Что-то у меня не очень хорошо получается. А Сара могла определить даже вид семян, из которых выросли эти растения, и то, как давно они цветут. Ей ничего не стоило отличить сорт stoechas от augustifolia или от dentana, она моментально говорила, какого сорта лаванда: из Хитчемали она, из провинций ли, или с холмов далекой Греции.

Боже мой, как же я по ней скучаю, особенно теперь, когда весь мир переполняют летние запахи! Цветы апельсинового дерева, жасмин и розмарин напоминают мне о той, которую я потерял.

Я точно знаю, что ее убили. Я ясно понял это только теперь, когда уже слишком поздно. Они убили мою любимую Сару, потому что я не захотел пойти им на уступки. Я был по уши влюбленным придурком и свято верил в собственную непобедимость. Ведь я мог бы, мог спасти ее!

Но я не сумел этого сделать.

А теперь, Господи, теперь они снова вернулись. На прошлой неделе я получил еще одно письмо...»

На этом запись обрывалась, точнее, заканчивалась огромной чернильной кляксой. Даты не было.

Силвер уставилась на лист бумаги. Буквы расплывались у нее перед глазами. Значит, ее отец все-таки подвергался опасности. Так вот почему он был так молчалив последние месяцы жизни: он был перепуган не на шутку, но старался скрыть это от них с Брэмом.

А потом он в последний раз отправился за границу собирать редкие сорта лаванды. Когда он вернулся, он выглядел гораздо спокойнее – почти таким же, каким был до того, как умерла мать.

Но душе его не было покоя, как казалось на первый взгляд.

Через несколько недель после того, как он вернулся, его тело обнаружили в ледохранилище. В его окоченевших пальцах была зажата записка: в ней он просил прощения у своих детей. Судья решил, что это самоубийство чистой воды.

Но Силвер он в этом так и не смог убедить. Как же она скучала по отцу, известному своими чудачествами! Он знал и любил каждый цветочек, каждую веточку, росшую на этих холмах.

Теперь Силвер открылась жестокая правда: оба ее родителя были убиты преступниками, которым для каких-то грязных делишек потребовалось содействие Сен-Клера.

Эта мысль болью отозвалась в сердце Силвер.

Она смахнула набежавшую слезинку. Может быть, прочитав эти записки, они с Брэмом смогут воссоздать рецепт «Мильфлера», узнают, кто убил их родителей, и...

Вдруг со стороны дальней стены кабинета послышался скрип. Она поспешно засунула шкатулку обратно в тайник, закрыла дыру половицей и придвинула стол на его прежнее место.

Затем произошло нечто, заставившее Силвер взвизгнуть. Пробив стеклянную стену теплицы, в комнату влетел какой-то предмет. Предмет этот оказался кирпичом, к которому был привязан обрывок бумаги.

Записка была ужасающе короткой: «Следующим будет мальчишка».

Блэквуд направил своего коня к темному гребню холмов, окаймлявшему вересковую пустошь. На самом высоком холме он остановился и расстегнул кожаную сумку, перекинутую через седло.

При свете луны разбойник развернул послание в военно-морской департамент, то самое, которое он нашел в карете лорда Ренвика.

Наморщив лоб, разглядывал он строгие цифры долгот и широт, указывающие местоположение разных торговых и пассажирских судов, совершающих плавание через пролив Ла-Манш, к южному берегу Франции и к далекой Испании. Казалось бы, это послание не содержало никаких особенно важных сведений. Самый обыкновенный список навигационных маршрутов – так по крайней мере представлялось неискушенному взгляду.

Но что-то в этих цифрах заинтересовало разбойника. Он хорошо знал эту часть моря. На своем веку ему тоже пришлось отведать соленой морской водички на вкус и хорошенько подрожать, когда накатывал девятый вал. С тех пор минуло уже пять лет, но память была свежа. Большая часть цифр служили координатами судов, швартовавшихся вдоль побережий Испании и Португалии, а также находившихся южнее, у Гибралтарского пролива.

Но это, несомненно, были не просто координаты судов. В душе у Блэквуда шевельнулись какие-то полузабытые воспоминания, неясные предчувствия, но он, как ни старался, так и не смог догадаться, в чем тут дело.

С мрачным видом он запихнул бумаги обратно в сумку и погладил блестящую шею Дьявола одетой в перчатку рукой.

Боль в его груди почти затихла. Ему удалось остановить кровь с помощью платка, и он отослал Джонаса, дав ему поручение поставить карету лорда Ренвика на главной улице Кингсдон-Кросса. Когда карету найдут, то непременно вышлют кого-нибудь на поиски путников. А пока лорд и обе дамы могут развлекать себя, как сочтут нужным.

Вдруг Дьявол вскинул голову и тревожно заржал.

Разбойник выругался про себя и скинул маску, предоставив прохладному ветерку овевать его разгоряченные щеки. Небо на востоке уже подернулось серой дымкой; звезды начали понемногу меркнуть.

Еще час – и начнется рассвет.

Рассвет. Это значит – еще один день горечи и сожалений. Еще один день без надежды, который ни на шаг не приблизит его к главной цели всей его жизни – отмщению, ибо он мог свободно действовать только по ночам. Он снова негромко выругался и пришпорил коня.

Настала пора возвращаться.

Пора прекратить на время этот опасный маскарад и вернуться в Уолдон-Холл, провести еще один день в сих безопасных хоромах.

Но он почему-то этого не сделал. Вместо Уолдон-Холла всадник повернул на юг.

Любуясь подернутыми мглой холмами, он думал о юности, о девушке с золотисто-зелеными глазами и губами, подобными малиновому шелку. От нее ему нечего ждать, кроме беды. Ее нужно забыть.

Ругнувшись в последний раз, Блэквуд развернул Дьявола по направлению к Кингсдон-Кроссу. В конце концов, на свете есть и другие женщины, которые ценят более вульгарные радости жизни. Других разбойник с большой дороги и не достоин.

Нужно во что бы то ни стало попытаться ее забыть.

А он знал только единственный способ это сделать.

В кабачке «Привал странника» царила обычная атмосфера: здесь было, как всегда, сильно накурено, дурно пахло плохими закусками, но зато все очень дешево.

Раньше Блэквуду это даже нравилось: он привык к таким заведениям. Здесь никто не задавал лишних вопросов, лиц было не разглядеть в сигаретном дыму, единственный звук, который тут почитался, – звон золотых гиней. Во время предыдущих визитов сюда он выдавал себя за военного в отставке, и пока никто его ни о чем не расспрашивал.

Но сегодня, проскользнув за покрытый плесенью столик в тускло освещенном углу, он вдруг испытал непонятное чувство тревоги.

– Что закажете, уважаемый? – У хозяина заведения был такой вид, словно он недавно явился с второсортного ринга кулачных боев. Он и правда раньше промышлял этим в Лондоне.

– Бутылку и бокал! – отрезал разбойник и еще ниже надвинул на лицо шляпу.

В ожидании заказа Блэквуд откинулся на спинку стула и принялся разглядывать зал. Здесь обычно собирались батраки, путники и женщины древнейшей профессии, предоставлявшие свои услуги не слишком щепетильной публике трактира.

Это было место, куда ходят выпить и поделиться местными сплетнями. Раньше это Блэквуда никогда не раздражало.

Но сегодня почему-то его охватила злость, хотя он, собственно, затем сюда и пришел, чтобы послушать досужие сплетни. Он хотел узнать, кто оплатил услуги трех головорезов, что позапрошлой ночью скакали в погоне за женщиной по вересковой пустоши. И еще он должен докопаться, почему они преследовали именно ее.

Когда хозяин принес ему заказанную бутылку, он сгорбился, старательно пряча лицо. Наполнив бокал до краев, он выпил его залпом, добавив про себя: «За пару незабываемых золотисто-зеленых глаз!» Бренди приятно согревало внутренности. Блэквуд почти поверил, что ему удастся ее забыть. Он опустошил еще один бокал.

Какая-то женщина, благоухающая на весь трактир духами и чересчур легко одетая, засеменила к нему и оперлась о стол локтем так, что его взору предстал ее роскошный бюст, который грозил, того и гляди, вывалиться из корсета.

– Не помню, чтобы я вас раньше видела, дорогой мой. Впрочем, я и сама здесь недавно. Вы не против, если я составлю вам компанию?