— Серьезно? Сколько ж их было? Сотня?

— Много, — все так же тихо сказала Олиф.

— На наших дорогах? — хмыкнул Дерек. — Вы кто такие вообще? Раз на вас сотня разбойников нападает, должно быть, вы большие шишки среди знати.

— Мы не шишки, — не открывая глаз, подал голос Лекс. — Мы обычные люди. И на елках не растем.

Дерек удивился еще больше. Если в прошлый раз их прямолинейное восприятие каждого слова можно было списать на случайность, то в двойные случайности мужчина не верил.

— Откуда вы? — продолжил он допрос.

Олиф с Лексом переглянулись. До таких подробностей они не продумывали свою историю.

— С юга, — ответил мужчина. Все-таки загар на коже говорил сам за себя.

— Ну конечно. И как, тепло там? — с издевкой в голосе спросил мужик.

— Ага, — не без иронии хмыкнула Олиф. — До смерти тепло.

Их приструнили, как маленьких проказников. Теперь девушка чувствовала себя совсем чужой здесь. В собственном доме устроили допрос. Хотя, другого ожидать и не стоило.

— Когда ярмарка кончится? — без особой надежды на нормальный ответ, спросила Олиф.

— Когда кончится, тогда и кончится, — не опроверг ее предположений Дерек.

— С Тимкой все нормально? — зачем-то продолжала спрашивать девушка.

— Тебе какое дело?

— Он мой брат. Мне всегда есть дело.

— Братьев не бросают, дорогуша.

— Я и не бросала.

— О, так ты у нас святая великомученица? — приторно удивился мужик. — Никогда б не подумал.

Олиф вскинула голову и посмотрела на него с таким осуждением, что сама на секунду почувствовала укол совести. Не нужно было этого делать. Вот, теперь и он уставился на нее в немом недоумении.

— Я его не бросала, — покачала головой девушка и посмотрела в пол.

— Где ж ты была эти два месяца?

Два? Если бы два. Поздно же он нашел их.

— Там, где тепло, — тихо-тихо сказала Олиф, но ее умудрились услышать. — До смерти тепло.

Дерек подавил в себе приступ раздражения. Что за манеры у этих двоих, говорить, как ненормальные? Вообще какую-то чушь несут. Там, где до смерти тепло, ага.

В этот момент входная дверь хлопнула. Все трое вздрогнули и вскинули головы. Сперва Олиф подумала, что это Тимка. Но за хлопком послышалось веселое щебетание, а потом и вовсе смех. Шаги звучали настолько громко и непривычно в общей напряженной тишине, что буквально отдавались в висках тяжелым ударом.

У Олиф внутри все перевернулось. Сердце бешено застучало в груди, готовое вот-вот действительно выпрыгнуть наружу. Сколько таких моментов она уже пережила. Сколько раз думала, что от волнения задохнется, или сердце просто не выдержит такого притока крови. Даже леденящий ужас вызывал в ней такие ощущения, в сравнение с которым не могло встать что-то еще. Не было на свете эмоций сильнее.

Но каждый раз… каждый раз, когда ее жизнь поворачивала в новое русло, она испытывала эти эмоции раз за разом. Такие сильные, такие необъятные. Как люди это терпят? Как они только умудряются выжить? Это невозможно. Нереально. Сидеть на маленькой табуретке, слышать, как вместе с шагами, смехом и родными голосами, кровь бурлит в висках, и словно предупреждает: держись. Не переборщи. Если Олиф не сможет как-то с этим справиться, ее мозг просто умрет от кровоизлияния.

Девушка почувствовала, как за секунду ее бросило сначала в жар, потом в холод. Она даже не успела подумать, что ей делать и как себя вести. Как сдержать холодную гримасу на лице, после реакции своих сестер. Как объяснить появление раненного Перводружинника рядом с собой.

Как объяснить свое появление.

Голоса приближались, и Олиф поняла, что никогда еще не испытывала такого страха. Нет, ужаса. Это было не похоже на тот страх, что терзал ее в пустыне. Там ей нужно было прислушиваться к человеческим инстинктам — лишь бы выжить. Тогда страх пропитывал каждую клеточку кожи, поселялся везде. Сейчас страх был в животе. И он явно норовил вырваться наружу, потому что такой натянутой струны, тянущейся буквально по всему позвоночнику, и комком застрявшей в горле, Олиф не чувствовала еще никогда. Никогда.

Она сцепила трясущиеся руки. Приподняла подбородок. Успела сделать вдох.

— А мы много чего вкусненького прикупили! — радостно сообщила Марика.

— Даже осталось немного мелочи! — поддержала Тара.

Девчонки влетели на кухню, словно только-только пробудившиеся птички — задорные и румяные. Олиф почувствовала, как сердце екнуло внутри. Она прекрасно помнила, как девчонки провожали ее на смерть, ведь ей, Олиф, не суждено было вернуться. А сейчас они казались такими беззаботными, такими счастливыми, как будто и не было ничего. Как будто жизнь действительно продолжалась.

Марика первая заметила, что Дерек стоит в какой-то напряженной позе, сжимая в руках кухонный нож.

— Что-то случилось? — улыбка тут же слетела с ее лица. Девушка в одну секунду напряглась, и приготовилась выслушать что-то ужасное.

Пробудившаяся птичка. Нет, теперь уже нет. Все-таки Марика стала другой. Такой, какой Олиф ее и представляла: взрослой, собранной… и убитой горем. Неожиданно стало заметно, как опустились ее плечи, чуть осунулась кожа вокруг глаз.

— Твоя сестра тут, — хмуро сказал ей Дерек.

Почему-то Олиф показалось, что ему совершенно не хотелось говорить ей об этой неприятной новости. Особенно после того, как изменилось ее лицо.

— Сестра? — побледнела девушка и так резко повернулась в их с Лексом сторону, что Олиф чуть не шарахнулась с табуретки.

Она думала, что сейчас увидит на лице своей младшей сестры непонимание, неприязнь или еще что-то. Она готовилась к тому, что придется выдавливать из себя какое-то нелепое оправдание и пытаться объяснить свое появление. Ведь Олиф была Изгнанницей, и Марика с Тарой должны были с осторожностью смотреть на нее и говорить с ней.

Но когда она увидела эту ужасную, всеобъемлющую боль в глазах сестры, то почувствовала невероятный стыд. Берегини, неужели она думала, что ее собственная сестра возненавидит ее?! Родная, любимая сестра. Олиф спасла ей жизнь, она поступила так, как должны была поступить. Для Марики она не была преступницей. Конечно, не была. Олиф осознала это настолько ясно, что была готова поклясться, будто слышала грохот, с которым рухнул огромный камень с ее души.

Марика не стала спрашивать, как и почему. Она просто прижала ладошки к лицу и разревелась прямо перед ними.

— Я думала, ты больше никогда не вернешься… — сквозь всхлипы выдавила она.

Олиф неловко поднялась и подошла к младшей сестренке, осторожно обняв ее за плечи и прижав к себе. Чтобы с ними не случилось, как бы тяжело им не было, Марика навсегда останется все тем же ребенком, который так любил прижиматься к плечу старшей сестры и старательно сдерживать слезы.

Только вот на этот раз не сдержалась не только Марика.

Олиф уткнулась носом ей в плечо, и почувствовала, как соленая жидкость пропитала ее платье.

— Я бы вас не оставила, — выдавила Олиф, прижимая к себе сестру еще сильнее.

— Столько времени прошло, Изгнанники ведь не возвращаются, — она всхлипывала в руках Олиф с такой силой, что девушка боялась ее не удержать.

Берегини, неужели она еще сомневалась, стоит ли ей идти к ним?! Своим изгнанием она принесла им столько боли. Как после этого можно было так эгоистично лишать их шанса знать правду?! Олиф почувствовала себя последней сволочью, не лучше Хозяина Песчаников.

— Возвращаются, — прошептала девушка, — еще как возвращаются.

— Олии-и-иф, это все из-за меня-я-а-а… все это произошло из-за меня-а-а…

— Что?! — опешила она от такого заявления, оторвала сестру от себя и посмотрела в ее красные глаза. — С ума сошла?! Ты здесь не причем! Не смей винить себя!

— Ты попала туда из-за меня! — всхлипывала Марика, и слезы потекли из ее глаз с двойной силой. — Если бы не я, ничего бы этого не было!

Олиф вновь обняла ее, понимая, что словами она не сможет ее переубедить. Вина — настолько иссушающее чувство, от которого просто так не избавиться. Олиф это знала, как никто другой.