Заканчивался третий год мировой бойни, унесшей уже миллионы жизней с обеих сторон и не меньше сделавшей калеками навсегда. Брусиловский прорыв, не развитый армиями, вызвал разочарование в войсках и обществе и неверие в победу.
«Наступление по существу выдохлось. Наши войска несли большие потери, — напишет через много лет участник тех боев, Георгиевский кавалер, унтер-офицер, будущий маршал Победы Георгий Константинович Жуков. — Среди солдат нарастало недовольство, особенно когда приходили письма из дому, в которых сообщалось о голоде и страшной разрухе. Солдаты уже понимали, что они становятся калеками и гибнут не за свои интересы, а ради «сильных мира сего», за тех, кто с них же драл, как говорится, последнюю шкуру».
Желание прекратить взаимное истребление вызвало небывалое в истории войн явление — братание недавно стрелявших друг в друга врагов под лозунгом: «Штык — в землю и — по домам!»
В начавшемся хаосе авиачасти по-прежнему оставались верны воинской присяге, но на пилотов с той, вражеской, стороны теперь глядели как на братьев по небу, волею правителей своих государств принуждаемых убивать.
Вячеслав Михайлович Ткачев, куратор 19-го корпусного авиаотряда Казакова, отправляя пленных летчиков в тыл, стал разрешать им писать письма матерям и женам и сам сбрасывал их в капсулах над неприятельскими позициями.
Прославленный ас Евграф Крутень, встретив задушевного друга Казакова в Луцке, признался, что стал жалеть врагов. Недавно вот передали ему солдаты бумажник сбитого им германского аса с довоенной фотографией: молодой счастливый парень в летной форме обнимает улыбающуюся жену и сынишку. Места себе не находил, пока не сбросил снимок в капсуле над немецким аэродромом с запиской: «Сожалею об убитом муже и отце. Но война есть война: не я его, так он меня».
19 июня 1917-го убили его…
Боевой дух войска, который и созидает победу, истощился с обеих сторон к концу 1916 года. Но даже после отречения императора Николая II от престола перехватившее власть в стране Временное правительство Керенского продолжало призывать к войне «до победного конца». Но армия, что недавно показывала чудеса храбрости, отступила за реку Збруч.
Истребительная авиагруппа Казакова перебазировалась в местечко Дунаевцы, что северней Каменец-Подольского. Летчики на общем сборе приняли решение не заниматься политикой — воевать! Тем более что противник, видя воочию разброд и шатание в русской армии, усилил напор.
…В августе 1917 года в Петрограде, как была переименована столица с началом войны на русский лад, всерьез ждали появления немцев. А почему бы нет, если их корабли почти беспрепятственно бороздят Балтику и даже Баренцево море, стоят в Архангельске, на Западной Двине?
Многие бегут из Питера — кто в глубь России, кто за ее пределы. Газеты пишут, что старейший русский изобретатель Александр Николаевич Лодыгин, творец первой в мире электролампы, создатель электролета по типу вертолета, строивший в 1916 году в своей квартире в Питере боевой самолет для русских асов, ожидая, что вот-вот немцы войдут в город, порубил топором уже готовый аэроплан и отбыл с семьей за границу…
Но русские летчики продолжали держать оборону в небе даже в октябре 1917 года. Донесения тех месяцев свидетельствуют, как нелегко давались победы над врагом нашим истребителям. Казаков получает ранения, но продолжает сражаться.
27 июня: «Штабс-ротмистр Казаков сбил неприятельский самолет, опустившийся в своем расположении. Во втором бою с тремя немецкими самолетами Казаков ранен в правую руку».
28 июля: «В воздушном бою четырьмя пулями ранен в правую руку доблестный летчик штабс-ротмистр Казаков».
8 августа: «Во время воздушного боя в районе Кудринцы легко ранен в правую ногу штабс-ротмистр Казаков».
Служивший в группе Казакова известный ас Иван Смирнов (на его счету 12 побед) свидетельствует, что, по подсчетам группы, командиром одержаны 32 победы: 17 — над нашей территорией, 15 — над вражеской, не засчитанные как не подлежащие проверке. Эту же цифру — 32 — называют В. М. Ткачев и Э. И. Меос.
Пытаясь сохранить престиж Временного правительства в армии, военный министр провел массовое повышение в чинах солдат и офицеров.
В конце сентября Казаков после трех лет пребывания в штабс-ротмистрах был произведен в подполковники. Уже в начале октября — в полковники. Не успел сменить погоны, как разразилась Октябрьская революция, отменившая чины, сословия, звания и даже заслуженные личной храбростью награды. (Эта несправедливость стала в России дурной традицией — ныне «отменены» советские ордена и медали…)
По указанию новоявленного народного комиссара военных и морских дел Льва Троцкого, автора лозунга «Ни мира, ни войны!», командиры, особо отличившиеся перед старой властью, подлежали переизбранию. Отмеченный многими наградами бывший полковник Казаков — в первую очередь.
Новым командиром был избран Иван Ульянович Павлов. Тоже выпускник Гатчины, он недавно прибыл на русский фронт из Франции, где стажировался в авиашколе города Шартра, в школе воздушного боя г. По, в школе воздушной стрельбы в Казо. За короткий срок службы в группе Казакова проявил себя, по аттестации самого командира, «отличным воздушным стрелком». После октябрьского переворота, как тогда называлась революция, действительно совершившая переворот в общественном устройстве страны, Павлов перешел на сторону Советской власти. (За бои на фронтах Гражданской войны был награжден тремя орденами Красного Знамени, занимал высокие посты в советских ВВС до самой своей кончины в 1936 году.)
Павлов предложил Казакову остаться в отряде рядовым летчиком. Невозмутимый, как всегда, Казаков только покачал головой. Его избирают командиром 7-го авиадивизиона, но массовое дезертирство из армии парализует и авиацию. Уверенный, что служить Родине нужно при любом правительстве, Казаков с товарищами после четырех лет пребывания на фронте едет в Петроград, чтобы понять, что происходит в стране, что ждет его любимую авиацию.
Многие фронтовики — солдаты, офицеры и даже генералы переходят на службу в создаваемую Красную Армию. Среди них и знаменитый генерал А. А. Брусилов, и потомственный военный, генерал граф А. А. Игнатьев, автор мемуаров «50 лет в строю»; полковник Б. М. Шапошников, в 1941–1942 годах бывший начальником Генштаба Красной Армии; генерал М. Д. Бонч-Бруевич, в 1917–1918 годах — начальник штаба Верховного главнокомандующего… Вокруг Бонч-Бруевича — сотни военных чинов, наслышанных о знаменитом асе. Они и определяют Казакова военспецом — помогать в организации Красного воздушного флота. Но он-то хочет летать сам! Как уже летают в красных авиачастях многие фронтовики — Бабушкин, Бруни, покоритель штопора Арцеулов…
Такие же, как Казаков, отлученные от неба военспецы-авиаторы на одном из совещаний требуют от нарком-военмора Троцкого вернуть их к летной работе. «Но «демон революции», — как пишет Александр Матвеев в книге «Разбитые крылья», — не доверял бывшим офицерам, считая, что «эти орлы» хотят сделать «красный» воздушный флот «белым», и в оскорбительной форме отказал в желанном возвращении в небо».
— Мы в слепом полете, — грустно шутили пилоты. — Ни зги не видно по курсу. Где приземляться?
Кто-то заговорил об адмирале Колчаке — он собрал большие силы в Сибири, объявил себя Верховным правителем Российского государства, но, по слухам, принимает помощь иностранных государств вплоть до Японии! Кто-то звал на юг, в белую армию, к генералу Деникину. А между прочим, страны Антанты продолжают войну с Германией на Западном фронте. Вот где они, фронтовики, по-настоящему нужны.
К Казакову явился летчик Сергей Карлович Модрах, ставший летом 1917 года, после гибели Евграфа Крутеня, командиром истребгруппы. Поделился новостью — англичане высадились на Русском Севере, интернировали, между прочим, германские суда с Западной Двины — вон куда действительно дотянулись было загребущие руки Германии, если б не спасители-англичане! Некий сэр Хиль вербует в Москве русских летчиков в создаваемый в Архангельске Британо-Славянский корпус, чтобы перебросить его во Францию, на Западный театр военных действий.
