— Ладно. Я соберу несколько рабочих, чтобы они сторожили Кротонский резервуар[62] и станции линий метро до Мидтауна. Но дальше Четырнадцатой улицы никто и шагу не ступит. Ты в курсе, кто заседает в совете?

— Еще бы. Как насчет IRT?[63]

Пока Оберон с Номом обсуждали наилучшие способы защиты туннелей и нью-йоркской подземки, я уплетала блинчики и борщ. Суп был со сметаной, ярко-красный и кисловатый. Блинчики по краям хрустели. Повар начинил их мягким сладковатым сыром. Я съела все подчистую и принялась за чай. А Оберон и Ном успели поделить между собой ответственность за большую часть Манхэттена. Мне было положительно нечем заняться, и у меня возникло чувство, что меня могут отправить под домашний арест до завершения сражения с Джоном Ди. Тем не менее, когда я глядела на суровые лица Оберона и Нома, это не казалось мне такой уж непривлекательной идеей.

Наконец Ном решил сменить тему.

— Ситуация накалилась, — изрек он. — Если она будет сражаться с Ди под землей, ей понадобится помощь. Сама она вряд ли отыщет дорогу.

Это — нечто новенькое. Мне очень не понравилась фраза Нома. Я бы предпочла полеты мрачной перспективе встречи со злодеем в полузатопленном туннеле. Кроме того, в канализации могли водиться гигантские крысы и крокодилы-мутанты.

— Наверное, мне бы пригодилась карта, — робко пробормотала я.

Ном лукаво улыбнулся и снова вытащил из кармана бархатный мешочек.

— У меня есть кое-что получше, сладенькая.

Он опять высыпал на ладонь сверкающие кристаллы.

«Он выдаст мне магический бриллиант», — подумала я, наклонившись к столу и внимательно глядя на ладонь Нома. Но он выбрал серый блестящий камешек, обточенный в форме слезы.

— Гематит, — произнесла я. — Кровавик.

— Точно! — одобрительно мурлыкнул Ном и аккуратно положил его на мою ладонь. Он оказался более тяжелым, чем я предполагала. — Мы называем его камнем-компасом. Он наделен и ферромагнитными, и антиферромагнитными свойствами. Работает он превосходно.

Внезапно гематитовая слезка завертелась. Остановившись, она указала острым концом в сторону демонстрационного зала.

— Это — север, да? — спросила я, поддела камешек пальцем и повернула в противоположную сторону. Он мгновенно развернулся к северу. — Здорово! Значит, мне просто нужно носить его с собой?

Ном отвел грустный взгляд от моей ладони и посмотрел на Оберона. Тот кивнул. Ном накрыл мою ладонь двумя руками и сжал. Я будто оказалась в тисках. Короткие и широкие пальцы Нома были жесткими, как сталь. Я испугалась, что он сломает мне кисть. Кровавик вдавливался в мою плоть, подобно ледяной стреле.

— Эй! — воскликнула я, пытаясь встать и вырваться, но Оберон преградил мне путь. Я впала в отчаяние. Конечно, никто из посетителей ресторана не слышал моего крика. Я уставилась в печальные глаза Нома, безмолвно умоляя его перестать. На них навернулись слезы, но он сдавил мою руку еще крепче.

— Прости, милая, — прошептал он и с чудовищной силой сжал мою ладонь.

Дикая боль распространилась по нервным окончаниям. Ном чуть-чуть ослабил хватку.

«Если он сейчас поцелует мои костяшки, влеплю ему пощечину», — решила я.

Но Ном только разжал мои пальцы и подул на них. Опустив глаза, я ожидала увидеть изуродованную культю, но все было целым. Кожа нежная и розовая, ногти — идеально ровные… но на ладони (точнее — внутри нее) светился гематит. Я приблизила руку к лицу, слезка завертелась и замерла острием к северу. И я почувствовала, как в ответ на движение камешка все мое тело — кровь в сосудах, волоски на коже, даже атомы моих клеток — шевельнулось и повернулось к северу. Ном не только вживил в меня камень-компас. Он превратил в компас меня.

— Это было необходимо? — осведомилась я у Оберона, когда мы вышли на улицу. — Неужели мы не могли купить треклятый навигатор GPS?

— Ты думаешь, это единственное, что делает камень? — рявкнул он. — Указывает направление?

— Нет, — буркнула я. — У меня рука онемела, а боль я чувствую вот здесь.

Я похлопала ладонью по груди, над сердцем.

— Конечно, — Оберон наклонился близко ко мне, и я ощутила его дыхание, как сердитый порыв ветра. — Твое сердце бьется в такт с гравитационным притяжением приливов и вращением Земли. Это и есть заземление. Теперь ты сможешь без компаса выбраться из джунглей Амазонки.

— Замечательно. Но я живу в Нью-Йорке. Север — вон там. — Я указала на Пятую авеню, но моя рука дрогнула и повернулась на несколько градусов влево. — Ладно, значит, улицы проложены не строго по компасу, но мне он никогда не требовался. Разве что в Бруклине…

— Ты направляешься в такое место, где все будет более запутанно и опасно, чем в Бруклине, — парировал Оберон и помчался по Пятой авеню (полагаю, на северо-восток).

Я бросилась за ним и нагнала его только перед переходом через Пятьдесят седьмую улицу.

— Почему ты не предупредил меня? — проворчала я, разозлившись и обращаясь к Оберону на «ты».

Он свирепо уставился на светофор, и неожиданно зеленый свет для машин, ехавших по Пятой авеню, сменился на красный. Шеренга такси с визгом затормозила.

— Считаешь, это действительно было бы полезно? — спросил Оберон, искоса глядя на меня. — Я вожусь с пациентами и точно знаю, что порой ожидание боли — самая страшная мука.

— Ты подкрадываешься к больным со шприцем и застаешь их врасплох?

— Нет, — признался Оберон и сбавил темп. — Тогда они перестали бы мне доверять. Прости. Ты права. Ты заслуживаешь того, чтобы тебя вводили в курс дела… Многое пока спутано, неопределенно. Даже не представляю, что тебе рассказать…

— Ты можешь видеть будущее?

Я была потрясена Обероном и тем, что не потеряла способность удивляться. Мы оказались возле празднично оформленных витрин модного магазина. Оберон замер на фоне полярного пейзажа с женщиной-манекеном в светлом вечернем платье и с аккордеоном. Рядом с ней находился полярный волк-тромбонист, на шее которого красовался черный галстук. К парочке летел белоснежный лебедь, зажавший в клюве нотный лист. Оберон принадлежал к тому сюрреалистическому миру. Он должен быть там, за стеклом, а не здесь, на тротуаре. Зачем ему извиняться передо мной, простой смертной? Впервые за время нашего знакомства я увидела в его глазах тоску, которую хранили глаза Нома Эрдмана. Ее я слышала и в ночной песне ветра. Я вспомнила, что Оберон сказал мне в подземном туннеле под кондитерской Пака: «Когда-то наш народ был велик — среди нас встречались и те, кого почитали, как богов». А теперь король фейри стоял на улице Манхэттена в облике медбрата…

— Порой передо мной предстают картины будущего, но оно изменчиво. Так происходит постоянно. Все зависит от минутного выбора.

— А я разыщу Ди? — поинтересовалась я.

— Нет. Ты бредешь в темноте. Вот почему я хотел, чтобы ты получила камень-компас. Чтобы ты не заблудилась. Но я должен был предоставить тебе право выбора.

Я подняла руку. Гематит моментально повернулся острием к северу, но боли я не почувствовала. Наоборот, у меня на ладони словно сидела маленькая птица — почтовый голубь, которого я запросто смогла бы подбросить в небо.

— Хорошо, — сказала я. — Ты прощен. Но всегда предупреждай меня, ладно?

Оберон широко улыбнулся и стал похож на оскалившегося волка на рождественской витрине.

— Обязательно. Начинаем. Сейчас у тебя мобильник зазвонит. Твоя подружка Бекки очень расстроена.

И Оберон зашагал по Пятой авеню, а у меня заверещал телефон. Я выудила его из сумки и на ходу нажала клавишу ответа.

— Гарет? — прозвучал пронзительный голос Бекки. — Слава богу! Я тебе целое утро звоню, но нарываюсь на автоответчик!

— Я находилась в… — Я бросила взгляд на Оберона — не подскажет ли он мне, чем заменить фразу «Я была внутри купола из дентритового кварца, не пропускающего сигнал сотовой связи».