Потом слышу — в колодец что-то упало, — сбивчиво, сквозь слезы рассказывала Чунь-лань. Появились Шу-хуа, госпожа Чжоу, Цзюе-синь и Юнь. Как раз в этот момент завыл гудок на электростанции. Он гудел, как обычно, но какой страшной, безысходной тоской отдавался он в их сердцах в этот вечер, в эту минуту.
— Что же делать, Цзюе-синь? — умоляла дрожащая и растерянная Шу-хуа.
— Надо придумать, как спасти Шу-чжэнь, — волновалась Цинь; на глазах ее были слезы.
Не обращая на них внимания, Цзюе-минь приглушенным голосом отдавал приказания:
— Чунь-лань! Беги и сообщи дяде Кэ-дину и тете Шэнь! Ци-ся, принеси фонарь! А ты, Цзюе-синь, позови, пожалуйста, Юань-чэна и еще кого-нибудь. Я побегу на кухню, позову повара.
— Хорошо, только идите быстрее. У меня сердце ужас как бьется, — задыхаясь, торопила их госпожа Чжоу. — Кто бы подумал, что у нас в доме случится такое! — Мысли ее путались: она не могла ничего придумать и только топталась на месте, повторяя: — О небо! Сделай так, чтобы моя племянница осталась в живых!
Цзюе-минь, Цзюе-синь, Ци-ся и Чунь-лань разбежались. Цинь и Юнь вместе с госпожой Чжоу остались у калитки. Из комнаты Цзюе-синя, пробиваясь сквозь шелковые занавески, мягко падал свет, ложась причудливыми узорами на плиты двора. Неожиданно Шу-хуа почти бегом направилась в сад, к колодцу.
— Шу-хуа! Ты куда? — раздался сзади испуганный голос Цинь.
— Что толку торчать здесь? Может быть, Шу-чжэнь уже испускает последнее дыхание, — нервно и раздраженно бросила Шу-хуа.
Она приблизилась к колодцу. Перед ней зияла темная дыра. Все было, как обычно: сдвинутая к одной стороне деревянная крышка, лежащий около сруба шест с крюком. Тоскливо трещали сверчки, прятавшиеся в расщелинах между каменными плитами. От калитки доносились тихие голоса госпожи Чжоу, Юнь и Цинь. Тишина была невыносима. Шу-хуа нагнулась и заглянула в колодец — ничего, кроме слабого блеска воды!
— Шу-чжэнь! — жалобно позвала Шу-хуа, и ей показалось, что донесся какой-то слабый отклик. Это несколько ободрило ее, и она стала звать сестру изо всех сил: — Шу-чжэнь! Держись, сестренка! Сейчас мы тебя спасем!
Прибежала Ци-ся с фонарем в руке, подошли госпожа Чжоу, Цинь и Юнь. — Не надо кричать, Шу-хуа, — сквозь слезы произнесла Цинь, — она не услышит. Отойди немного.
— Услышит! Я звала ее — она откликается, — протестовала Шу-хуа! Ци-ся поднесла фонарь к отверстию, и Шу-хуа сунула туда, рядом с фонарем, голову, но по-прежнему было трудно различить что-нибудь. Только было видно, как блестят при свете фонаря слезы на щеках Шу-хуа.
Неожиданно мрак сгустился: это погасли огни. Со двора бежали с фонарями Цзюе-минь, истопник и поваренок; за ними следовало несколько служанок. У колодца сразу стало шумно.
Поваренок привязал фонарь к срубу, и вдруг посветлело. Затаив дыхание, все смотрели за действиями истопника, который опустил шест в колодец и начал шарить им, стараясь что-нибудь поддеть. Несколько попыток оказались безуспешными. Посовещавшись с поваренком, он решил действовать по-иному. Забрав у Ци-ся фонарь, поваренок пристроил его на сук старой сосны, нависавшей над колодцем. Истопник вспомнил, что нужна веревка, и принес ее из кухни.
У колодца стоял невообразимый шум: каждый по-своему обсуждал случившееся. Появилась госпожа Шэнь: запыхавшаяся, с растрепанными волосами, вся в слезах; за ней бежала Чунь-лань.
— Дочка! — истерически зарыдала госпожа Шэнь и как безумная бросилась к колодцу.
— Осторожно, тетя! — мягко успокаивала Цинь, схватив тетку за руку.
Госпожа Шэнь глядела на нее и, казалось, не узнавала. Затем обвела взглядом всех стоявших у колодца и вдруг набросилась на них с упреками:
— Что же вы глазеете? И не делаете ничего, чтобы спасти ее? — Никто ей не ответил. Тогда она нагнулась над колодцем и, громко плача, стала звать: — Дочка! Чжэнь-эр! Дочка!
Появился Цзюе-синь с Юань-чэном, Су-фу, Гао-чжуном и двумя носильщиками. Народу у колодца все прибывало, каждый подавал советы, все говорили наперебой, а госпожа Шэнь неумолчно причитала, то и дело выкрикивая имя Шу-чжэнь, словно пыталась разбудить мертвую дочь. Она мешала всем, но уговорить ее не было никакой возможности — она уже ничего не понимала. Отец, Кэ-дин, так и не пришел. Всем распоряжались Цзюе-синь и Цзюе-минь.
Печальное известие распространилось быстро. Даже те, кто спал, встали. Люди всё подходили и подходили, каждый суетился и хлопотал, увеличивая общую суматоху. Разговоры, крики, плач, причитания — все смешалось вместе. Наконец, после долгих пререкательств, угроз и обещаний чаевых метод действия был выработан.
Среди всеобщего гама двое носильщиков обвязали молодого истопника веревкой за пояс и начали опускать в колодец. Веревка медленно заскользила вниз, а носильщики, нагнувшись, все время переговаривались с истопником. Но вот веревка перестала скользить, а только раскачивалась. Носильщики громко крикнули что-то в колодец. Веревка дернулась несколько раз и остановилась. Все взоры были прикованы к ней. Надежда сменялась отчаянием, отчаяние — надеждой. Момент был ужасный: даже любители поговорить умолкли.
Веревка снова дернулась. Из колодца что-то крикнули, и носильщики, которым теперь помогали поваренок, Юань-чэнь и Су-фу, потянули веревку вверх. Вершок за вершком веревка медленно двигалась вверх, подчиняясь усилиям пяти человек, и глаза присутствующих двигались вслед за ней; а их сердца бились в такт рывкам веревки. Слова замерли у всех на губах — каждый ждал того мгновения, когда можно будет дать волю чувствам.
И мгновение это наступило. Но какое страшное мгновение! Юань-чэн, Су-фу, Цзюе-синь и Цзюе-минь кинулись к отверстию колодца, стали коленями на землю и, перегнувшись, стали тащить что-то, обмениваясь отрывистыми репликами. Они медленно поднялись с колен, медленно распрямились. Юань-чэнь и Су-фу отступили в сторону. Цзюе-синь и Цзюе-минь, держа тело Шу-чжэнь, готовились спуститься по приступочкам у колодца, но в этот момент свет фонаря случайно упал на прекрасное личико девушки, и женщины запричитали и заголосили. И было от чего: лицо Шу-чжэнь, лежавшей на руках братьев, хранило присущее ему кроткое, скорбное выражение; прядь волос прилипла ко лбу; глаза были закрыты; над левой бровью и на левом виске — ссадины, из которых сочилась кровь, окрашивая стекавшие с волос капли воды в красный цвет, губы сжаты, в углах рта — следы крови. Пропитавшееся водой платье прилипло к худенькому телу. На одной ноге еще хранился расшитый сафьяновый туфелек. Разлохмаченная коса, с которой струилась вода, тяжело свисала вниз.
Некоторые из женщин заливались слезами, другие ахали и вздыхали, закрывая глаза. Шу-хуа позвала несколько раз: «Шу-чжэнь! Сестра!!» — И горько зарыдала. Цинь всхлипывала, закрыв лицо платком.
Но больше всех страдала и терзалась госпожа Шэнь. Увидев лицо дочери, она бросилась к ней, схватила холодную, как лед, руку и с плачем и воплями упала лицом ей на грудь. Цзюе-синь и Цзюе-минь не могли двинуться и вынуждены были стоять на приступочках колодца.
— Не убивайся, Шэнь. Давай сначала перенесем Шу-чжэнь в комнату, — уговаривала поспешившая к ней госпожа Чжоу, пытаясь оттащить невестку от тела дочери. Но рыдающая госпожа Шэнь обхватила тело дочери и, ничего не слушая, не отпускала его. Цзюе-минь не выдержал.
— Уведите ее, — сказал он, поворачиваясь к стоявшим рядом.
Прижимая к себе кальяновую трубку, появился Кэ-мин вместе с госпожой Чжан. За ними с фонарем в руке шла Цуй-хуань. Они уже знали о случившемся. Кэ-мин хмурился и молчал; на душе у него было тяжело: это был сильный удар, предвестие неминуемой беды. О Шу-чжэнь он особенно не жалел — он оплакивал свои иллюзии, от которых мало-помалу ничего не оставалось. Он знал, что обитатели дома шаг за шагом приближаются к гибели.
Подошедшая госпожа Чжан и госпожа Чжоу успокаивали бившуюся в истерике госпожу Шэнь. Цинь и Шу-хуа помогали им уговаривать тетку. Наконец, им удалось оттащить ее от трупа Шу-чжэнь. Цзюе-синь и Цзюе-минь, не дожидаясь, пока принесут доски, стали спускаться с приступок, и держа Шу-чжэнь за плечи и за ноги, медленным шагом вышли из сада. Кое-кто последовал за ними, в том числе и госпожа Шэнь, всю дорогу испускавшая душераздирающие вопли.
