– К дому этой женщины? Про какую это женщину вы говорите, друг мой? Выражайтесь, пожалуйста, яснее, чтобы я вас понял.

Сэр Чарлз, хоть и грубиян, и хвастун, законченным дураком не был.

– В моих визитах ничего такого не было. В конце концов, какое мне до нее дело? – грубовато добавил он. – Ох уж эта сестра моей жены! Вся загвоздка в том, что она... – Прикосновение рапиры к шее привело его в чувство. – В общем, мне до нее нет никакого дела.

– Приятно слышать, – произнес Блэквуд бархатным голосом. – Помните это, Миллбэнк. А то, знаете ли, у меня повсюду уши. Если я обнаружу, что вы нарушили свое обещание...

В полумраке комнаты сверкнула его рапира. На пол упал кусочек белого льна. Там он и остался лежать, дрожа на ветру.

– Думаю, мы отлично поняли друг друга. Не так ли?

– Д-да...

– Ну и прекрасно. А теперь позвольте полюбопытствовать, откуда у вас столько золота?

– Какого еще золота?

Блэквуд вынул из кармана Миллбэнка толстый кошелек и швырнул его на ковер.

– Вот какого.

– Я... я выиграл его в карты. Мне повезло.

– Но вас не было в игорном доме. – Разбойник был непреклонен. – Ни вчера, ни сегодня.

Сэра Чарлза бросило в пот.

– Я играл на деньги с одним своим приятелем.

– Ну да, конечно. – Разбойник снова потянулся к рапире.

Затем он нахмурился. До его слуха донеслись голоса, звучавшие внизу, в холле.

– Ну-ка повернись, – приказал он баронету, с которого градом катил пот.

Ловким движением Блэквуд отрезал лоскут от дамастовых занавесок Анжелики и завязал сэру Чарлзу глаза.

– А теперь считай до пятисот и не двигайся с места. Понял?

– Как тут не понять.

– Рад это слышать. Можешь начинать.

И англичанин стал считать. Голос его при этом дрожал. Подождав немного, Блэквуд проскользнул обратно в альков. Но прежде он облегчил вес кошелька Миллбэнка, битком набитого золотыми соверенами, примерно вполовину. Этим деньгам он сможет найти более достойное применение – например, отдать их Силвер Сен-Клер.

Миллбэнк дошел до тридцати пяти, когда разбойник скрылся в темноте за окном. Когда он досчитал до девяноста, Анжелика распахнула дверь будуара. Она удивленно сложила румяные губки, когда увидела, чем занят сэр Чарлз, и заметила разрезанную занавеску, колышущуюся на ветру.

– Чарлз? Что ты тут делать? И зачем повязка на глаза? Один из твой глупый шутка?

– Анжелика? Посмотри, у меня за спиной никого нет? Есть еще кто-нибудь в комнате?

– Нет, конечно! Только я есть. Но почему...

– Тогда заткнись, черт бы тебя побрал, и сними с меня поскорей эту повязку, – приказал разгневанный Миллбэнк.

– Вот болван, где тебя нелегкая носила? Дураком родился, дураком и помрешь, – констатировал Джонас, взирая на одетую в черное фигуру, которая осторожно прислонилась к двери. – Ну и в какую переделку вы угодили на этот раз, мастер Люк?

– Так, пустяки, Джонас. – Человек в черном слегка пошатывался. – Один из приспешников Карлайла всадил в меня пулю, только и всего. – Нахмурившись, он стащил с себя плащ.

– Господи, второй раз уже! Мальчишка, да ты весь в крови! Что у тебя в башке – мозги или опилки? – Джонас бросился к Люку и успел вовремя подхватить его, иначе бы тот упал. Он со злостью посмотрел на этого сорванца, который вырос у него на глазах. Когда Люку было семь лет, Джонас был назначен его воспитателем. – Не умеешь ты идти на уступки, – пробормотал он, стаскивая с Люка пропитанную кровью льняную рубашку. – Вечно поступаешь по-своему. Одним словом, истинный Деламер, от макушки твоей упрямой башки и до кончиков пальцев.

– Никакой я больше не Деламер, – пробормотала его полубессознательная ноша. – Просто Блэквуд. Чертов разбойник, которого разыскивают от Нориджа и до Ноттингема. Знаешь, я пользуюсь бешеным успехом у леди.

– Как же, у леди. У девиц легкого поведения, вы хотите сказать. Весь в отца. Старый Эндрю тоже был не человек, а порох. До того как встретил вашу матушку, конечно. Уж она-то умела с ним обращаться. Он повиновался каждому ее слову. – При виде рваной раны на плече у Люка старый слуга нахмурился. – Как же мне хочется, чтобы герцогиня сейчас была здесь!

Люк вцепился в запястье Джонаса:

– Не говори им. Пожалуйста. Я убегу, если ты скажешь, и вам меня никогда не найти.

– Прекратите истерику, мастер Люк. От Джонаса Фергюсона они ничего не услышат. По-моему, я уже успел доказать, что умею держать язык за зубами. Но настанет день и они обо всем узнают. И когда придет этот день, я ни за что тебя не покину, мальчик мой. Мне хочется полюбоваться тем, как тебе зададут жару, да так, что только пух и перья полетят!

Люк хотел рассмеяться, но выдавил из себя лишь какой-то неопределенный звук.

– Договорились.

– Ну а теперь кончайте болтать. Я попытаюсь вытащить из раны этот кусок свинца.

При мерцающем свете старый слуга осмотрел рану Люка, промыл ее хорошенько бренди и провел лезвие ножа сквозь пламя свечи.

Зажав в руке нож, он, нахмурившись, нагнулся над своим недвижимым пациентом. Он помог этому парню выкарабкаться, после того как тот первый раз упал с лошади. Выхаживал его, когда он в детстве свалился с яблони и потерял сознание.

А после года, проведенного им в трюме плавучей английской тюрьмы, Джонасу пришлось собирать его буквально по кусочкам.

И теперь он его ни за что не предаст. Так думал Джонас, склонившийся над раной.

– Будет больно, мастер Люк. Но вам, полагаю, это и так известно.

Его подопечный, теперь уже не мальчишка, а вполне взрослый мужчина двадцати восьми лет от роду, приоткрыл один глаз.

– Всегда бывает больно, Джонас. Что бы человек ни делал, все причиняет ему страдания. Разве ты этого не знал?

Джонас вздохнул. Это, конечно, правда, если говорить о Люке Деламере.

– Ну, тогда остается только надеяться, что я с этим быстро справлюсь. Нате выпейте-ка.

Люк поморщился, отчего у него на губе сверкнул серебряный шрамик. Он наклонил бутылку и с большим трудом сделал несколько глотков.

– Хорошее вино, Джонас. Да, в винах ты разбираешься. Ну а теперь действуй...

Джонас негромко выругался: нож выпал у него из руки и поцарапал его подопечного. Но Люсьен Деламер никак не отреагировал. Не поморщился он и тогда, когда комнату заполнил едкий запах жженой кожи.

– Знаешь, французы думают, что умеют пороть. Но по сравнению со старым слугой дея они просто молокососы. Помню, старина Хамид у меня со спины всю кожу сдирал. Вот уж кто был мастер так мастер по части порки! Этому дьяволу доставляло удовольствие причинять мучения другому.

Стиснув зубы, Джонас ковырялся в ране, пока не добрался до свинцовой пули.

– Нашел, – проронил он. – Потерпи еще немного, мальчик мой.

– Мне некуда спешить. Что-то вспомнился мне Хамид. Я тебе рассказывал, как один раз он поймал меня при попытке к бегству? Меня связали, и он попросил, чтобы ему принесли его любимый кнут. Вот это была боль так боль...

Люк несколько раз моргнул и потерял сознание. Его голова упала на плечо Джонасу. Слуга наконец вытащил пулю из раны.

– Спи, мальчишка. Черт возьми, ты и так на своем веку изведал достаточно боли.

Он закончил работу и осторожно переложил своего подопечного на чистые белые простыни.

Поднявшись, Джонас покачал головой и задул свечу.

– У меня такое предчувствие, что тебе еще много боли придется испытать. Особенно если ты не выбросишь из своей глупой башки эту дурацкую затею отомстить. Да, ты истинный Деламер.

Он очнулся в холодном поту и не сразу сообразил, где находится. Так всегда бывало после этого сна. Его заскорузлые пальцы вцепились в прохладные льняные простыни, но он ощущал грубые веревки и удары кожаного бича.

Это могло произойти с ним где угодно и когда угодно.

Саутхолл. Руан. Алжир.

Впрочем, какая разница? Все подобные случаи давно слились в его сознании в один бесконечный кошмар. Кроваво-красная ярость затуманивала все его чувства.