— Рассказывай.

Хозяин подошел вплотную к Ринслеру, но тот не сомневался что там, в тени, скрываются еще как минимум три воина, готовые костьми лечь за своего «папочку» — так его часто называли среди «своих». Слишком уж заботливым он был, что иногда доходило до полного неадекватного состояния, стоило кому-нибудь нарушить правила.

— Эта девчонка кинулась на меня с ножом.

— И как? Успешно? — озабоченно поинтересовался Хозяин, переплетая песочные пальцы между собой.

— Конечно, нет. Дело не в этом.

— Не в этом? А в чем? — Этот противный голос вызывал в Ринслере такое раздражение, что хотелось просто взять и выбить все зубы этому… предводителю.

— Она — дура наивная, причем абсолютно не знакомая со здешними правилами.

— Хочешь сказать…

— Ей кто-то подсказал так поступить. Причем этот «кто-то» явно недолюбливает ни тебя, ни меня.

— И ты, конечно же, знаешь, кто, — удовлетворенно кивнул Хозяин.

— Догадываюсь, — уклончиво ответил ему Ринслер. — У нас тут есть только один человек, кто может быть настолько тупым.

— Я всегда его ненавидел, — зацоцкал языком их главарь. Его глаза налились привычным холодом. Кое-кому сегодня точно достанется. В очередной раз.

— Я тоже, — тихо отозвался мужчина.

— И что ты хочешь делать, мальчик мой? — Глаза Хозяина загорелись азартным блеском. От этого дурацкого обращения Ринслера передернуло. Он ненавидел уменьшительно-ласкательные имена и прозвища.

— Посмотрим, что их связывает. Скорее всего, ничего. Но вдруг повезет? Если что-то будет, заставим его помучиться, пусть посмотрит, как из нее все кишки выжмут. К тому же, эта дура должна получить хороший урок. Она останется в камере, и просидит там столько, сколько нужно. И пусть только попробует выкинуть еще что-нибудь — я ее сам убью.

Олиф впервые чувствовала себя такой опустошенной. Даже боль во всем теле ее сейчас не особо заботила. Казалось, ее эмоциональный предел достиг своего пика, и в тот момент, когда Ринслер впервые ее ударил, он вышел за свои пределы, пересекая все невидимые границы, выстроенные из постоянного самоконтроля. Больше ей не хотелось ничего контролировать, понимать и вообще чувствовать.

Девушка на такое не рассчитывала. Она думала, ее огреют плетью — этого она бы точно не пережила. Но камера… полное одиночество. Такой исход был неожиданным, ведь все говорили о реальном наказании. А оказалось, что она не только осталась жива, но еще и загибается тут в полной тишине. Действительно, хорошее наказание. Но только не для Олиф. Это было слишком…

Смерть была бы идеальным выходом. Теперь девушка думала о ней все чаще, представляя ее по-настоящему реальной. Она даже иногда рисовала себе в уме картинки, как это произойдет.

Раньше как-то казалось, что сама мысль об этом не достойна прощения. А теперь было уже все равно.

Олиф то открывала, то закрывала глаза, вспоминай свой дом, свою семью.

С какой-то горечью в душе, девушка вдруг поняла, что Лекс был прав. Она виновна. Она убила человека, неважно какого: доброго или злого, важно то, что она пошла на это. Она лишила его шанса на то, чтобы прожить свое время. Ведь, наверняка, ему этого времени было отведено достаточно. А Олиф его забрала. Кто знает, может, поэтому она еще жива? Отрабатывает чужие часы, мучаясь в ожидании неминуемой смерти.

Интересно, что произошло бы, не поступи она так? Что-нибудь да произошло бы, это уж точно. Какой толк думать о том, чего не случилось? Но эти мысли не давали ей покоя. Раз за разом Олиф возвращалась в прошлое, вспоминая маму, которую не могла отпустить из своего сердца вот уже восемь лет… к папе, которого она, возможно, могла бы спасти, к Марике, к Тимке…

Прошлое стягивало ее в тиски, сжимая горло, парализуя конечности, мешало двигаться вперед. И чем больше она погружалась в воспоминания, тем труднее ей было вернуться обратно, в реальный мир. Теперь она жила этим прошлым, жила воспоминаниями.

«А что было бы если бы…».

Девушка снова открыла глаза. Посмотрела на темный потолок. Лежать на каменном полу было холодно и жестко, ее постепенно пробирали мурашки. Головная боль утихла, но скула по-прежнему ныла. Наверное, впервые в жизни ее так избили, хотя Олиф и не надеялась, что легко отделается.

Где-то справа от нее послышалось странное копошение. Девушка повернула голову на звук, но даже, несмотря на светожелов, ничего не увидела.

Она спихнула этот звук на крыс, но чуть погодя поняла всю абсурдность своих мыслей: крысы под землей?!

Шум повторился.

— Кто здесь? — испуганно спросила девушка, немного шепелявя, так как рот открывать было больно.

— Где? — пришел ответ.

— Кто ты?! — теперь уже по-настоящему испугалась Олиф. Она села, прижимаясь к стене.

— Кто? — голос отражался от стен гулким эхом, но явно принадлежал старому человеку. Или не человеку.

Справа от Олиф стена затряслась, и один из камней поехал вперед, создавая громкий скрежет. Девушка испуганно пискнула и быстро переползла на другую сторону. Камень упал очень аккуратно, буквально рядом со стеной, и в проеме, который вел в другую камеру, показались два удивленных глаза.

— Это ты меня звала? — довольно старческим голосом поинтересовался неизвестный.

— Нет, — замотала головой девушка.

— А кто спрашивал: «Кто здесь, кто здесь»?

Олиф пару раз моргнула. За стеной явно находился какой-то дед, и наверняка сумасшедший, поэтому, что бы лишний раз его не злить, она пискнула:

— Извините.

— У мамки своей прощения просить будешь!

Девушка не сводила настороженного взгляда с нового (или старого?) обитателя тюрьмы. Старик тоже немного поразглядывал ее, а потом задорно улыбнулся.

— А ты миленькая! За что тебя так?

Олиф поняла, что под «так» подразумеваются следы побоев на ее лице. Наверное, выглядит она еще хуже, чем ей казалось до этого, раз даже при таком болезненно-зеленом свете видно, как распухло все лицо.

— Это вышло случайно. Я сама виновата, — уклончиво ответила она.

— Эх, ты! — укоризненно покачал головой дед. — Здоровая вроде девка, а мозгов в голове — во! — И для наглядности ткнул в проем кулаком.

Девушка обиделась. Да, она не образованная, да, у нет прекрасных манер, да, она не знает этикета и прочей туфты, но утверждать, что она глупая дурочка — это уже слишком.

— Вы-то откуда знаете? Или вам из камеры лучше видно?

— У, не дерзи мне, малявка, — в ответ погрозил ей пальцем старик. — Я побольше тебя видел, уж поверь. И вообще — что за манеры?!

Олиф тут же постыдилась своих слов, но внешне постаралась принять максимально оскорбленный вид.

— Вы…

— Не выкай! И вообще, лучше б рассказала, за что сюда попала!

— Что? — удивилась девушка. Уж чего-чего, а таких слов она не ожидала услышать.

Дед искренне, с неким удовольствием, стукнул себя по лбу, явно выражая этим все свои мысли и впечатления.

— Ну ведь говорю же, мозгов — во!

— Да вы…

— Не выкай!

— Но вы…

— Не выкай!!

Олиф возмущенно открыла рот, и тут же его закрыла, щелкнув зубами. Какой смысл спорить с сумасшедшим? Намного разумнее просто промолчать.

— Ну, чего замолчала? — спустя некоторое время спросил старик, пытаясь через отверстие посмотреть, что происходит у нее в камере.

— Не хочу говорить, — тихо ответила девушка.

— Не хочешь?

— Нет.

— Или не можешь?

Олиф изумленно уставилась на старика.

— Не спрашивай, — тут же отозвался он, — у меня глаз-алмаз!

— Вы все видите?

— Не все, но твою скулу тяжело не увидеть!

Девушка завистливо прикусила губу, но тут же об этом пожалела — та отозвалась неприятной болью. Олиф бы не отказалась от такого зрения. Ей уже надоело постоянно приглядываться, щуриться, и в итоге понимать, что она все равно ничего не увидит в этой полутьме.

— Поживешь с моё, и не такому научишься!

Девушка мысленно вздрогнула. Ей совершенно не хотелось доживать до его возраста. Гнить здесь все это время? Нет уж, спасибо.