В результате ему стало ясно, что все придется проделать самому. Сначала он хотел поручить это Суске, хорошо заплатив ему. Но для выполнения этого плана имелось препятствие. Суска увидит пояс и банкноты.

Ведь надо будет освободить труп от этого богатства, прежде чем уничтожить его. Голландец может стать нежелательным свидетелем. Он прикинет размер суммы. Кто знает, сколько он тогда запросит, и, даже если не потребует всего, не возникнет ли у него искушение совершить еще одно убийство? Итак, Мишелю придется все проделать самому. Он все тщательно продумал и продолжал размышлять о своем плане во время ужина, когда остался с глазу на глаз с Фершо. Им подавала Марта.

К счастью, она была замужем и не ночевала в доме.

Иначе план Мишеля оказался бы под угрозой срыва.

Все должно было произойти в квартире. Увести Фершо куда-нибудь вечером не представлялось возможным.

К тому же, принимая во внимание тот образ жизни, который они ведут после примирения, не испытывал ли он некоторую подозрительность?

Стрелять тоже было нельзя: шум мог всполошить Вуольтов, находившихся под ними.

Проще всего было отравить Фершо. Но в этом Мишель ничего не смыслил. А вдруг он будет кричать, мучиться в течение многих часов? Да и где было достать яд, не вызвав подозрений и не рискуя быть потом опознанным?

Нет, от судьбы не уйти, это ясно. Придется убить старика своими руками с помощью какого-нибудь предмета — ножа или молотка.

Весь его организм приходил в смятение при мысли о том, что ему предстояло сделать.

Но никто ничего не замечал. Раз пятьдесят ему хотелось выпить, но он находил силы побороть это желание.

И чтобы промочить горло, выпивал немного воды.

Как нарочно, старик во второй половине дня диктовал дольше обычного. Наблюдая за тем, как тот, закрыв глаза, роется в своей памяти, Мишель с холодным любопытством, словно оценивая, разглядывал его. И отчего-то вспоминал трех негров и динамитную шашку.

Насколько тому было проще по сравнению с тем, что он собирался сделать! Да еще надо было ждать сутки, прежде чем перейти к действиям! Да еще обдумать все детали, чтобы избежать провала!

А ведь Фершо презирал его, считая свою привязанность к нему слабостью, почти пороком! Как бы хотелось крикнуть всем, Жефу и остальным, которые считали его ненадежным парнем, маленьким подлецом, да, как хотелось им крикнуть:

— Смотрите на меня! Вы ничего не замечаете? Так вот, я один собираюсь совершить кое-что. Не позднее этой ночи я убью человека!

В ящике шкафа лежал молоток. Когда он покупал шкаф у старьевщика, молоток оказался там случайно.

Мишель убедился, что Марта к нему не прикасалась.

Зайдя на кухню, он еще раз оглядел ножи. Они не очень годились, но могли понадобиться.

Беспокоило его теперь одно: он нигде не мог найти Суску. Не удержавшись, Мишель зашел к Жефу. Спустя несколько минут, тот спросил его:

— Кого-то ищешь?

— Голландца.

Мишель выдержал взгляд Жефа. Это был вызов. Да!

Он искал Голландца. Ну и что? Догадался ли Жеф? Тем лучше. Мишель его не боялся. Он знал, что тот не посмеет его продать. Если бы он позволил себе выпить, то наверняка сказал бы ему больше.

— Если он только не уехал в Панаму, гы найдешь его в районе рынка.

Мишель не пошел проведать Рене. С нею все было кончено. Он побежал к рынку, заглядывая по дороге во все кафе. Суски нигде не было.

Нужно было вернуться домой к обеду. А потом с карандашом в руке дожидаться монотонной диктовки Фершо.

Мишель ощутил страх, ужасный, невыносимый страх при мысли, что весь его замысел может пойти прахом.

Если Суска в Панаме, он один не сможет проделать все то, что задумал, после того как Фершо будет мертв, ему просто не хватит сил.

Фершо мертв… Думая об этом, он не спускал глаз со старика, развалившегося в шезлонге. Тонкая усмешка скользнула по его губам.

Были ли в жизни великого Фершо такие дни, как этот в его, Мишеля, жизни?

Вспоминая подчас свою жизнь в Африке, старик проводил рукой по лбу и вздыхал:

— Мне все стоило таких усилий, Мишель, всегда, всю жизнь…

Можно было по думать, что гнет этих усилий давит на него. Все существо его выражало такую усталость, что, казалось, Фершо только и мечтает о том, чтобы раствориться в небытии.

Нет, Фершо не пришлось пережить то, что выпало на долю Мишеля в этот день. Мишель весь взмок от пота.

Костюм, который он не успел сменить, был перепачкан.

В ботинки набралась вода.

В четыре часа старик все еще диктовал. Было почти пять, когда Мишель снова выбежал на улицу. В восемь он все еще искал Суску. Оставалось двенадцать часов. Не возникнет ли завтра утром, если все пройдет, как задумано, еще какое-нибудь препятствие?

Из осторожности — денег тоже не было, но ведь он мог и одолжить, как уже делал не раз, — Мишель не решился зарезервировать себе билет на самолет. А на дальних трассах часто не оказывалось свободных мест!

Оставалось надеяться на везенье. Все должно было выясниться в последний момент.

В полдевятого он снова зашел к Жефу, и тот понял, как он устал, как обеспокоен. В его взгляде застыл молчаливый вопрос; но у Мишеля хватило сил ничего не спрашивать, постоять рядом с картежниками, хотя его бил озноб и перехватывало горло. Он смотрел на свое отражение в зеркале и гордился тем, что никто не может увидеть на его лице и тени слабости.

— Все еще ищешь Суску?

Он пожал плечами, словно это не имело значения.

Тогда Жеф сказал:

— Я скажу тебе, где его можно найти наверняка. Иди К Педро в негритянский квартал. Спустись в подвал.

Информация оказалась точной. Старый Педро, державший в деревянном доме маленькое кафе, где почти никто не бывал, преградил было Мишелю дорогу. Но остановить того уже было невозможно.

В подвале он обнаружил с полдюжины туземцев и даже, как ему показалось, белого, с блуждающими глазами распивавших чичу.

— Суска!

Тот взглянул на него пустыми глазами.

— Идем. Мне надо поговорить с тобой.

И с ужасом подумал: а что, если, накачавшись чичи, Суска будет ни на что не годен?

Огромный, вялый Голландец последовал за ним. Они пересекли бульвар под проливным дождем и остановились под чьей-то лоджией.

— Послушай, Суска, ты мне нужен сегодня вечером, через час-два…

Он до боли сжал его руку. И говорил тихо, задыхаясь, путанно, горячо дыша ему в лицо:

— Я дам тебе, сколько захочешь.

А что, если Жеф солгал? Если Суска…

— Пошли. Ты спрячешься и обождешь, пока на веранде не зажжется свет. Понял? Ты не уйдешь? Что ты сказал?

Тот ответил, что сначала хочет вернуться к Педро, что ему надо еще выпить чичи. Мишель возражал. Огромный и молчаливый, Суска не сдавался.

— Ладно. Пошли вместе. Я обожду тебя у двери.

Понял? Но поторопись. Ты не напьешься?

Мишель прижался к стене дома, спасаясь от дождя.

Но уже так промок, что это не имело никакого значения.

Как ни странно, но за ведь день он лишь раз вспомнил Гертруду Лэмпсон: проехала машина, направляясь в «Вашингтон». Американка выполнила свою роль. Даже если он не встретит ее в Чили, ничего не изменится. Дело ведь будет сделано.

Главное теперь заключалось в том, чтобы продержаться несколько часов.

О том, что он весь день искал Голландца, знает Жеф.

Завтра он все поймет, и Мишель жалел, что не сможет быть рядом, чтобы увидеть его взгляд в этот момент.

Вот именно! Он будет далеко от всей этой убогой жизни, так же далеко, как в Панаме от сумрачных улиц Валансьенна. Он даже не будет о них вспоминать. Разве думал он об отце и матери? Вспоминал ли он Лину?

Ровно столько, чтобы представить себе ее лицо, да и то весьма смутно.

Рядом незаметно возник Суска.

— Пошли.

Он провел его, поставил в подворотне в сотне метров от дома Вуольто, убедившись, что оттуда можно увидеть свет на веранде.

Открыв дверь ключом и не заперев ее за собой, он стал подниматься вверх по лестнице.