— Ли Бай-и я тоже видела, — улыбнулась Цинь.

— Где? — удивилась госпожа Чжан.

— В парке. Ты забыла, мама? Я же тебе тогда говорила, — напомнила ей Цинь.

— Неужели буду помнить о такой мелочи? — беззаботно ответила госпожа Чжан. — Не такая уж у меня хорошая память.

— Ты всегда ссылаешься на слабую память, мама, — усмехнулась Цинь. — Только, по-моему, ты не очень стараешься запомнить, все мимо ушей пропускаешь. Может быть, это и неплохо, но я так не умею.

Улыбнулась и госпожа Чжан.

— Смотри-ка, Цзюе-синь, — обратилась она к племяннику, — твоя сестра смеется надо мной. Только сейчас, по-моему, такое время, что лучше все мимо ушей пропускать. Теперь ведь все не так, как раньше. Слишком много для меня непривычного, если сердиться — злости не хватит. Лучше уж ничего не знать и не слышать. Ну, что ты на это скажешь, Цзюе-синь?

— Правильно сказано, тетя. Теперь спокойнее жить тем, кто не знает ничего и не слышит ничего, — улыбаясь, согласился Цзюе-синь.

— Ну, тебе-то, я вижу, не приходится жить спокойно, — беззлобно поддел брата Цзюе-минь, и Цинь звонко рассмеялась.

Цзюе-синь укоризненно взглянул на брата и попытался разъяснить свои слова:

— Это только потому, что я не довел свое намерение до логического конца и еще не стал совсем «глухим».

Госпожа Чжан улыбнулась.

— Что-то меня беспокоит твой характер, Цзюе-минь, — ласково и вместе с тем чуть-чуть обеспокоенно обратилась она к младшему племяннику. — Может быть, это покажется вам странным, но Цинь очень напоминает характером Цзюе-миня. Это — прямо близнецы. (При этих словах Цинь отвернулась.) — Боюсь только, что Цзюе-миню придется терпеть от общества.

— Ну, это вряд ли, тетя. Если человек твердо стоит на своих ногах — ему нечего бояться, — вмешался Цзюе-синь.

— Но и слишком колючим быть — тоже не годится, — еле заметно покачала головой госпожа Чжан. Бросив взгляд на дочь и заметив, что та смотрит куда-то в сторону, словно не слыша, что говорит мать, она позвала ее: — Цинь, слушай, что я говорю.

— Ты, мама, опять смеешься надо мной, я не хочу слушать, — капризно отозвалась Цинь.

— Я ведь верно говорю, — улыбнулась госпожа Чжан. — Цзюе-синь тут не посторонний, чего ты боишься? Ты сказала, что я не очень стараюсь все запомнить. Что ж, это верно: лет мне уж немало, мужчин в доме нет, неужели я одна должна обо всем думать? У меня только одно на уме, — закончила она уже несколько другим тоном, — как бы тебя замуж выдать!

— Опять ты за старое, мама? — запротестовала Цинь. — Скажи еще что-нибудь — и я уйду.

Госпожа Чжан жестом успокоила дочь:

— Не уходи, Цзюе-синь — свой человек, чего же стесняться? Не ты ли постоянно твердишь мне о новой морали? Что же ты так смутилась, когда речь зашла о сватовстве?

Смущенная словами матери, Цинь натянуто улыбнулась и, понурившись, умолкла.

— Теперь в сердечных делах молодежи разобраться трудно, — продолжала госпожа Чжан. — У меня от ваших дел голова кругом идет. Сегодня так, завтра — эдак, каждый день что-нибудь новое. Где уж мне говорить с вами о принципах? — Все это говорилось для Цинь. Затем госпожа Чжан обратилась к Цзюе-синю: — Меня сейчас только это и заботит, Цзюе-синь. Мне кажется, Цзюе-минь и Цинь очень подходят друг к другу, и я давно дала свое согласие. Твоя мать такого же мнения. Срок траура по бабушке у Цинь уже кончился — полгода прошло. И я давно бы уже все уладила, если бы они не твердили то и дело о каких-то новых идеях, новом образе действий. Нынче ведь все не так, как прежде, боюсь, своей старой головой не пойму этих новшеств, сделаю что-нибудь не так и все им испорчу. Ведь Цинь у меня — единственная дочь. А молодежи легче разобраться в сердечных делах других молодых людей. Вот, Цзюе-синь, я и хочу поручить это дело тебе: одна — твоя двоюродная сестра, другой — твой родной брат, и ты всегда к ним очень хорошо относился. Я верю, что ты все устроишь таким образом, чтобы я была спокойна, — последовательно излагала свои сокровенные мысли госпожа Чжан, выжидающе глядя прямо в лицо племянника.

— Не тревожьтесь, тетя. Я постараюсь сделать это для вас, — согласился Цзюе-синь. Тронутый доверием тетки, он отвечал вполне искренне, совершенно забыв в этот момент о возможных многочисленных препятствиях и отбросив мысль о том, как будет реагировать семья.

Цзюе-минь несколько раз устремлял взгляд на Цинь; она украдкой отвечала ему тоже взглядом. Лицо ее покрылось румянцем смущения, сквозь который, однако, так и светилась радость. А смущение придавало ей особую прелесть женственности. Глядя на нее сейчас, Цзюе-минь еще яснее ощущал свое счастье и тоже краснел от волнения. Когда госпожа Чжан кончила говорить, он еще долго растерянно и непонимающе смотрел на полное материнской ласки, но уже с явными следами старости лицо тетки и молчал, лишившись сразу всей своей выдержки и всего красноречия и чувствуя только, как ощущение счастья захватывает его всего, целиком.

И у Цзюе-миня и у Цинь теперь уже не оставалось ни сомнений, ни опасений. Они не видели никаких препятствий. Будущее представлялось им радужным.

— Раз ты так говоришь, то я спокойна, Цзюе-синь, — удовлетворенно произнесла госпожа Чжан. — За твою помощь даже они — не говоря уж обо мне — будут благодарны тебе. — Ее открытое лицо светилось радостью. Она нежно взглянула на дочь.

Та, словно обласканный ребенок, позвала:

— Мама!

— Что? — выжидающе посмотрела госпожа Чжан на дочь.

Цинь хотела что-то сказать, но слова вдруг застряли у нее на языке. Покраснев, она смотрела на улыбающуюся мать и, наконец, через силу произнесла:

— Не думала я, что ты мыслишь по-новому. Да ведь ты у нас просто человек нового времени! — от души похвалила она мать, хотя собиралась сказать совсем не то.

— Да ты с ума сошла, дочка! — смеясь, замахала на нее рукой мать. — Где же мне разбираться в новых идеях! Ведь если говорить правду, то я даже не одобряю их, эти ваши новые идеи. Только, — ласково улыбнулась она, — вы оба кажетесь мне очень хорошими. А тут, как нарочно, у стариков никакой энергии. Я и сама-то уже состарилась и приходится уступать свое место в жизни. Поэтому я и не в состоянии встать вам на пути. — Еще раз взглянув на Цзюе-миня, она продолжала уже несколько назидательным тоном: — Только я боюсь за твой характер: слишком уж ты остер на язык. Помнишь, тогда в комнате у твоей матери, как резко ты говорил? Все-таки со старшими не следует так разговаривать. Ругать тогда тебя было неудобно и не ругать — тоже неловко. Я же знала, что выругай я тебя тогда — пришлось бы мне дома с Цинь ссориться…

— Ну, что ты выдумываешь, мама? Когда я с тобой ссорилась? — с притворным негодованием рассмеялась Цинь, чувствовавшая себя неловко от насмешек матери.

Госпожа Чжан дружелюбно улыбнулась:

— Ты со мной не спорь. Я хоть и стара, но в ваших несложных сердечных делах я все же разобраться еще могу. Да я и не виню вас, — доверительно продолжала она, — знаю, что вы душой добры, а характером упорны и серьезны. Поэтому я спокойна и не ограничиваю вас. Вы еще молоды, вам жить да жить, а мне уж в музей пора. Я вашему будущему мешать не буду. Как, по-твоему, Цзюе-синь, права я? — обратилась она к старшему племяннику.

— Совершенно правы, тетя. В этом даже я отстаю от вас, — взволнованно, но с некоторой долей стыда за себя ответил Цзюе-синь.

— О, какой комплимент! — В голосе тетки звучало удовлетворение, она не сводила глаз с Цзюе-синя. — Ты — молодец, Цзюе-синь. Во многом ты похож на своего отца. Только, мне кажется, что ты слишком добр, ты готов слушаться каждого, готов взять на себя любое дело. А это вредит тебе самому. Я вижу, сколько ты претерпел за эти годы, и мне жаль тебя…

— Ничего, тетя, нужно терпеть, — скромно произнес Цзюе-синь.

— А мне всегда кажется, что у брата слишком мягкий характер, — скептически вставил Цзюе-минь. — Он каждому готов уступить, но никто этого не ценит; наоборот, его же и третируют. Вот возьмем случай с Цянь-эр: он старался, старался, потратил деньги, а тетя Ван его же к обвинила.