Потом он полез в карман за кисетом и с удивлением обнаружил, что у него не осталось ни крошки табаку. Он снова заткнул вынутую было трубку за пояс и огляделся. На берегу не было ни души. Звать застрявших посередке реки ребят не имело смысла — они были далеко и в этом шуме и грохоте не могли его услышать. Да и если бы даже услышали — какой простофиля потащился бы по пояс в воде к берегу, чтобы исполнить нелепую и неуместную просьбу старика?

Но не беда — появится в конце концов на дороге какая-нибудь добрая душа и поможет дедушке Ило перебраться через поток. А может, и арбу бог пошлет. Лишь бы только оказаться на другом берегу, а там Хатилеция зайдет в саниорский магазин и выкурит три трубки подряд.

Старик сунул руку в карман, пошарил в нем, потом обыскал другой. Но вот беда: сколько он ни рылся во всех карманах, сколько ни щупал подкладку — нигде не нашлось ни одной монетки. Хатилеция подождал немного и возобновил поиски. Однако чуда не произошло. Беда! Без вина человек еще может прожить, но без табаку… Небо пасмурное, дождь может в любую минуту хлынуть снова, на дороге ни души — ни на этой, ни на той стороне реки. А с продавцом из Саниоре дедушка Ило не знаком. Да и какой дурак отпустит ему в кредит государственный товар?

Глаза у Хатилеции замутились, как струи Лопоты, он огорченно заморгал припухшими веками. Нижняя губа у него отвисла, как у верблюда. Дай сейчас Хатилеции волшебный, камень в руки — он в первую голову пожелал бы табаку. А потом — чтобы появился Закро и переправил его через разлившуюся Лопоту. Эх, где-то сейчас этот богатырь, дэвово отродье?

Хатилеция сплюнул на камни у себя между ног и задумался. А не лучше ли вернуться? Тогда можно было бы достать и табаку, и даже выпивки. Лопота — горная река. Пожалуй, нынче ночью больше не будет дождя, а тогда она назавтра опадет и переправиться через нее окажется пустячным делом. Но возвращаться далеко. До Шакриани путь для старика немалый. Нет, лучше посидеть здесь, подождать еще немного. Застигнет ночь — что ж, тогда можно завернуть к кому-нибудь тут, в Напареули. Грузину только бы завидеть гостя на пороге — весь дом ему под ноги кинет!

Хатилеция подпер обеими руками подбородок и стал смотреть на воду, стремившуюся ровным потоком посередине русла.

Течение обмануло старика, и скоро ему стало казаться, что он сам вместе с камнем, на котором сидел, и вместе со всем берегом несется навстречу волнам Лопоты.

Прошло немного времени. Вдруг он различил сквозь шум бегущей воды какие-то неясные голоса и поднял голову.

Несколько женщин шли сверху вдоль берега реки. Та, что шагала впереди, все мерила взглядом поток и временами посматривала на Хатилецию. Подойдя вплотную, она остановилась у него над головой.

— Что здесь делаешь?

Хатилеция хотел было ответить шуткой — дескать, полозья вытачиваю для санок или что-нибудь вроде того, но передумал. Он внимательно оглядел ту, что стояла перед ним. Это была крупная, богатырского вида женщина с плоским, веснушчатым лицом и коротким носом. Толстыми, костистыми руками она обнимала переднюю половинку переброшенного через плечо хурджина. По ее говору Хатилеция догадался, что имеет дело с осетинками, и озорная мысль мелькнула у него в голове.

— Ты глухой, не слышишь, что моя говорит? Что тут делаешь?

Хатилеция окинул взглядом четырех ее спутниц и решил, что две из них, во всяком случае, вполне надежны.

— А что тут можно делать? Не видишь, что ли, — людей через реку переправляю.

Женщина смерила взглядом гончара, посмотрела на его засученные штаны и что-то сказала своим. После коротких, оживленных переговоров с ними она повернулась к Хатилеции:

— Сколько деньги просил?

Гончар сдвинул брови.

— Тут же не базар, разве не знаете, какая цена? По рублю с человека.

Женщины посовещались еще, потом извлекли из каких-то потайных складок одежды сложенные рублевки и отсчитали их дедушке Ило.

Гончар выстроил свою маленькую армию у самой воды и прошелся вдоль нее, как заправский генерал перед сражением.

— Трое хватайтесь за мою правую руку, а двое — за левую, — он поставил рядом с собой широколицую, которая выглядела самой сильной из всех, и строго-настрого наказал: — Держитесь за меня крепко и не выпускайте, пока не свалитесь с ног.

Широколицая разулась первой и подоткнула юбку, показав белые толстые икры и колени.

Выстроившись в ряд, женщины и их предводитель стеной вошли в воду.

Первые три рукава они с божьей помощью пересекли без всяких злоключений. Но перед четвертым и последним в сердце ко всем закрался страх, от которого и гончар и его подопечные почувствовали слабость в коленях. Ило, шедший посередине, шагнул вперед и сразу ушел под воду: если бы женщины не вытянули его назад, так и донесли бы старика волны до самой Алазани, не дав ему высунуть голову из воды. Он, однако, и виду не подал, что испугался, и сразу напал на них: вы, мол, сами виноваты, почему задержались, не пошли за мной?

Они благополучно миновали стремнину и уже собирались подняться на берег, но тут одна из женщин, маленькая, сухонькая, поскользнулась, зашаталась и выпустила руку старика. Остальные закричали в испуге.

Гончар успел выйти на сушу и, повернувшись, увидел, как волны подкосили отставшую и сбили ее с ног.

Женщина уцепилась за большой камень, торчавший из воды у самого берега.

Широколицая бросила хурджин на мокрую гальку и завертела кулаком перед носом у новоявленного Харона.

— Сейчас выведи!

Гончар глянул еще раз на барахтавшуюся в потоке женщину, спокойно отстегнул пуговицу нагрудного кармана на рубахе и вернул широколицей рублевку:

— Клянусь кувшинчиком саперави, в. жизни я не присвоил ни одной копейки, которую бы не заработал по справедливости! — Он махнул рукой и нагнулся, чтобы выжать промокшие штаны. — Ладно, пускай у меня будет одним рублем меньше!

Марта сняла кастрюлю с огня, положила на тарелку сваренную курицу и принялась чистить чеснок.

Одна за другой падали в ступку желтоватые, как слоновая кость, чесночные дольки.

Пятнисто-рыжая кошка, лежавшая у огня, подняла голову, потянулась, лениво зевнула и, направившись к столу, потерлась о ноги хозяйки.

Женщина глянула на нее со злостью.

Гроза мышей и крыс примостилась тут же рядом, облизала шершавым языком нос и бархатную мордочку и ласково улыбнулась зелеными круглыми глазами задранным ножкам лежащей на тарелке курицы. Шедший от нее теплый пар сладко щекотал кошке ноздри.

Лампочка, свисавшая с низкого потолка, бросала отблеск на смуглую шею и копну черных как смоль волос. Цветастое ситцевое платье обтягивало гибкую и сильную спину. Короткие рукава оставляли открытыми белые налитые руки.

Нико радовался, когда Марта встречала его в этом платье, и бывал особенно ласков и нежен с нею всю ночь. Только что-то он в последние дни позабыл дорогу к ней, хотя сейчас как раз самое удобное время — ведь ее свекор вот уж неделя как ушел в Алаверди и едва ли скоро вернется. Сегодня, столкнувшись с Мартой у магазина, Нико намекнул, что, может быть, нынче ночью придет к ней. О боже, что за жизнь у одинокой женщины! Ожидание, ожидание, вечное, нескончаемое ожидание… Вина осталось всего три бутылки, но это ничего, — может, Нико принесет еще. У Нико две страсти — Марта и холодная курица с чесноком. Только курица не должна быть нарезана ножом. А когда он немножко захмелеет, то любит, чтобы Марта ела у него из рук. Но редко выпадают Марте счастливые дни — один, самое большее, два раза в неделю. О, как прискучили, как тягостны ей эти долгие бессонные ночи, проведенные в одиночестве! Неужели ей так и суждено прозябать без счастья, видеть, как увядает, как сохнет без радости эта полнокровная плоть, это еще молодое, красивое тело? Конечно, Нико, этот старый лев, под стать любому молодцу в расцвете лет, но Марте нужен свой мужчина, свой собственный, который каждый вечер, вернувшись с поля, прислонял бы по-хозяйски мотыгу к стене ее старого домишка. Да, да, Марта хочет каждый вечер чувствовать в постели возле себя крепкий мужской дух — этот смешанный запах лозовых побегов, пшеничного колоса и горьковатого рабочего пота. Сладкий, кружащий голову запах земли, и листвы, и трав.