— И мы снова начнем верить в лошадей, — сказала девушка с Севера, улеглась на диван около развязного полицейского и заснула.

Когда я проснулась, был уже день. Органист с засученными рукавами, с ведром и щеткой в руках убирал комнату. Я была укрыта его теплым пальто.

— Ух, как я спала!

— Ты сама виновата, что осталась без утреннего кофе. Но ничего, скоро обед.

— Я просто удивляюсь…

— Чему? — Он, улыбаясь, смотрел на меня.

— Тому, что я проснулась в чужом доме.

— А где не чужой дом? Мы все на земле — гости в чужом доме. Но как чудесно совершать это земное путешествие!

— Даже если мир — разбойничье гнездо?

— Да, даже если мир — разбойничье гнездо! А разве это что-нибудь меняет!..

— И даже если наша страна будет отнята у нас?

— Да, даже если страна будет отнята у нас. А разве для тебя это неожиданность?

Я не знала, что ответить учителю.

— Мне больно от молока в груди, — сказала я.

— Пойди и приведи себя в порядок, а потом будем обедать.

Пока я спала, он накупил массу вкусных вещей: в одном свертке были яйца, в другом — колбаса, в третьем — вяленая рыба, в остальных — масло, сливки. На столе лежал еще один большой пакет, мне показалось, что в нем сыр. Мы уселись за кухонным столом и принялись есть прямо из пакетов.

Наконец я спросила:

— Скажи, что сделал мой друг?

— В нашем обществе существует лишь одно настоящее преступление — преступно быть деревенским жителем. Поэтому города мира будут разрушены.

— Но он чувствовал призвание… У него были далеко идущие планы…

— Да, это самое большое несчастье, какое может произойти с человеком из деревни. Вспомни Орлеанскую деву. Когда эта девушка пасла овец, знаменитые святые вдруг начали отдавать бедняжке приказания…

— Но она же спасла Францию!

— Этому я не верю. Это недоразумение. Историки сказали, что обращавшиеся к ней святые были выдуманы византийскими летописцами. Сам господь подшутил над этой девушкой, заставив ее слышать голоса святых, которых, как он прекрасно знал, никогда не существовало. Наконец бедную девушку по недоразумению сожгли. Нет ничего опаснее для деревенских жителей, чем слышать небесные голоса.

— Может быть, мой друг тоже хотел спасти страну?

— Нет, к счастью, с ним дело обстояло не так безнадежно. Когда он еще работал на сенокосе, ему послышался голос с неба: если хочешь стать человеком, бросай все, поезжай на Юг и сделайся вором.

— Насколько мне известно, он приехал на Юг, чтобы стать полицейским.

— В «Эдде» говорится, что человек не должен быть слишком умен. Твой друг думал, что лучше всего изучать методы взломщиков в полиции. Деревенские жители, святые и даже бог считают, что взломщики неплохо зарабатывают. Я много раз убеждал твоего друга прошлой зимой, что это неверно, что взломщики зарабатывают гораздо меньше, чем, например, подметальщики улиц.

— А «Северная торговая компания»?

— Конечно, такой способный и музыкальный человек, как твой друг, скоро понял, что ценные вещи хорошо прячут и деревенскому жителю нелегко ночью влезть в окно и забрать их. Если хочешь красть в обществе, где все воры, нужно красть по закону, а лучше всего — самому издавать законы. Поэтому я постоянно внушал ему, что он должен стать депутатом альтинга, что необходимо, чтобы его поддерживал какой-нибудь миллионер, чтобы он создал акционерное общество и раздобыл себе новый автомобиль и лучше всего — сделал все это сразу. Но он был слишком крестьянином и никогда до конца не понимал меня. Поэтому все так и вышло. Он считал, что достаточно создать дутое акционерное общество, заигрывать с дутым миллионером Двести тысяч кусачек и купить у него много раз краденный автомобиль, вместо того чтобы организовать настоящее акционерное общество, завести себе настоящего миллионера и приобрести прямо с завода новый автомобиль последнего образца. Другими словами, для осуществления его призвания ему не хватило знания техники этого дела. И в результате, вместо того чтобы сидеть в альтинге, он сидит в тюрьме.

— Можно ли спасти парня, не поладившего с законом?

— Всегда трудно спасать крестьян. Уложение об уголовных наказаниях существует для охраны подлинных преступников и наказания тех, кто слишком прост, чтобы понять общество. Однако все содеянное нашим другом не выходит за рамки детских преступлений, подобных краже со взломом, и утешительно, что его методы недалеки от обычной практики предпринимателей, так что осудить его было бы оскорблением для лучших людей страны. В сущности, ему не хватает каких-то ста тысяч крон, чтобы выйти на свободу.

Я подумала, что тогда все совсем безнадежно. Мои родители уже старые люди, и я уверена, что их доходы за целую жизнь не составят такой суммы.

— Не кажется ли тебе, что этот человек заслужил хороший урок, пусть испытает на своей шкуре, как плохо, когда ты так неловок и не слушаешь добрых советов, — сказал органист. — Это — единственное, что может ему помочь.

Я уже ничего не ела и все смотрела в окно на увядшие кусты вокруг дома, но при этих словах я повернулась и без обиняков заявила:

— Он отец маленькой Гудрун, и, останется он в тюрьме или нет, все равно он мой муж.

— Да, да, мой друг, — сказал органист, даже не улыбнувшись. — Я ведь не знал, как ты смотришь на это дело.

— И я до сегодняшней ночи не знала. Но ста тысяч крон у меня нет.

Он осторожно улыбнулся и задумчиво посмотрел на меня.

— Буи Аурланд, наш депутат альтинга и твой бывший хозяин, сразу же выпишет чек на эту жалкую сумму.

— Я лучше буду ждать, пока мой муж отбудет срок.

— Буи Аурланд — чудесный парень, мы когда-то вместе учились. Я знаю: он сделает это немедленно.

— Буи Аурланд — самый замечательный мужчина в Исландии. Кто знает это лучше меня, спавшей сегодня с ним?

— Послушай, мой друг. Не выпить ли нам кофе? Плюшки в пакете.

— Я сейчас сварю кофе. Ты достаточно потрудился: накупил еды, подготовил цветы к зиме, убрал в доме. Но где же портрет нашего Скарпхедина, сына Ньяля, с расщепленной головой, который назывался также прекрасной Клеопатрой? Как мне его недостает!

— Я его сжег. Я решил переменить обстановку. Иногда нужны перемены. А ты, мой друг? Что ты собираешься делать?

— Я буду искать работу и поступлю на вечерние курсы. А когда накоплю достаточно денег, стану серьезно учиться ухаживать за детьми.

Мы выпили кофе.

— Спасибо, — сказала я. — Теперь я пойду в город искать работу.

— Иди, желаю тебе удачи. А наш друг на Скоулавэрдустиг? О нем не стоит больше говорить?

— Нет, о нем больше не стоит говорить, он — мой муж.

И вот органист, которого люди считают стоящим выше богов, а боги — стоящим выше людей, самый далекий женщине мужчина из всех мужчин и все же единственный мужчина, к которому женщина может прийти, когда все для нее кончено, — он, прежде чем я успела опомниться, положил свои длинные тонкие пальцы на мою голову, склонился надо мной и поцеловал меня в самый пробор на затылке. Потом отвернулся, взял с кухонного стола пакет, который мы так и не тронули и в котором, как я думала, лежал сыр. Быстрыми движениями развернул пакет. В нем оказались пачки денег.

— Пожалуйста.

— Это настоящие деньги?

— Вряд ли. Но, во всяком случае, не я их делал. Дай мне сумку.

— Как ты мог подумать, что я могу взять у тебя деньги?

— Ну, дорогая, тогда мы бросим их в печку.

Он взял деньги и подошел к печке.

Я не сомневалась, что он бросил бы это богатство в огонь на моих глазах, а потом с детской улыбкой повернулся бы ко мне и больше не вспоминал об этом. Но я опередила его, схватила за руки и сказала:

— Нет, нет, нет! Я возьму их!

Он протянул мне деньги.

— Но при одном условии, — проговорил он, передавая мне деньги, — ты никогда никому не скажешь, откуда ты их взяла, ни пока я жив, ни когда я умру.