— Знаешь что! — совсем обиделась Олиф. — Я тут доживаю свои последние минуты, и хочу провести их хоть как-нибудь, лишь бы не в молчании! А ты, к сожалению, единственный человек, который тут сидит рядом со мной! Поэтому ты все равно меня выслушаешь!

— Да-а? — восхитился Лекс.

— Да, — буркнула девушка.

Мужчина насмешливо хмыкнул.

— Знаешь, почему ты считаешь, что небо голубое?

И видя, что девчонка молчит, продолжил:

— Потому что тебе так внушили. И лучше смирись с этим.

— Почему? — озадачилась девушка.

— Потому что. Простой пример: тебе с детства внушали, что убивать плохо — это правило. А ты его нарушила. И вот чем это закончилось.

— Еще… еще ничего не закончилось.

— Серьезно? Посмотри на себя: ты на восходе встаешь только потому, что так надо, ноги переставляешь потому, что твой организм хочет влаги, и разговариваешь, лишь бы не сойти с ума в молчании. Ты не человек — ты овощ. Ты уже не живешь.

— Это не так! — воскликнула Олиф.

Лекс ничего не сказал, потому что они оба знали, что он прав. Прав настолько сильно, настолько жестоко, что хотелось выть от отчаяния. Живой труп — вот, кто она.

Олиф отвернулась и принялась выводить какие-то узоры на песке. Ей в голову ударила странная мысль: а что, если она уже сошла с ума? Сумасшедшие задумываются над этим, или нет? Они вообще могут задумываться?

Олиф так и не смогла найти ответа.

Земля треснула, подпрыгнула, и где-то из ее недр послышалось раскатистое шипение. Девушка испуганно вздрогнула, хотела вскочить, но властная ладонь легла ей на плечо, удерживая на месте. Лекс был спокоен, как статуя, на его лице не было ни единой эмоции.

Сердце перевернулось в груди, испуганно замерло, и забилось так сильно, что казалось, будто по всей пустыне разнеслось безнадежное: бум, бум, бум.

Олиф порывисто вздохнула, повернула голову, чтобы посмотреть на тех, кого видела лишь однажды, но вдруг в виске кольнуло настолько сильно, что в глазах потемнело. Сознание начало уплывать так стремительно, словно его подхватила бурная река, не обращающая внимания на плотину разума.

В ушах, да и в самом предательском сознании, отложился голос Лекса, мягкий и спокойный:

— Прости, не хочу, чтобы ты это видела.

В сознание, словно стрелы влетали обрывки непонятных звуков, вертелись, кружили, вызывая суматоху в и так разбросанных мыслях, и куда-то исчезали. Олиф могла лишь ждать, пока пройдет помутнение, даже не пытаясь разобраться в непонятных: «эм», «жуп», «прогв» и так далее. Постепенно к телу начала возвращаться чувствительность, голоса обретали полную форму, но не смысл. Девушка отчетливо поняла, что что-то держит ее за руки и заодно прижимает к чему-то холодному, вроде бы, стене. Олиф попыталась высвободиться, но ничего не получилось. Кончики пальцев онемели, а сами руки затекли, запястья отдавали притупленной болью.

В помещении было холодно, ощутимо пахло сыростью, потом, и, кажется, откуда-то выбивался запах то ли навоза, то ли мочи. Олиф поморщилась. Приоткрыла глаза и даже не стала щуриться, потому щуриться было не от чего. Там, где она находилась, было темно. Единственный свет, который позволял видеть лишь расплывчатые тени фигур, исходил от стен, в виде небольших зеленых слизней. Что это такое, девушка не имела ни малейшего понятия.

Олиф перевела взгляд на тени. Несколько людей. Хотя нет, не людей — Песчаников. Пять, или шесть. Девушка, наконец, осознала, что на ее запястьях и ногах скованны кандалы, прикрепленные к стене. Они-то и не давали ей шанса пошевелиться.

Лекс что-то невразумительно сказал. Песчаник, лица которого, к счастью, видно не было, зло огрызнулся. Даже оскалился. Олиф перевела взгляд на своего товарища, понимая, что он разговаривает с этими существами на их же языке.

Одна из теней пошевелилась, и сделала шаг вперед, что-то грозно буркнула. При слабом зеленом свете были видны лишь контуры явно мужской фигуры.

Тот, кто разговаривал с Лексом, явно был главным среди них. Это читалось в его отрешенно-безумном взгляде, в его движениях, в его интонации. Он повернулся в сторону Олиф. Медленно приблизился. У девушки сердце екнуло в пятки. Что ему нужно?

Песчаник спросил что-то на своем языке. Лекс ответил за девушку. Что уж он сказал, Олиф не знала, но Песчаник вдруг расплылся в улыбке.

— Тогда поговорим на вашем языке, — жутко корявя все слова, предложил главарь. — Кто она? — вопрос был явно обращен к Лексу.

Тот ответил на языке песчаных людей. Главаря такой ответ не устроил, он покачал головой.

— Нет, скажи так, чтобы она поняла.

— Игрушка, — сказал, как обрезал.

— Игру-у-ушка… verde. De verde! Но, Лекстер, — деланно возмутился главарь, — она же страш-ш-шная! Куда ты смотрел?

— Угадай.

Удар в нос был такой неожиданный, что Олиф аж подпрыгнула и испуганно вскрикнула. Голова Лекса мотнулась в сторону, и даже при таком скупом освещении было видно, как капельки крови забрызгали стену. Только сейчас девушка поняла, что это уже не первый удар — на лице мужчины красовались жестокие подтеки, и на пол капала темно-красная жидкость.

Главарь зацоцкал языком, выказывая неодобрение, а на его лице, бледном и отдающем синевой при зеленоватом свете, по-прежнему играла милая улыбка. В этот момент Олиф показалось, что в этом существе обитает еще два существа: одно злится от каждого слова, яростно выпрыскивая свою злость на других, а другое отвечает за внешние эмоции, и мило улыбается всем и каждому, пытаясь тщетно доказать, что все хорошо, и добро всегда побеждает зло.

Девушка, с примесью злобы, обиды и страха наблюдала за тем, как Песчаник, поразительно напоминающий типичного человека, вытирает кровь с руки. Ей хотелось жалостно спросить, чего им от них нужно, но она молчала. Не потому, что боялась, а потому, что Лекс так сказал. И когда она только начала верить ему?!

— Ты, — он ткнул пальцем, в котором проглядывались кристальные песчинки, в девушку, — как тебя зовут?

— О… О-Олиф. — Голос дрожал. Она прекрасно понимала, что не стоило показывать им своего страха, но эмоции были сильнее нее.

— Скажи мне, сколько ты тут уже? — все так же мило и беззаботно спрашивал он.

— Н-не помню…

И тут главарь сделал то, что заставило Олиф сжаться от страха и удивиться быстроте, резкости и ловкости Песчаника. Он приблизился к девушке, схватил за подбородок, и таким знакомым движением задрал ей голову поближе к свету, чтобы пристально заглянуть в глаза.

— Недолго. Хорошо. Отправьте ее к «лапочкам», пускай подготовят. — Его голос стал грубым, не терпящим возражений.

Никто не пошевелился. Главарь удивленно повернулся к своим людям, потом понял, что все это время говорил на чужом языке, и повторил то же самое на своем.

Остальные Песчаники, до этого момента казавшиеся лишь тусклой, размытой тенью, тут же дернулись к девушке, исполнять приказ. Олиф испуганно вытаращилась на них, а в следующую секунду по всему помещению раскатистым басом прогремел смех Лекса. Такой громкий и такой зловеще-насмешливый, что у девушки по спине пробежала стая мурашек.

— Что смешного? — резко, грубо спросил главарь, приближаясь к мужчине.

Тот ответил ему на их языке.

На секунду Олиф показалось, что лицо Песчаника перекосило от отвращения, но она тут же подумала, что ошиблась, ведь никаких изменений не произошло. Он все так же спокойно смотрел на Лекса, и лишь его кулаки то сжимались, то разжимались.

Главарь снова подошел к Олиф

— Милая… маленькая розочка, — ласковым голосом начал он, и почти сразу же ткнул пальцем в заключенного в кандалы мужчину. — Скажи, он тебя трогал?

— Т-трогал? — переспросила ошарашенная девушка.

— Не знаю. Это ты мне скажи.

Она перевела взгляд на бесстрастное лицо Лекса. Кажется, тот чего-то ждал, и вытаскивать Олиф из этой ситуации не собирался.

— Я-я…

— Ну? — нетерпеливо отозвался Песчаник.