— И почему твоя голова выбрала меня? — спросил как-то отстраненно.

— Потому что… потому что я думала, что за такое меня убьют.

— Я таких одолжений не делаю, — тут же огрызнулся мужчина. От этих слов Олиф вздрогнула. Повисла недолгая пауза и Ринслер задал новый, не менее важный для него вопрос: — Вы с ним общаетесь?

— Я его даже не видела, — фыркнула девушка в ответ.

— На Боях-то видела.

— Пообщаться нам не удалось, — угрюмо сказала Олиф.

— И на кого ты поставила?

— На тебя.

— Врешь, — усмехнулся мужчина. Развернулся, подошел к постели. Снова перевел взгляд на девушку. Почему Лекс защитил ее от Хозяина? Между этими двумя точно ничего нет. Что это — благородный поступок? Нет, у Лекса таких не бывает.

— Тебе его жаль? — спросил Ринслер, отхлебывая последние капли из своего бокала.

— Нет, — соврала Олиф. — Жалость убивает.

Повисла тишина. Спустя несколько минут, девушка нерешительно поинтересовалась:

— Это все? Допрос окончен? Я могу идти?

— Иди, — кивнул мужчина в ответ.

Ринслер затуманенным взором проследил за удаляющейся девичьей фигуркой, и когда она уже схватилась за ручку двери, не выдержал и окликнул ее:

— Эй, Олиф!

Девушка удивленно обернулась.

— Болит? — спросил он, не поднимая взгляда.

— Что болит? — не поняла она.

— Синяк на щеке. Болит?

Олиф вылупилась на него так, словно он только что нарядился в женский маскарадный костюм.

— Терпимо, — выдавила она.

— Прости за это.

— Я сама виновата. — Ей казалось, что все это розыгрыш. Что сейчас мужчина встанет, посмеется и отправит ее восвояси. Но Ринслер не сводил взгляда со своего пустого бокала. Кажется, чувство вины этому гадкому человеку было не чуждо… во всяком случае, пока он был пьян. Надо же.

Посмотрев на полусгорбленного мужчину, Олиф глубоко вдохнула и выпалила мучивший ее вопрос:

— Ты не выдашь меня Хозяину?

Ринслер грустно усмехнулся.

— Нет. Хоть один не сумасшедший человек этому месту не помешает.

— Спасибо, — искренне сказала девушка, дернула ручку и вышла наружу.

Олиф вернулась сюда тогда, когда все подземелье уже видело седьмой сон. Кроме охранников, конечно. Любопытство не давало забыть об одной очень интересной вещице. Убедившись у не слишком разговорчивого Песчаника, что Ринслер спит, девушка прошмыгнула в комнату. Опасливо покосившись на спящего мужчину, она подошла к серванту, раздвинула бутылки и вытащила странную коробку. С одной ее стороны было написано «Лекс», а с другой «Ринслер». Возле обоих имен были нарисованы плюсики. Что они означали, можно было только гадать.

Однако Олиф довольно отметила, что у Лекса плюсиков было больше.

— Привет, Кнут, — добродушно поздоровалась девушка.

Змей сделал вид, что не услышал приветствия и продолжил что-то пристально разглядывать.

Олиф, уже привыкшая к такому поведению, просто поставила ведро, намочила тряпку и принялась за свою работу. Жизнь превратилась в рутину. К «лапочкам» ее больше не отводили. Девушка по-прежнему жила в жутком подобие барака, среди неугомонных старых женщин. Утром их будил Песчаник, они шли готовить завтрак, после него Олиф приходила сюда, заботилась о Кнуте и к ужину шла к Ринслеру. Кстати, о том странном случае у него в спальне, мужчина не обмолвился ни словом. Казалось, всё наконец-то стало налаживаться: никаких ссор, никаких побоев и волнений.

Однако что-то внутри девушки надломилось.

Во-первых, ее не отпускало чувство тревоги. Однажды она шла по едва освещенным тоннелям и совершенно ясно различила позади себя тень. Все бы ничего, но мало того, что тень проводила ее до самой комнаты Ринслера, так еще и появилась на следующий день.

Олиф долго мучилась, пытаясь вспомнить, чего такого могла натворить, но как бы усердно не напрягала память, в голову ничего не шло. Разве что тот глупый поворот событий с Ринслером, когда она чуть не ранила его ножом. Но, по-моему, про это уже все забыли. Особенно после ночи пьяного бреда. Мужчина даже стал к ней более… снисходителен, что ли.

В общем, все время присутствовал страх перед неизвестным. И как бы это абсурдно ни звучало, жизнь начала превращаться во что-то однообразное и сухое. Если бы ни страх, постоянно подпитывающий каждую жилку ее тела, заставляющий переставлять ноги быстрее, она, наверное, уже давно не могла бы встать со своей койки.

Про Лекса давно ничего не было слышно. Конечно, для Олиф это не должно было быть важным, к тому же, как сказал старик из темницы, ее жалость погубит их обоих. Однако именно жизнь Лекса пробуждала в ней любопытство. Это было хоть какое-то чувство, и оно было довольно сильным. Если бы не оно, Олиф давно стала высохшей тлей без чувств и эмоций.

Эта рутина убивала. На солнце ты каждой клеточкой своего тела ощущал приближение смерти. Это было явно, наглядно. Лучи буквально прожигали тебя насквозь. И о смерти начинал думать уже как-то по-другому, как о чем-то само собой разумеющемся.

А здесь, под землей, это происходило незаметно. Мозг просто перестает работать, мысли сливаются в одно: ты заучиваешь каждое свое движение наизусть, повторяя его из раза в раз, и постепенно прекращая задумываться над тем, что ты вообще делаешь. Именно поэтому «лапочки» сходили с ума быстрее воинов. У последних было неплохое развлечение, которое не давало им потерять над собой контроль ни на секунду. А для девушек постоянное посещение мужиков в этом замкнутом пространстве, где даже элементарно спрятаться на несколько часов было просто невозможно, становилось смертельным.

Было такое ощущение, словно тебе в мозг втыкают острую щепку, и ты вынужден ходить с ней все время, пока не истечешь кровью.

Вот примерно то же самое чувствовала Олиф.

«Эй, девчонка», — позвал Кнут, вырывая ее из тяжелых размышлений.

— Что?

«А ты… ну, это… знакомых себе нашла тут?», — как-то стыдливо спросил змей, не поднимая глаз.

— Э-э, — растерялась девушка, — не знаю.

«Как это не знаешь? Тут уж либо да, либо нет».

— Это там все так просто, а тут все по-другому. Наверное, да.

«Кого?»

— А почему ты спрашиваешь? — Олиф в который раз провела тряпкой по шершавой чешуе, однако животное больше не щурилось от удовольствия.

«Просто интересно. Ай, осторожнее!»

— Прости, я случайно. Ну-у, наверное — это Фрида.

«Эта сумасшедшая тетка?!», — искренне изумился Кнут.

— Почему сумасшедшая? — насупилась Олиф. — Она нормальная.

«Да после смерти мужа она вообще с катушек слетела!», — не желал уступать змей.

— Мужа?

«Мужа».

— У нее был муж?

«Был».

— Воин? — предположила девушка. К тому же, кто еще мог тут умереть?

«Нет. Просто сумасшедший старик».

— Старик?

«Ты так и будешь все переспрашивать?!».

— Прости. Но… он давно умер?

«Нет, недавно». — Кнут высунул язык, что-то прошипел, и чуть подвинулся.

— А где же он тогда был все это время? — недоумевала Олиф. Не могла же Фрида его скрывать!

«На солнышке прохлаждался! — огрызнулся змей. Отчего-то сегодня он явно был не в настроении. — В тюрьме он сидел».

— Старик. В тюрьме, — самой себе повторила девушка. — Старик. В тюрьме. Старик, в тюрьме… а он был такой маленький, дряхлый и седой?

«М-м, да».

— Неужели… это был он?!

«Кто — он?».

— Да тот ненормальный! Он же… он же… он ее муж?! — Тряпка выпала у девушки из рук.

«Судя по описанию — да».

Кнут в нетерпении зашипел, пришлось вновь поднимать тряпку, смачивать ее и продолжать работу.

— Она мне ничего не говорила…

«Еще бы. Я бы тоже молчал».

— Но ведь… за что его убили?

«Не знаю. Надоел, наверное».

Скажи змей это неделю назад, Олиф бы потрясенно воскликнула: «Надоел?!». Раньше было непонятно, как можно убивать людей за то, что те просто надоели. Но он сказал это сейчас, и девушка лишь глухо выдохнула.