— All right [88], — сказал брюнет, — но мы требуем, чтобы нас, офицеров действующей армии, отослали в Англию.

— Хорошо, хорошо, — согласился Януш. — Я вас понимаю, но надо же считаться с возможностями. С Англией нет связи…

— Но мы не хотим в Россию, — возразил блондин и жалобно взглянул на Януша.

— Если уж нельзя отправить нас в Англию, то мы предпочитаем остаться здесь.

— Но сейчас идет война, — увещевал их Януш. — Вы не можете здесь оставаться.

— Почему?

— Потому что здесь опасно.

— Почему?

Януш развел руками.

— Почему! Почему! Неужели вам не ясно, в каком положении вы находитесь?

В эту минуту часовой у дверей снова забыл о своих служебных обязанностях и подошел к столу. Он резко сказал Янушу:

— Ну что вы так долго им втолковываете? Молитве их учите, что ли? Вы должны им объявить, что они поедут в Россию, и точка.

Януш бросил разгневанный взгляд на юнца с баками и повысил голос.

— Я говорю с ними так, как считаю нужным! А если вы не доверяете мне, нечего было меня вызывать.

— Чего они от вас хотят? — испуганно спросил блондинчик. — Этот солдат, — он показал на часового, — нам очень неприятен.

— Перестань, Збышек, — снова принялся успокаивать часового пожилой партизан, который привел сюда Януша. — Отвяжись и не задавайся.

— Не стал бы я такому доверять, — буркнул Збышек и отступил к дверям.

Януш обратился к английским летчикам со всей учтивостью, на какую был способен:

— Увы, господа, я не могу продолжать разговор с вами. Мне было поручено сообщить вам, что вы должны выехать при первой же возможности. Полагаю, что вам следует подчиниться. У вас нет выбора. А упорство в данном случае нежелательно.

— Что это значит? Почему нежелательно?

— Это значит — опасно, — решительно заявил Януш.

— Это значит, что нас могут убить? — спросил чернявый.

— С ума ты сошел! — напустился на него блондинчик. — Ведь мы же офицеры королевских военно-воздушных сил и находимся среди союзников. Здесь нам не может грозить никакая опасность.

— Ну а если немцы окружат этот лес? — вышел из терпения Януш. — Если они начисто перебьют весь этот партизанский отряд, тогда что? Советую, господа, подчиниться. Вы находитесь в оккупированной стране. Вы как бы в плену…

— Мы находимся среди друзей, — отчетливо произнес блондин-идеалист.

— Разумеется, но… — Януш развел руками, — но моя миссия окончена. Больше мне нечего добавить. — И он обратился к партизану, который привел англичан: — Я кончил.

Тот с силой хлопнул себя по бедру.

— Ну, шагом марш, — скомандовал он англичанам. — Пошли.

«Барчуки» снова наклонили головы, словно китайские болванчики.

— Good bye [89], — произнесли они одновременно и вышли спокойным, ровным шагом из «оружейной мастерской».

Януш изложил содержание беседы с англичанами пожилому партизану, который казался ему более рассудительным.

Партизан выслушал его и тут же вышел.

Тогда Януш обратился к другому, с бакенбардами, продолжавшему стоять у дверей:

— Моя миссия закончена. Можно идти домой?

— Погодите, — мрачно ответил тот и, к величайшему изумлению Януша, тоже вышел, оставив его одного среди хомутов и винтовок. Он не возвращался довольно долго.

«Вечно приходится зря терять время», — подумал со вздохом Януш.

Наконец Збышек с бакенбардами снова влез в каморку и проговорил даже с некоторой грустью в голосе:

— Ну, теперь все. Больше вы никому не нужны.

Молодой, смахивающий на медведя партизан, оставляя без внимания все попытки заговорить с ним, проводил Мышинского до того самого места, где он расстался с сопровождавшей его женщиной. Оттуда Януш шел уже один.

Дойдя до опушки, он остановился и посмотрел в сторону деревни. Люцина лежала тихая, словно необитаемая, под лучами осеннего солнца. За деревней снова тянулся лес, который предстояло пройти, чтобы попасть в Коморово.

Януш старался понять, почему он не испытывает страха. Ведь его наверняка поджидала здесь не одна ловушка.

Встреча с лесными людьми вытеснила ощущение непосредственной опасности. Если там ничего с ним не случилось, так тут уж ему и вовсе нечего бояться.

Януш хотел уже двинуться дальше, как вдруг позади раздался голос. Он обернулся с досадой: ему хотелось собраться с мыслями, побыть в одиночестве, а женский голос нарушил это состояние сосредоточенности.

Обернувшись, он увидел женщину, одну из своих провожатых.

— Уважаемый, — сказала она, — что же это они вас отпустили не по-христиански? Вы, верно, голодны, отмахали столько верст. Идемте-ка со мной. Загляните в мою хату.

Януш заметил, что на этот раз женщина, видимо потому, что была без подружки, выражалась вполне интеллигентно. Ни в ее произношении, ни в лексиконе уже не было ничего вульгарного.

Он и сам не знал почему, но это произвело на него скорее отрицательное впечатление.

— А вы, видно, кончили школу? — сказал Януш.

— Ох, какая там школа… — отмахнулась она.

Януш не очень охотно, но все-таки последовал за ней. Они шли в сторону Люцины. Дым над хатами поднимался прямо в небо.

— Какая превосходная погода, — заметил Януш.

— Чего же вы хотите? Осень. У нас всегда осенью благодать.

Это было банально.

— Мужа нет, поехал в Варшаву, но мы с соседушкой («Наконец какие-то человеческие слова», — подумал Януш), но мы с соседушкой кое-что для вас приготовили. Я сразу поняла, что эти партизаны ничего вам не дадут.

— Кое-что они мне дали, — сказал Януш, думая совсем о другом, не о хлебе.

Дальше они шли уже молча. Деревня производила впечатление чистой, но очень бедной.

Вошли в третью от края хату. Никого они не встретили по дороге — ни ребятишек, ни даже скотины. Ни одна собака не забрехала.

Он оказался в довольно темной комнате. Окна затеняли кусты и высокие деревья, которые росли здесь возле хат, — вероятно, остатки леса.

— Я сейчас… — сказала хозяйка и скрылась в другой половине дома.

Януш сидел один. Он не хотел признаться себе, что партизанский лагерь произвел на него большое впечатление.

Большое впечатление произвели на него и англичане — их наивность и полнейшее непонимание обстановки. Они непременно хотели попасть в Англию, хотя всякому было бы ясно, что доставить их туда невозможно.

«Пусть себе думают, что летят в Англию, — произнес он про себя. — А когда приземлятся в Саратове, деваться будет некуда».

И подумал: «А может, и в самом деле их отправят в Саратов?»

Ему стало жаль этих англичан. Он живо представил себе лица «барчуков».

Дело в том, что, покидая партизанский лагерь, Мышинский еще раз мимоходом увиделся с ними.

Когда брошенный на произвол судьбы своим стражем Януш проходил мимо густых кустов орешника недалеко от того места, откуда открывался вид на деревню, он вдруг обнаружил двух англичан, стоявших в чаще и казавшихся теперь почти нереальными. За ними, разумеется, маячила какая-то фигура — очевидно, это был тот добрый партизан, который и разрешил им эту последнюю встречу с Янушем.

Януш вошел в заросли. На ветках орешника кое-где еще держалась увядшая, бурая листва.

Юнцов заливал мерцающий свет, просеянный сквозь ветви и остатки осенних листьев. Солнечные блики лежали на их лицах.

Почти ничего не говоря, буркнув что-то похожее на «good bye», они сунули ему в руки два предмета. Младший — томик в сафьяновом переплете, пробормотав: «Шелли», а второй — большой, холодный, гладкий кольт.

Теперь, сидя в хате и дожидаясь трапезы, Януш сказал себе:

— Вот я и вооружен на смерть и на жизнь.

И надо признать, что наличие этого пистолета в кармане несколько повлияло на состояние его духа.

Он устал, и ему даже стало казаться, будто все это происходит во сне.

Януш оглядел комнату. Здесь было лишь несколько табуреток и кровать. Он сидел у ветхого стола, доски которого были гладко отполированы от долгого употребления.