Через много лет я поняла, каким неженским делом они собрались заниматься, ведь после таких институтов, людей направляли работать инженерами на заводы или в закрытые конструкторские бюро, связанные с оборонной промышленностью. Если женщина не выходила замуж, она была обречена на постоянное житье в общежитии, в компании таких же одиноких и неприкаянных, как она сама. Если она выходила замуж и рожала детей, то не могла претендовать на более престижную и высокооплачиваемую работу. Она пожизненно оставалась стоять у кульмана, или сидеть за чертежным столом. И хорошо, если ей в мужья попадался порядочный и непьющий человек.

Света, окончив Бауманское училище, поступила в аспирантуру и затем там же много лет преподавала. Рита замечательно училась в Ленинграде, я ездила ее навещать, впервые побывав в городе, впоследствии сыгравшем большую роль в моей жизни и ставшим навсегда любимым. После института Риту распределили на работу в Свердловск, ныне Екатеринбург, и она уехала туда с несколькими своими сокурсниками. Там она обрела семейное счастье, родила детей и затерялась для меня во времени и пространстве, но навсегда осталась в сердце, как одно из самых ярких, добрых, счастливых и нежных воспоминаний. Все мои подруги вышли замуж. Одни разводились и снова пускались на поиски близкого человека, другие живут со своими мужьями, проходя путь, предназначенный каждой отдельно в соответствии с их духовными накоплениями. Мне предстояла совсем другая жизнь. Когда-то великий реформатор русского театра Немирович-Данченко сказал, что человек, в отведенное ему Богом время, проживает не одну, а много жизней. К такому же выводу я пришла самостоятельно. Сейчас, я стою перед новой жизнью, чтобы войти в нее нужно только переступить черту…

Какими самостоятельными мы были с самого детства! Самостоятельности сопутствовали независимость и внутренняя свобода. Однако мы делали много ошибок, которых можно было избежать, полагайся мы больше на старших.

Лето 1964 года я провела, готовясь поступать в Ленинградский государственный университет на отделение археологии, отправив туда документы сразу же по окончании школы. Я все-таки связывала свое будущее с историей и с самой любимой ее частью — историей древнего мира и археологией. Незадолго до начала вступительных экзаменов я получила свои документы обратно с запиской о том, что для поступления в университет на специальности, связанные с историей и другими общественными науками, необходим стаж работы в течение двух лет. Тогда таким дисциплинам обучали людей более зрелых, получивших определенный жизненный опыт, потому что многие дипломированные историки шли на партийную работу. В КПСС (Коммунистической партии Советского Союза) существовала система подготовки партийных кадров: ВУЗ, работа в комсомольских организациях, начиная с маленьких должностей и кончая каким-нибудь комсомольским руководителем, а затем переход в партийные органы и все с начала — подъем снизу вверх. Редко, кто добирался до верхушки, минуя промежуточные ступени, во время которых люди набирались опыта и дополнительно обучались в Советской партийной школе. Правда, набирались они не только положительного опыта, но и опыта бюрократического и коррупционного. Среди партийных руководителей редко встречались по-настоящему убежденные, верящие в коммунистические идеалы люди, сюда стремились, в основном, карьеристы, те, кто не блистал какими-либо талантами, но страстно хотел «выйти в люди», стать лидером, иметь привилегии. Как правило, эти люди дослуживались до определенного уровня и получали хорошие квартиры, государственные дачи, автомобили, право получать дефицитные продукты и промышленные товары в специальных магазинах-распределителях, куда не было доступа простым смертным. При Советской власти партия и государство провозглашались единым целым. То есть партия руководила государством. Всемирный опыт показывает, что любой государственной власти, в той или иной степени, сопутствуют бюрократия и коррупция. В нашем Советском государстве партийная иерархия способствовала развитию коррупции, но противовесом ей были коммунистическая идеология и «моральный кодекс строителя коммунизма». Замешанные на страхе перед «вышестоящими товарищами», они сдерживали многих партийных функционеров. В сегодняшней России идеологии нет, мораль считается пережитком прошлого, поэтому бюрократизм и коррупция цветут махровым цветом, и кто знает, удастся ли их остановить. Меня тогда такая карьера не увлекала, причисляя себя к интеллигенции, я на бюрократов смотрела свысока.

Известие о том, что мои документы не взяли на исторический факультет Ленинградского университета, меня просто убило, тем более что на принятие решения, куда пойти учиться, оставалось чуть больше недели. Очень не хотелось учиться в Вологде, казавшейся стоячим болотом по сравнению с теми городами, куда ехали поступать в институты мои лучшие подруги. Меня притягивало все новое, неизведанное, любые перемены казались лучше, чем жизнь в провинциальном городе. Мама предлагала мне поступать на исторический факультет Вологодского педагогического института, но там не было археологии. И тогда я решила поступать на факультет иностранных языков, уже тогда престижный и известный в Вологде. Вспомнились уроки любимой учительницы английского языка, Лиллы Николаевны Лихачевой. Эти уроки стали последней гирькой на весах судьбы, склонившей меня к этому решению.

Все же полной уверенности в том, что я на правильном пути у меня еще не было, и экзамены я сдавала равнодушно, без страха, а потому все прошло легко и просто. В августе 1964 года вместе с несколькими своими бывшими одноклассницами я стала студенткой ВГПИ. Весь первый год учебы я колебалась и думала: учиться мне здесь или бросить и идти приобретать практику для поступления в университет через два года. Эти колебания сказывались на учебе — первый семестр я училась кое-как. Мне не нравилось все: само здание факультета, старое с клетушками-аудиториями, в которых ютились группы по десять, одиннадцать человек; методы преподавания, основанные на зубрежке, почти школьная занятость по шесть-восемь часов в день плюс самостоятельные занятия в лингафонном кабинете и ежедневные домашние задания по языковым дисциплинам. Рушился миф о свободной студенческой жизни, к которой я так стремилась. Нужно было вкалывать постоянно, а результатов на первых порах не было видно. Кроме того, мне казалось странным, что преподаватели мотивировали нас к учебе, в основном, бесконечными нотациями и выговорами за плохие знания. Все это было унизительно и обидно, казалось несправедливым и не вызывало желания учиться. Ненавидя любое насилие над личностью, я бы ушла из института, если бы не случай. Во втором семестре нам прочел лекцию на тему своей научной работы Владимир Александрович Хомяков, заведующий кафедрой английской филологии. Это был настоящий ученый, талантливый, умный и увлеченный своим делом. Встреча с ним поставила все на свои места. «Вот кем я хочу быть — ученым», решила я. Владимир Александрович пригласил всех желающих заниматься под его руководством студенческой научной работой, я была одной из первых в этом списке. Конечно, моя первая работа не представляла собой ничего интересного, но именно с этого момента я сделала очень важный шаг — поставила перед собой цель и стала стремиться к ней. Тогда же мне в руки попала первая неадаптированная книга английского автора, которую я прочитала от корки до корки со словарем, тетрадкой и ручкой, выписывая почти каждое слово и переводя его на родной язык, а затем заучивая наизусть. С каждой новой книгой слов приходилось выписывать все меньше, и, уже на втором курсе я запоем читала на английском языке почти без словаря. С этого началась моя настоящая учеба, порой однообразная и трудная, но, без сомнения, интересная и нужная.

Учеба, в основном, давалась легко, потому что она заключалась в чтении, написании конспектов, в выступлениях на семинарах и в ролевых играх. А чтение и лицедейство всегда были моими любимыми занятиями. Я не напрягалась излишне, зато все свое свободное время проводила в областной библиотеке. Еще в одиннадцатом классе, когда библиотека располагалась в помещении бывшего Дворянского собрания (теперь — это областная филармония), я познакомилась с Марией Геннадьевной Ильюшиной, заведовавшей отделом иностранной литературы. Ее высказывания о книгах, авторах, людях казались мне необычайно глубокими и остроумными, а сама она недосягаемой. К ней в отдел ходили, представлявшиеся мне необыкновенными, люди, не только для того, чтобы почитать книги на иностранных языках или посмотреть новые иностранные журналы, но и пообщаться с Марией Геннадьевной, со временем ставшей для меня просто Машей. Имея московское высшее библиотечное образование, она постоянно изучала иностранные языки и знает их несколько. Маша всю свою жизнь посвятила благородному библиотечному делу, сохранила и не просто приумножила фонд отдела иностранной литературы, а создала его заново на современной основе, практически первой использовала в своей работе персональный компьютер. Уже в девяностых годах через ее отдел можно было связаться с любой крупной библиотекой мира, и ознакомиться с ее фондами. Хотя не каждая столичная библиотека могла тогда похвастаться такими возможностями. И это только то, что доподлинно известно мне. С течением лет Маша выросла в настоящего ученого, редкого профессионала своего дела.