Единственно ради шутки Джорджия спросила у матери:

– Как ты полагаешь, женщины смогут когда-нибудь заседать в парламенте?

– Заседать в парламенте? – изумилась мать. – И выставлять свою кандидатуру на выборы? Нет, это решительно невозможно, к тому же мужчины никогда не проголосовали бы за женщину.

– Вот если бы у женщин было право голоса.

– Полно вздор молоть, Джорджия! У женщин хватает забот с домом и детьми. У мужчин куда больше времени, которое они с успехом посвящают речам и переговорам. Правда, далеко не всегда можно полагаться на их здравый смысл…

Джорджия едва подавила смешок, понимая, что именно этим объясняется столь неусыпный контроль, осуществляемый леди Эрнескрофт над политическими делами супруга. Какой интересный оборот принимала их беседа!

– А что там с делом леди Родгард? – спросила она. – Она ведь также по праву носит титул графини Аррандейл, а графство Аррандейл имеет место в палате лордов. Графиня настаивает на том, что это место по праву принадлежит ей, и я не вижу причин, по которым ей в этом должно быть отказано.

– Леди Родгард – дама со множеством странностей. Например, она кормит детей сама, не прибегая к услугам кормилиц, и при этом не отвлекается от насущных дел. А еще пишет статьи в газеты по вопросам усовершенствования законодательства.

– Но что странного в том, что она желает заседать в парламенте? А ведь ей к тому же не позволяют отослать в палату своего депутата, и графство политически обезглавлено.

– Именно поэтому титулы всегда должны наследоваться по мужской линии, – сказала мать. – Все прочее ведет к неразберихе, а в мире и без того царит полнейший хаос. Поведение американцев совершенно абсурдно, и если не держать ухо востро, то эксцентричные дамы вроде леди Родгард вконец перевернут все с ног на голову. Сама посуди: она отправилась на север, дабы заняться своими поместьями, – в то время, когда ей надлежало быть подле супруга, в Вестминстере! Отчего не послать на север своего представителя, я в толк не возьму. Хуже того – она взяла с собой младенца! Остается молиться, чтобы дитя выжило.

Джорджия вовсе не была уверена, что эти молитвы будут искренними – ведь Диана Родгард всегда раздражала ее мать, – все же произнесла:

– Аминь! – и вновь уткнулась в журнал мод.

А графиня раскрыла какую-то конторскую книгу. Наверняка просматривала счета Эрнескрофта – так же, как в свое время Джорджия проверяла счета Мейберри. Если бы она предоставила это Дикону, в финансах семьи настал бы полный хаос, а ушлые слуги прибрали бы к рукам крупные суммы. Неужели все мужчины одним миром мазаны? Неужели дела самых крупных поместий всецело находятся в женских руках? Интересный вопрос: а кто ведет денежные дела у Дрессера?

Нет, она далека была от мысли предложить Дрессеру свои услуги, однако скучала по этой части своей жизни куда сильнее, нежели подозревала. В цифрах и бумагах было что-то умиротворяющее, она с наслаждением приводила их в порядок, проверяла, систематизировала. Да, ей нужен муж, который доверил бы ей дела, но вот как такого найти? Загадка. Такая же, как и имя лорда Дрессера. Как его зовут? Наверное, он терпеть не может свое имя. Моисей? Эсав? Или Боаз? Интересно, есть ли в святцах имечко Хризостом? Мужчины порой берут фамилию матери. Блетчеруэй? Пибоди? Пикл? Джорджия хихикнула.

– Ты что это раскашлялась? – спросила мать.

– Нет-нет, мама, все в порядке, – сказала Джорджия, кусая губы. Она уже в красках представляла, как поделится с Дрессером своими предположениями на балу.

Джорджия разглядывала коллекцию кубков и вазочек, собранную Уинни, когда к ней подошел лакей.

– Прибыл граф Селлерби, миледи.

– Проклятие! – пробормотала Джорджия себе под нос, понимая, что вряд ли откажется от встречи с ним – особенно после того как он проделал немалый путь из Лондона. Она со стыдом вспоминала приглашение, разорванное в клочки, которые она потом утопила в «озере» Уинни. – Я скоро спущусь, – объявила она лакею и поспешила в свою комнату, чтобы снять фартук и привести себя в порядок.

Оказавшись в своей спальне, она спросила Джейн:

– А вдруг он явился, чтобы сделать мне предложение? Как быть?

– Отказать ему, миледи.

Джорджия замерла, обдумывая положение.

– Никогда прежде мне не приходилось отказывать поклонникам.

– Вам стоит лишь сказать «нет», миледи. Очень вежливо.

– Полагаю, ты права. Впрочем, может быть, обойдется? Он знаток хороших манер и знает, что прежде следует обратиться к моему батюшке. А вдруг он уже сделал это? О боже и все святые, но ведь батюшка не одобрил бы его кандидатуру. А если они беседовали, тогда почему отец ни слова не сказал мне?

– Даже если милорд и получил разрешение у вашего батюшки, вы можете сказать «нет».

– Разумеется, могу! Надеюсь, мне удастся сказать ему «нет», не выражая открыто неповиновения воле отца.

Джейн успокаивающе положила руку на плечо госпожи:

– До этого не дойдет, миледи. Лорд Селлерби слишком хорошо воспитан, чтобы всерьез вас расстроить.

– Меня расстраивает столь сильная его привязанность ко мне – особенно учитывая то, что я не могу ответить ему тем же. Прошу, спустись вниз вместе со мной, Джейн. Он поймет намек.

– Хорошо, миледи. Однако вспомните: вы весьма благоволили ему за два года до смерти лорда Мейберри.

– Теперь ты взялась меня укорять? Прекрати! Все мои прегрешения мне известны. Тогда я была замужем, так что в этом не было ничего дурного. С Селлерби хорошо было посещать увеселения, которые Дикон терпеть не мог: концерты старинной музыки, лекции по искусству, философские вечера… Ну да полно. Надо побыстрее его спровадить – у нас уйма дел.

Селлерби поджидал ее в небольшой гостиной – Джорджия невольно отметила его строгий, но весьма изысканный наряд. Даже мелкие детали были безупречны – в Эрне он обычно выглядел иначе. Сейчас же на нем был скромный серый костюм с чеканными серебряными пуговицами, манжеты отделаны почти невидимой тончайшей полоской кружев. Из украшений – одно-единственное кольцо и золотая булавка на шейном платке. Темно-каштановые волосы были аккуратно причесаны.

Может, стоило переменить свое мнение о нем?

– Селлерби, – она протянула ему руку, – как мило с вашей стороны приехать навестить меня, ведь отсюда до Лондона путь неблизкий.

Селлерби поцеловал ей руку. Губы его и вправду коснулись ее кожи, что было не вполне comme il faut[4].

– Моя дорогая Джорджия, вы прекрасно знаете, что ради вас я добрался бы и до Индии!

– До Индии! – Джорджия присела на стул, чтобы лишить Селлерби возможности сесть с ней рядом. – И вы привезли бы мне оттуда рубинов?

– Размером с голубиные яйца!

Джорджия беспечно хихикнула:

– Но надеюсь, сейчас вы принесли мне кое-что более ценное: последние городские слухи. Как склока у Графтонов? Стихает или, напротив, разгорается?

Селлерби тотчас принялся рассказывать – он прекрасно знал, что именно может заинтересовать Джорджию. Он был хорош собой… вернее, не совсем так: лицо у Селлерби было ничем не примечательное, однако манеры и стиль делали его почти красивым.

– А когда вы собственной персоной появитесь в Лондоне, Джорджия? Признаться, я удивлен, что вы приехали именно сюда.

– Я хотела повидать сестру и ее малышку. А сейчас помогаю ей готовиться к балу.

Джорджия спохватилась, но было поздно – слово уже слетело с языка.

– Ах да! – Он расправил щегольские манжеты. – Я пока не получил приглашения.

– Но их пока и не рассылали, – ответила Джорджия, пытаясь не выказать стыда. Проклятие, выход был один-единственный. – Я рада буду видеть вас, разумеется. Даже если приглашение запоздает.

– Ваш первый бал в вашей новой жизни… Могу я рассчитывать на первый танец?

«Нет!» – вертелось на языке у Джорджии, ведь первому танцу люди склонны придавать особое значение. Но она ответила уклончиво: