В октябре 1971 года капитан Елисеев был переведен в Закавказский военный округ и назначен заместителем командира эскадрильи. Служба и здесь была беспокойной: что ни день, по ту сторону границы появлялись в опасной близости к нашим рубежам иностранные самолеты — Турция входила в военный блок НАТО, на ее территории размещались американские военные базы.

Строки из аттестации этих лет: «Летает с хорошим качеством. К полетам готовится тщательно, добросовестно… Налетал 1700 часов, из них более 1000 часов на самолете МиГ-21. Является заместителем командира эскадрильи мастеров боевого применения… Морально устойчив, хороший семьянин. Много внимания уделяет воспитанию двоих сыновей».

Налет в 1700 часов — это солидный опыт бывалого летчика. Геннадий Николаевич, несмотря на должность замкомандира эскадрильи, с удовольствием нес частые боевые дежурства. Здесь, в Закавказье, обычно вылетал он на перехват контрольной цели, то были очередные «репетиции». Но 28 ноября 1973 года впервые его подняли на перехват реальной цели.

Кратчайшим маршрутом вел в облаках свой сверхзвуковой «миг» капитан Елисеев в заданный район. Вскоре наведение перехватчика с земли принял на себя другой командный пункт, ближайший к границе. Дежурство на нем нес капитан В. Темный, который, по оценке командиров, «уверенно работал в сложной тактической обстановке». Он и рассказал о таране Елисеева.

— Я — 740-й. Цель по курсу слева, — докладывал Елисеев на КП. — Наблюдаю 20–17 километров.

— Цель — ваша, — отвечал Темный. — Принудить к посадке.

Приблизившись к нарушителю, Елисеев подал соответствующие международной практике сигналы, предлагая идти на ближайший советский аэродром. Летчики приняли сигнал, но, развернувшись в сторону границы, резко увеличили скорость.

Штурман наведения передал команду «Земли»:

— Приготовить оружие. Цель уничтожить! Елисеев вскоре доложил:

— Есть захват!

Но самолетом-нарушителем управлял опытный летчик, маневрировал искусно, кидая машину влево-вправо, вниз-вверх, и первый залп лишь слегка повредил его самолет.

По одной версии, капитан Елисеев сам сообщил на землю о решении идти на таран, и тогда на борт истребителя с земли поступила эта команда:

— 240-й! Таран! Свыси прозвучало:

— Вас понял. Выполняю.

По другой версии, поединок решали уже секунды, нарушитель через мгновение мог оказаться за спасительной чертой границы, и тогда впервые в истории этот рискованный для жизни летчика маневр был выполнен по приказу…

…Капитан Темный не отрывал взгляда от экрана, наблюдая, как сближаются две белые точки: вот слились в одну и будто растворились, исчезли с экрана…

— 240-й! Отвечайте! 240-й! Тишина…

Проведенное расследование показало, что поединок Елисеева с самолетом-нарушителем длился всего три минуты…

Увидев, что с выси спускаются две точки, однополчане помчались к месту их возможного приземления. Готовили и слова поздравлений. Все считали, что в иностранном истребителе, как и в нашем, один пилот. Но их было двое, оба спаслись.

Значит, мог спастись и Геннадий Николаевич. Что случилось с ним в заоблачной выси, никто никогда не узнает, можно лишь строить догадки.

Через десять дней Указом Президиума Верховного Совета СССР капитану Елисееву было присвоено звание Героя Советского Союза посмертно. Имя его занесено в списки личного состава первой эскадрильи его истребительного полка.

У реактивного сверхзвукового самолета действительно нет разящего винта и мощных плоскостей-крыльев. Таран казался на нем технически невозможным, тем более после гибели летчика-перехватчика Геннадия Николаевича Елисеева.

И все же через восемь лет второй таран на сверхзвуковом реактивном самолете совершил капитан Валентин Куляпин, уничтожив неизвестный самолет, вторгшийся в воздушное пространство СССР.

— Я учился на третьем курсе Высшего военного летного училища, когда услышал о таране капитана Елисеева, — рассказывает Валентин Александрович. — Мы все, девятнадцатилетние, в те дни спрашивали друг у друга: «А ты бы смог?» Я тогда промолчал — что толку, находясь в безопасности, толковать о подвиге? Но про себя решил: Елисеев оставил нам, молодым, завет научиться искусству тарана на реактивном самолете. Так когда-то Нестеров своей героической гибелью передал русским авиаторам завет сделать открытый им рискованный прием оружием в войне с врагом, и более 600 советских летчиков — наследников Нестерова — насчитывает сегодня история авиации.

Летом 1981 года у меня была сложная ситуация…

…В тот июльский день 1981 года погода в Закавказье была дивная — безоблачное небо, яркое солнце, легкий освежающий ветерок…

Приближалось обеденное время, и Валентин с товарищами собирался перекусить. И вдруг раздалась команда:

— 733-й, взлет!

— Эх, на голодный желудок придется лететь! — шутливо простился он с товарищами.

— Мы тебе двойную порцию оставим, — ответили те. На сверхзвуке, на высоте 11 тысяч метров — в квадрат, где замечен нарушитель. Какие у него цели?

— Это был четырехмоторный самолет с неизвестными опознавательными знаками, без иллюминаторов, — значит, не пассажирский! — негромко рассказывает Валентин. — На запросы «земли» он не отвечал, на сигналы — тоже. Мне очень мешал избыток скорости, ведь самолет-нарушитель шел на скорости всего 400 километров в час. Пришлось и мне перейти на эту мизерную скорость, хотя на сверхзвуковом с его небольшими по площади крыльями полет на малой скорости рискован — самолет становится плохо управляемым и может свалиться в штопор. Хорошо понимал это и летчик-нарушитель, знал, что для атаки мне нужно удалиться на большое расстояние.

Поняв безопасность своего положения, нарушитель повел себя безбоязненно. То шел на меня с большим креном, грозя зацепить винтами, то устремлялся еще дальше от пограничного рубежа, будто насмехался надо мной: что ты, мол, сделать можешь? А ничего не можешь!

И такое меня зло взяло. Что ему у нас нужно? Наша земля под крыльями! Положение у меня сложное — и за опасной «игрой» нарушителя следи, и на указатель скорости своего истребителя поглядывай, и прикидывай, что все-таки сделать можно, чтобы остановить лазутчика.

А «земля» по-прежнему приказывает посадить нарушителя на наш аэродром. А он не желает! Начинает уходить к границе. И тогда я вот что придумал: если я его по стабилизатору ударю — придется ему сесть поневоле, если подобру не желает. Но и мне нужно, как искусному ныряльщику, «поднырнуть» под стабилизатор и тут же «вынырнуть», не доходя до его носа, и при этом так рассчитать, чтобы задеть своим фюзеляжем и крылом лишь стабилизатор, а не фюзеляж или крыло нарушителя. Помню, промелькнуло в голове: как хорошо, что жена и дети далеко, отдыхают на море. Если со мной что случится, их подготовят.

Но вот что любопытно: как же растянулись те секунды, что я шел под правым стабилизатором! Скорости почти равны — у меня с мизерным превышением, и вот иду, иду, поднырнув под серой, грязной (такой она мне показалась) плоскостью стабилизатора, а она бесконечная прямо-таки!

В этот момент «земля» как раз спрашивает: «Ваши действия?» Отвечаю: «Вишу под целью!» Я ведь правда под ней висел! Наконец вижу чистое небо. Значит, прошла стабилизатор моя кабина, я, по моим расчетам, должен быть в безопасности и можно взять ручку на себя… Удар! Это фюзеляж моей машины таранит стабилизатор. Встряска… Вполне терпимо. Но сыплется стекло от фонаря — разбился. Пришлось катапультироваться. Раскрывается парашют — и первое, что делаю, осматриваю небо.