«И агронома не пощадили», — подумал Нико. Тут он разглядел сбоку на рисунке огромную кепку Вахтанга, стоящего за прилавком…

У него сразу испортилось настроение.

Лишь одна карикатура вызвала у председателя кривую улыбку.

Тедо Нартиашвили в его пустом кабинете, боязливо оглядываясь на дверь, ощупывал сиденье стула перед председательским столом: мягко или нет…

Вдруг Нико заметил, что вокруг стало тихо — смех и шутки смолкли, и колхозники стали понемногу расходиться.

Молча, не глядя ни на кого, Нико поднялся по лестнице в контору. Войдя в кабинет, он запер изнутри дверь, сел за письменный стол и снял очки.

«Итак, наступление началось. Это уже настоящая атака. В чем дело?.. Предвыборная кампания? Интересно, кого намечают мне в преемники? Разумеется, не Тедо. Неужели Реваза? Едва ли. Не получится, дорогие друзья. Никак не выйдет. Реваз — исключенный из партии мошенник, заклейменный вор. Так кого же еще? Нет, чутье не обманывает меня — конечно, Реваза. Недаром приезжал позавчера Теймураз. Что-то он готовит, что-то налаживает — хочет реабилитировать парня. Прямо он ничего не говорил, но обмануть дядю Нико не так просто… Бегуру опять допрашивали. Бедняга всегда был простофилей. Забитый, жалкий — чего от него ждать? Доложил: Реваза не было дома, я оставил водку старухе, хотя она ни за что не хотела брать… Опасная кандидатура. Если он станет председателем… Что тогда? Тогда, пожалуй, придется нам с ним обменяться ролями».

Лицо дяди Нико омрачилось, кустистые брови низко нависли над щелками-глазами.

«Не бывать этому! Нельзя это допустить. А не то придется мне переселяться куда-нибудь, удирать из Чалиспири… Хитер рыжий шакал, — мы с ним хоть и не по доброй воле, но союзники. Другие претенденты мне не опасны. Маркоз обманулся в своих надеждах. Теперь он будет бороться против Тедо… Может, мне надо бояться Надувного? Эге!.. Вот тут что-то есть! Он составил бригаду и сам стал ее бригадиром. Когда Эрмана переместился в сельсовет, Шакрию выбрали секретарем комсомольской организации. Работает он как черт и других заставляет убиваться на работе. В районе его уже заметили, Медико в восторге и явно покровительствует ему. А все эти парни, эти лоботрясы, подчиняются ему беспрекословно, верят во всем! Удивительных дел они наделали, что там ни говори. Одно только осушение болота чего стоит. А теперь еще фруктовый сад у старой крепости на горе. Вот только откуда они добудут деньги на водокачку? Кажется, надеются на доходы с арбузов, что уродятся на осушенном болоте. Глупости! Пока арбузы поспеют и будут реализованы, все их саженцы засохнут. Там, у подножия крепости и на склоне Чахриалы, почва совсем без влаги. Слышал я краем уха, будто уже договорились с Лексо, чтобы он возил туда утром и вечером с Берхевы бочками воду. Горючим будут обеспечивать его сами. Смешно! И как они не понимают, что это чистейший вздор? Неужели на целый сад хватит нескольких бочек воды? Да еще, глупые головы, рассчитывают, что я позволю Лексо гонять машину на Берхеву! Как будто это игрушка! И так у нас транспорта не хватает, водители не управляются с перевозками… Нет, Надувной зелен еще, не созрел. Еще лет десять между мной и им будет мир…

Шавлего, видно, надоело забавляться, и он забросил колхозные дела. И так немало времени потерял зря! Понял все же наконец, что, копаясь на болоте и растабарывая с деревенскими молокососами, диссертации не напишешь. Правда, поговаривают, будто бы он вообще подвизался в колхозе ради прекрасных глаз нашего агронома. И еще много разных разностей говорят… А вот Закро под счастливой звездой, видно, родился — какую жену заполучил! И даже, кажется, не потратив никаких усилий: сама к нему, как спелая груша, прямо в рот свалилась. Ох эти женщины! Поди разберись в них — ничего не поймешь, хоть лопни! Впрочем, кажется, я кое о чем догадываюсь. Исчезла, не показывается — медовый месяц. А между тем пора привезти со станции ядохимикаты и минеральные удобрения, и так затянулось дело. Осенние всходы, выходит, оставлены на бригадиров и агротехников. На многих участках надо бы произвести добавочную подкормку, а без Русудан не решаются. И теплица для виноградных кустов еще не устроена. Агротехник никак не удосужится даже опилки привезти. Надо сегодня же послать за ней Котэ, пусть придет, присмотрит за всем своим хозяйством. Дело прежде всего! Если весной не постучишься, осенью отзыва не будет».

Председатель нажал на кнопку звонка, в дверь заглянула девушка-счетовод.

— Бухгалтер здесь?

— Здесь. Позвать его?

— Позови.

Девушка вышла.

— Видал? — спросил Нцко бухгалтера, как только тот вошел.

— Видал.

— Как понравилось тебе объяснение первых двух слов их «Словаря»?

— А что тут такого? Бухгалтер и председатель всюду — две главные фигуры. Одна без другой немыслима. Это они правильно подметили.

Нико прищурился.

Невозмутимое, равнодушное лицо бухгалтера не выражало ничего.

Председатель не продолжал разговора на эту тему. Он спрятал очки в карман и перегнулся через стол, покрытый стеклом.

— Сейчас всюду идут отчетно-перевыборные собрания. Только в Пшавели и в Ходашени оставили старое руководство. В Кисис-хеви, в Ванта и в Кондоли выбрали новых начальников. В Цинандали колхоз вообще упразднили и образовали совхоз, — значит, директор пришел туда по назначению. И в остальных селениях вскоре приступят к этой приятной процедуре… Надо и у нас, в Чалиспири, поторопиться, ускорить…

— Ускорить? Зачем? И так все будет очень скоро. Общее собрание назначено на девятнадцатое… Баланс, правда, у меня уже готов, но избыточные продукты… кажется, еще полностью не реализованы.

— Раз я говорю, значит, так нужно. Все надо ускорить. И реализацию, и прочее. Ты внимательно читал?

— Что?

— Газету. Там и тебя с Георгием не забыли… И об усушке в зерносушилке что-то сказано…

— Все давно уже в порядке. Остатков у нас никаких… Вот только еще…

— Никаких «еще»! Все должно быть спешно подчищено и приведено в ажур.

— Все и так чисто. Осталась только молодежная бригада. Эти еще не забрали свою прошлогоднюю долю продуктов.

— До сих пор? Чего они ждут?

— Не знаю — сами не требовали, а мы… Вахтанг сказал: «Так лучше».

— Теперь со всем этим уже покончено, Вахтангу там больше нечего делать. Сегодня же скажи Бочоночку: пусть или сразу выдает все, что там есть, или переместит на склад. Зерносушилка должна быть пустой… А все же почему они не забрали того, что им полагается, хотел бы я знать. Кому они свое добро оставляют, — как будто бы не таковские, чтобы дарить?..

Бухгалтер пожал плечами.

— Наверно, нам глаза колют: вот, дескать, какие мы — не ради выгоды убиваемся на работе, а потому, что интересы села близко к сердцу принимаем.

— Как знать, может, ты и прав… Тем более надо поскорее все выдать. Немедленно. Нельзя давать повод для разговоров. Видишь, как они… Неплохо задумано… И авансом ничего не брали?

— Нет.

— Что за притча, черт побери!.. Сегодня же начните раздачу, и чтобы к завтрашнему вечеру все было кончено. Кто знает, как они еще могут все обернуть.

— А что в районе скажут по поводу такой спешки?

— Ничего не скажут — разве что обрадуются. Во всяком случае, я за все отвечаю.

— Ну, я пойду.

— Ступай.

Шавлего еще раз пробежал глазами письмо.

Профессор Апакидзе писал ему: «Весной мы возобновляем раскопки на мысе Пицунда. Ваше участие в них обрадовало бы нас всех». Апакидзе похвалялся прошлогрдней находкой — монетами, чеканенными в городе Трапезунде, и уверял, что в нынешнем году ожидается еще больший «урожай».

Приманка была, что и говорить, соблазнительная.

Шавлего вспомнил с улыбкой, как степенный старик профессор исполнял некое подобие языческой пляски вокруг обычного глиняного горшка с отбитым краем. В горшке было сорок девять медных монет. Они являлись неопровержимым доказательством того, что Трапезунд осуществлял независимую торгово-экономическую политику.