Колдунья конечно же с радостью помчалась бы к другу, только успевай за сверкающими пятками наблюдать. Но вместо этого она вполне степенно слегка поклонилась старушке на прощание, и неспешно направилась к составу. «Золотой Единорог» как раз трубно взревел, выпустив густые клубы пара, предупреждая всех о своей скорой отправке. Едва смолкли последние нотки его рёва, девочка на полпути к вагону почему-то нестерпимо захотела оглянуться, хотя вряд ли старушка стоит там и провожает ее взглядом. Зачем ей это нужно? Тем более, сама сказала, что ей домой пора.

Но бабулька никуда не делась, оставшись на прежнем месте и, не отрываясь, смотрела вслед девчонке. А когда их взгляды встретились на прощальный миг, она громко крикнула ей вслед совсем без старушечьей хрипотцы в голосе, и такое, что ведьмочка ничего не поняла из сказанного, но запомнила всё:

— До встречи, Яна! Ничего не бойся. Всё будет хорошо… А на поведение Ани сегодня сильно не обижайся. Она просто ревнует тебя к Каджи, но это наверное пройдет с возрастом. Вот только ты сегодня Гошу в Старгороде никуда одного не отпускай. Он один, без тебя не справится с…

Дальнейшие слова перекрыл последний предупредительный гудок паровоза и громкий лязг сцепок вагонов, медленно, но резко дернувшихся вперед. Янка ухватилась за поручень и легко вскочила на ступеньки отправляющегося поезда. Краем глаза она успела заметить, как бабулька щелкнула пальцами правой руки и… осыпалась вниз серебристо-золотыми искрами, которые мгновенно разметал внезапно налетевший порыв ветра. Такой красивой трансгрессии девочке еще ни разу в жизни не доводилось видеть воочую. Теперь сподобилась…

— Я с ней вежливо попрощалась, поблагодарила и пошла к вам, — бодро закончила рассказ близняшка, решив чуть сократить заключительную часть своих воспоминаний.

Девушка театрально поклонилась друзьям, потом присела в легком реверансе и тут же устроилась на сиденье рядом с Каджи, небрежно махнув рукой:

— Аплодисменты не обязательны. Я и так прекрасно знаю, что вы вне себя от счастья… Как видите, ничего особенного с игрушкой не связано, так что мой предыдущий ответ был краткой версией этого рассказа.

— Я вот не уверен, что «Тьма миров» просто обыкновенная игрушка, и более ничего, — Баретто в задумчивости теребил одной рукой собственный подбородок, а другой, словно по забывчивости, продолжал сжимать Анину ладонь. Она не возражала. Да и вообще никак не отреагировала на спектакль, разыгранный перед ними сестрой. Казалось, что девочку сейчас вообще ничего не интересует, кроме проплывающего пейзажа за окном поезда.

Гоша, «вынырнув» из Янкиных воспоминаний, ответил Робу вместо своей подружки:

— Да ладно тебе придираться к пустякам. Кончай ломать голову над несуществующими тайнами и загадками, мы ж на каникулах… Нормальная игрушка. Наверняка шкатулку Янке Этерник отправил, больше некому.

— Ну как знаете, — неохотно согласился Баретто. — Хотя все равно что-то в этой истории мне кажется странно подозрительным. Вот пока никак не пойму, что именно смущает.

— У тебя завтра будет целый день над полученной загадкой поразмышлять, — притворно вздохнула Янка, и тут же добавила: — Используй его по максимуму. Потому что я намерена, как и хотела, уже послезавтра забрать вас с Гошей в нашу берлогу в Рязань на всё лето. И никаких возражений! Вы обещали…

Мальчики ничего подобного близняшкам не обещали, но их возражения ни тогда, ни сейчас во внимание не принимались. Да, честно говоря, лично Каджи и не собирался возражать, грустно вздохнув только для вида. Его сейчас посетила одна неожиданная догадка и захотелось немедленно ее проверить.

— Янка, дай мне, пожалуйста, твою руку.

— Странный ты, Гоша, однако. Обычно девушке предлагают руку и сердце, а ты наоборот просишь, — колдунья весело рассмеялась и вытянула ему навстречу ладони. — Тебе какую хочется? Правую или левую? Подарочным бантиком перевязать, или и так сойдет?

Каджи, улыбнувшись в ответ, осторожно сжал Янкину ладонь, словно здоровался с девочкой, и посмотрел ей прямо в глаза.

— А вот сердце свое, заметь, я тебе не предлагаю, — мысли колдуньи с легкостью зазвучали в голове парнишки, будто она просто продолжала с ним разговаривать. — Ты, Гошка, и так прекрасно знаешь, что оно принадлежит тебе и только тебе!..

— Знаю, Янка, знаю. И я тоже тебя люблю, — обрадовавшись подтверждению своей догадки, развенчавшей теорию о вернувшихся глюках, с облегчением подумал Каджи, счастливый до нельзя. — Очень!

— А вслух это сказать слабо? — в «голосе» Янки проскользнула неприкрытая лукавая насмешка.

— Так ты меня тоже слышишь? — непритворно изумился Гоша, оторопело уставившись на подругу.

— Не сходи с ума. Договорились? Прикоснулся ненадолго к прекрасному, и хватит, — колдунья мягко высвободила руку из Гошиного захвата.

Сознание, весело играючись, скакало где-то совсем рядышком с Меридой. Но колдунье никак не удавалось схватить его за пышный хвост, чтобы прижать покрепче к себе и слиться затем с ним в единое целое. Изредка оно само запрыгивало к ней на руки, ластясь, но, покрутившись волчком и не сумев удобно устроиться, тут же сигало прочь и вновь исчезало в густой туманной дымке бесчувственности, плотно окутавшей девушку. И все же в эти краткие минуты возвращения в себя Мэри успевала осознать, что вокруг нее происходит что-то странное и непонятное, да вот только у волшебницы никак не получалось открыть глаза, чтобы убедиться воочую в наличии странностей. А заодно уж и высказать им все, что она о них думает: хорошего и плохого. Неласковых слов в списке набиралось строчек на восемьсот больше, чем приятных для слуха, да и то если записывать претензии кратко, с большими сокращениями, мелким убористым почерком и опустив самые крепкие ругательства. А вот на оборотной стороне списка претензий Мериды красовалась одна единственная благодарственная надпись огромными буквами: СПАСИБО, ЧТО НАСМЕРТЬ НЕ ПРИШИБЛИ.

Собственно, память, как таковая, тоже отсутствовала, взяв отпуск. Последним внятным воспоминанием, безостановочно прокручивающимся перед мысленным взором девушки, был вид Лебяжьей улицы, запорошенной пушистым снегом. Тихой, мирной, сонной. И она сама, направляющаяся с бабулей в магазин… А потому колдунья, даже находясь в бессознательном состоянии, не переставала удивляться противоестественному факту, будто ей нужно кого-то еще там благодарить. За что, спрашивается? И с какой стати?

Изредка до Мэри, отчаянно пытающейся вырваться из туманно-зыбкого плена, пробивались звуки внешнего мира, отдаленно напоминающие слова. Они набухали где-то вдалеке, потом, накопившись до критической массы, накатывались на ведьмочку прибрежной морской волной: тяжелые, невнятно бормочущие, пенящиеся незнакомыми интонациями и переливами, да еще и… смешные.

Хотя нет, смешными и прикольными они стали казаться ей совсем недавно, если понятие времени применимо к той вязкой пустоте, где колдунья беспомощно барахталась, пытаясь стать самой собой. Поначалу звуки даже на слова-то не походили, представляясь ей лишь бессмысленным чередованием гласных, согласных, шипящих и свистящих. Но вот потом эта бессмыслица стала ненавязчиво складываться в более-менее понимаемую речь. Именно она и вызывала у девушки внутренний смех своей прикольностью. Чтобы понять, почему Мэри так воспринимала слышимое, достаточно тонко намекнуть на то, как мы сами обычно весело скалимся в душе, окажись у нас в собеседниках представитель очень близкого, родственного народа, изъясняющийся на своем родном языке. Вроде бы и смысл его речи хорошо понимаешь, но в то же самое время какое у него… забавное произношение, а уж слова-то насколько чудные порой проскальзывают.

Веселое развлечение продлилось недолго. Сегодня Мерида поняла, хотя правильнее сказать, что почувствовала: голоса теперь звучат привычно, вполне понимаемо и даже будто бы по-домашнему, как родные. Но главное открытие девушки заключалось в другом. Тихий разговор невдалеке от нее воспринимался вполне реально, а беспамятство исчезло без следа, правда, оставив после себя противный металлический привкус во рту, вялость мыслей и ломоту в костях. А про неприятные ощущения во всем теле, словно девушкой слоны в футбол играли, причем пару суток подряд и без перерыва, даже упоминать не стоит. Глаза открывать не хотелось. Вот волшебница и продолжала прикидываться тряпичной куклой, что почти соответствовало действительности, меж тем внимательно вслушиваясь в беседу.