренды. А мы за счет нашей земли живем. Если так пойдет, что делать будем? Вот я и предлагаю побыстрее дом продать. Каждая семья получит тысяч по десять с лишним — можно будет на какое-нибудь дело использовать. Я думаю, и ты мое предложение одобришь.

Цзюе-синь отнюдь не одобрял этого предложения, но, помня о том, что пришел справиться о здоровье дяди, не мог спорить с ним и вежливо поддакивал. Когда же речь зашла об акциях, то он вспомнил, что положение на бирже неустойчиво и что акции нелегко будет продать даже с некоторой скидкой, и удивился, почему это дяде не хватает наличных денег. По его подсчетам, только проценты с текущего счета в банке и дивиденды с акций могли дать Кэ-аню возможность безбедно прожить несколько лет. Он видел лишь исключительную скупость Кэ-аня дома, но не знал, что на стороне дядя сорит деньгами направо и налево, тратя только на одного Чжан Би-сю громадные суммы (он знал, конечно, о том, как Кэ-ань покупал Чжан Би-сю материю, но сейчас забыл об этом). Он хотел было заговорить с Кэ-анем об акциях, но неожиданно вмешался Чжан Би-сю.

— Ты же знаешь, Кэ-ань, что я не люблю слушать, когда ты заводишь разговор о семье, — слегка нахмурился актер и состроил гримасу, придав своему лицу выражение недовольства.

— Больше не буду, — поспешил успокоить его Кэ-ань, заметив кислую мину Чжан Би-сю, и нежным шепотом добавил: — Опять вспомнил прошлое?

Чжан Би-сю, потупившись, кивнул. Тогда Кэ-ань обернулся к племянникам.

— Вы его не презирайте. Он ведь тоже из интеллигентной семьи, — пояснил он. — Специалист по каллиграфии. К тому же, он из нашего города, его семья и сейчас еще здесь.

— Кэ-ань, да ты… Ну, зачем ты говоришь все это? — тихо проговорил Чжан Би-сю, подняв на Кэ-аня полные слез глаза.

— Ничего, им можно сказать. — И Кэ-ань обратился к Цзюе-синю: — У него родня богатая, но его дядя испортил ему жизнь. Поэтому он не любит, когда речь заходит о семейных делах. Дядя его — известный шэньши в нашем городе…

— Покури-ка лучше, — и Чжан Би-сю прекратил словоизлияния Кэ-аня, сунув ему в рот мундштук трубки.

— Правда, Чжан Би-сю? А где же твоя родня, — заинтересовался Цзюе-ин. — Раз знаешь, что они так с тобой поступили, что же ты не вернешься и не устроишь скандала своему дяде?

— Не ожидал, не ожидал, — сочувственно произнес Цзюе-синь. — А ты еще поддерживаешь с ними отношения?

Искреннее участие Цзюе-синя тронуло Чжан Би-сю. Он решил рассказать все, как было. Зажигая опиум Кэ-аню, он невесело начал:

— А почему я просил не заводить речь о прошлом, Цзюе-синь? Думаешь, они захотят считать своей родней какого-то актёришку? Ты не поверишь, до чего коварны люди, если я расскажу тебе свою историю. Помню, было мне лет десять. Отец мой тогда уже умер, чужие люди обманом выманили меня из дому, украли и увезли в другой уезд. Видят, что я сложен неплохо, ну и продали меня в театральную труппу. Мой хозяин только уже перед смертью сказал мне, что это дядя погубил меня. Выучился я актерскому мастерству, пел несколько лет в чужих местах и опять попал в родной город. Кое-как разузнал, что не прошло и полгода после того, как меня украли, мать моя заболела и умерла. Ну, и ясно — все наше имущество попало в руки к дяде. Теперь это богатый шэньши. Он частенько приходит в театр послушать мое пение. Один раз я даже вместе с другими артистами пел у него дома. В тот день женился мой младший брат, было очень весело, шум, гам… Я все-таки помнил этот дом. А они меня не узнали. Пел я им в тот день «Осенний аромат коричных цветов». Да… Спел, а потом прямо в гриме сошел с подмостков и вместе с гостями пил вино. Мой младший брат, вне себя от радости, так и летал между гостями. А ведь не поступи дядя со мной так подло, был бы и я сейчас барином. Эх, да что там! Видно уж судьба мне быть артистом! — Рассказывая, Чжан Би-сю все больше и больше переживал, а под конец в его голосе даже послышались рыдающие нотки. Заметив, что Кэ-ань выкурил свою порцию опиума, он, не прерывая рассказа, взял из его рук трубку, да так и держал, забыв про нее. Глаза его покраснели, лицо выражало грусть и примирение с судьбой. Кончив рассказывать, он, словно не замечая окружающей его обстановки, продолжал тупо смотреть на огонек в курильнице, как будто видел в красном язычке пламени свое счастливое детство.

— Он вам правду рассказал — я сам об этом на стороне узнавал, — улыбнулся Кэ-ань племянникам.

— Ты должен найти дядю, переговорить с ним и вернуть обратно свое имущество. А не согласится — судись с ним! — вырвалось у Цзюе-ина. Он чувствовал, что судьба не должна быть такой жестокой к этому симпатичному человеку. Цзюе-синь же ничего не сказал и только несколько раз вздохнул.

— Добрая у тебя душа, Цзюе-ин. Но подумай — разве кто поверит хоть одному слову презираемого всеми актера? А доказательств у меня никаких нет. На их стороне деньги и влияние. Судиться! Да разве мне выиграть дело? — с горечью сказал Чжан Би-сю и, положив трубку, достал из-за пазухи платок, чтобы вытереть глаза. Многое хотелось бы ему сказать сейчас, излить недовольство и обиду, долгие годы копившиеся на сердце и сейчас рвущиеся наружу. — Нас всегда ругают нахальными вымогателями, торгующими своей внешностью, — продолжал он, отнимая платок от лица, — только и злословят на наш счет — как мы кокетничаем да капризничаем, как мы говорим да ходим. А ведь не знают, сколько ударов приходится вытерпеть, сколько слез пролить, прежде чем научишься всему этому! Знают только, как издеваться над нами. Но никто не понимает наших мучений! — Тут, не выдержав, он начал тихонько всхлипывать и поспешно приложил платок к глазам.

— Ну, зачем так, Фан-вэнь? Говорил, говорил — и расплакался, — мягко уговаривал его расстроившийся Кэ-ань, пытаясь отнять от его лица руку, чтобы вытереть слезы.

— Я не буду вас ругать, — возбужденно сказал Цзюе-ин, — вы мне нравитесь.

Видя настроение Кэ-аня, Цзюе-синь понял, что оставаться им здесь уже не совсем удобно; к тому же ему самому хотелось пораньше вернуться домой. Поэтому он начал прощаться. Кэ-ань не удерживал их. Чжан Би-сю, услышав, что они собираются уходить, поднялся и приказал Сяо-чжэню принести фонарь. Тот поспешно выбежал.